Жорж Сименон - Он приехал в день поминовения
- Они не могут не признать его невиновным. Колетта покачала головой:
- Они слишком рады, что он... что мы в их руках. Поверьте, Жиль, они все, все нас ненавидят. Не знаю, как вам это объяснить...- И вдруг спросила: - Он хоть поел?
- Конечно, тетя. Он гораздо спокойнее, чем я думал. Велел передать, чтобы вы не беспокоились...
- Когда его заберут?
Они дошли до канала. В особняке на набережной Урсулинок свет горел только в одном окне - в столовой на третьем этаже. Невозмутимая мадам Ренке, без сомнения, ждет их у накрытого стола, на котором лампа вычерчивает жаркий световой круг.
Вот так же когда-то двое людей, став нераздельной парой, покинули этот город, скитались по свету и нашли конец в маленьком норвежском порту... И всего несколько часов назад Жиль сжимал в объятиях девушку, глаза которой сверкали рядом с его глазами и которую он просил навсегда соединиться с ним.
Рука его крепче стиснула плечи тетки. Он уже не сознавал, кого обнимает-ее, Алису или свою мать. Рядом с ним, мужчиной, по незнакомой дороге шла женщина, и она страдала.
В непроизвольном порыве нежности он наклонился к Колетте. Прижался щекой к ее щеке, почувствовал, как завитки ее волос скользнули по коже. Прикосновение было теплым и влажным: она беззвучно плакала.
- Бедная, бедная моя тетя!
Ее хрупкие пальцы благодарно и осторожно сжали ему локоть, и Колетта чуть слышно выдохнула:
- Жиль!
Есть она не стала. Чувствовалось, что, несмотря на утомление, у нее просто не хватает мужества покинуть теплый уют столовой и запереться у себя в спальне. Когда ее взгляд падал на Жиля, она силилась улыбнуться, словно извиняясь за свою печаль и подавленность. Мадам Ренке, прислуживая им, была еще немногословней, чем обычно; время от времени она останавливалась и наблюдала за обоими.
- Хочу сообщить вам новость, тетя. Только не считайте, что я думаю лишь о себе...
Ход мыслей у него был сложный, и он не знал, как их выразить. Ему хотелось поговорить об Алисе, но лишь потому, что через нее он чувствовал себя ближе к Колетте, что события этого вечера приобретали в такой знаменательный для него день особую значительность и глубину, что любовь Жиля теснее приобщала его к драме, переживаемой теткой и доктором.
- Я женюсь, тетя.
Мадам Ренке замерла с тарелками в руках. Колетта медленно подняла голову, и в ясных ее глазах Жиль прочел удивление и печаль. Она тут же спохватилась и, пытаясь сгладить впечатление, улыбнулась, но улыбка получилась у нее тоже грустная.
- Женитесь, Жиль?
Колетта обвела взглядом комнату, в которой они целую зиму встречались каждый вечер. Казалось, она старается представить себе здесь нового человека, непрошеную гостью.
И Жиль, чувствуя за всем этим нечто туманное, но могущее в любую минуту вырваться наружу, торопливо добавил:
- Я женюсь на дочери Эспри Лепара. Вы его знаете - это наш служащий, с такими густыми бровями. Раньше он сидел в кассе, а теперь ходит сюда работать со мной. Ей восемнадцать.
Глаза Колетты затуманились, лицо омрачилось.
- Правильно делаете, Жиль, - вздохнула она, отложила салфетку и поднялась.
Уходить ей по-прежнему не хотелось.
- Я очень устала. Мне, пожалуй, лучше отдохнуть. Доброй ночи, Жиль! Доброй ночи, мадам Ренке! Но та запротестовала:
- Нет, я пойду с вами. Вас надо уложить в постель.
Это было зловеще, как бесцветный зимний день, когда кажется, что солнце уже никогда не вернется. Печатали газету плохо: строчки наползали друг на друга, краска была бледная, бумага дешевая.
"ГРОМКОЕ ДЕЛО ОБ ОТРАВЛЕНИИ В ЛА-РОШЕЛИ"
Каждое слово, каждая фраза изображали драму в циничном, отталкивающем свете.
"Громкое дело об отравлении, способное удивить лишь того, кто никогда не слышал о некой скандальной истории, которая тянется с давних времен..."
Морис Соваже превратился в доктора С., "хорошо известного в нашем городе".
Колетта именовалась "супругой недавно скончавшегося и одного из самых примечательных ла-рошелъских деятелей, чье наследство явилось предметом оживленных толков".
Все это было грубо, как иные черно-белые рисунки с резкими контрастами и слишком жесткими линиями.
"Сегодняшняя драма представляет собой лишь развязку другой, более давней драмы. Нашим землякам до сих пор памятна внезапная женитьба одного из самых богатых граждан города на билетерше из кинематографа. Через два года после свадьбы муж с болью в сердце обнаружил..."
Все это выглядело до ужаса вульгарно. Дом врача. Несчастная калека жена, снедаемая ревностью и, так сказать, брошенная. Любовники, которым стало невтерпеж дожидаться ее кончины и которые явно ускорили развязку...
"По всей видимости, установлено, что врач, в чьем распоряжении имелись любые медикаменты, в течение нескольких недель ежедневно давал жене небольшое количество мышьяка, дозируя его так, чтобы..."
Пробило десять. Небо было ясное, день на редкость светлый; где-то, очень далеко, слышались пароходные гудки. Из окна Жиль увидел, как у решетки остановился мужчина в коричневом пальто и растянул мех огромного фотоаппарата.
Скоро особняк на набережной Урсулинок станет местной достопримечательностью.
Жиль машинально повернул голову к окну тетки и заметил Колетту, спрятавшуюся за тюлевой занавеской. Она тоже видела фотографа.
Он бросился в кухню. На столе лежала газета - та же, которую он только что прочел.
- Надеюсь, вы не дали ей этот номер? - спросил он мадам Ренке.
- К несчастью, она сама вынула его из почтового ящика.
- Что она сказала?
- Ни слова. Месье Соваже забрали. Утром заходил мой брат. Мадам передала ему письмо для доктора. Адвокатом он, кажется, выбрал Козеля. Это один из лучших в городе... Что же будет, месье Жиль?
Жиль не ответил, вышел из кухни, спустился по лестнице и направился в бывшую церковь. Он чувствовал, что все с любопытством посматривают на него.
- Не подниметесь ли ко мне, месье Лепар? Служащий сложил бумаги, взял очки в стальной оправе, ручку, сине-красный карандаш.
- Иду, месье Жиль.
С чем бы ни обращались к бухгалтеру, вид у него всегда был виноватый.
Жиль поднялся с ним в кабинет, который устроил себе рядом со спальней.
- Вы хотите поработать со мной над бумагами Элуа?
- Нет, месье Лепар, я пригласил вам не для этого. У меня к вам важный вопрос.
Жиль решил не медлить - события подгоняли его.
- Месье Лепар, вы согласны выдать за меня свою дочь?
Служащий посмотрел на него ничего не выражающими глазами, потом попробовал улыбнуться.
- Почему вы задаете мне подобный вопрос, месье Жиль? Вы с ней не знакомы, и к тому же...
- Что "к тому же"?
- Право, не знаю... Не может же быть, чтобы вы...
- Месье Лепар, я официально прошу у вас руки Алисы, с которой, должен в этом признаться, всю зиму речался тайком.
Больше Лепар не сказал ни слова. Он словно окаменел.
- Вчера, когда я спросил Алису, согласна ли она стать моей женой, никто не мог предвидеть, что нашей семьей займутся газеты. Подумайте хорошенько, месье Лепар. Если хотите, посоветуйтесь с женой. Жду от вас ответа во второй половине дня, хорошо?
- Да, да. Я...
И бухгалтер вышел, стукнувшись на ходу о дверную притолоку.
В коридоре Жиль увидел Плантеля, следовавшего за мадам Ренке.
- Не помешаю?
- Входите. Я только что посватался.
Плантель сделал жест, означавший: "Неважно. Речь пойдет не об этом".
В кабинете у Жиля Плантель был впервые, и, когда он оглядел стеллажи из некрашеного дерева, на которых выстроились папки с бумагами Мовуазена, губы его искривились в горькой усмешке.
- Вы позволите? - спросил он, усаживаясь. - Третий этаж - это теперь для меня высоко. Надеюсь, вы читали газету?
- Да, прочел.
- Вчера вы ходили на улицу Минаж, верно?
- Да, ходил.
- Ну, так вот. Сейчас это знает уже полгорода, и люди говорят, что вы заодно с вашей теткой.
- Почему заодно? В чем?
- Выслушайте меня, Жиль. Вы молоды. Этой зимой вы сочли себя вправе жить как вам заблагорассудится, не слушая, что вам советуют старшие. Только вчера, например, я узнал, что вы намерены жениться на какой-то здешней девице. Это ваше дело. Но я, к сожалению, вынужден напомнить вам, что вы - наследник своего дяди Мовуазена, который был моим другом. Здесь его дом. Вам прекрасно известно поведение его жены. В этих обстоятельствах, особенно после того, что произошло вчера, выказывать ей симпатию, которая может быть превратно истолкована,- значит идти на скандал. Сегодня утром я виделся с вашей тетушкой Элуа. Она к тому же ваша опекунша. Быть может, вы не знаете законов, но служащий, избранный вами в советники, подтвердит вам, что существуют меры, к которым нам придется прибегнуть, если вы...
Плантель встал, стряхнул пепел с сигары, взял шляпу и неторопливо надел ее.
- Вот все, что я хотел сказать, друг мой. Надеюсь, вы меня поняли?
III
Впечатление было такое, что их здесь не ждали. Храм был пуст, словно его давным-давно закрыли. Лишь за одной из колонн, перед кем-то пожертвованным образом, горело несколько свечек. Здание было освещено не лучше, чем улица, шаги отдавались гулко, как в доме, где уже много лет не живут.
