Виктор Пронин - Ночь без любви
— Иван Константинович, Демин говорит. Мне нужен адрес квартиры, телефон которой… — Демин назвал телефон Равской, найденный в блокноте у Селивановой.
— Записал, — сказал Рожнов. — Еще что-нибудь нужно?
— Как ордер на осмотр квартиры?
— Есть ордер. Но тебе придется самому сходить за ним к прокурору. Он хочет задать несколько вопросов.
— Все понял.
— Машина еще нужна? — с надеждой спросил Рожнов.
— Да.
— А может, обойдешься?
— Нет.
— Ну, смотри. Позвони минут через десять. Постараюсь раздобыть для тебя адрес.
Демин попытался представить, что сейчас квартира расскажет ему о своей хозяйке. Но то, что он увидел, было, пожалуй, самым удивительным за весь день. Квартира оказалась пустая, необжитая, какая-то захламленная. Грубо прибитая вешалка с алюминиевыми крючьями, продавленный замусоленный диван, круглый стол, из тех, которые люди выбрасывают, перебираясь на новые квартиры, несколько стульев с облезлой обивкой. На подоконнике стояли немытые рюмки, фужеры с подсохшими остатками питья, газовая плита, залитая кофе, еще один лежак на трех ножках — вместо четвертой пристроили два кирпича… На стенах висело несколько картинок, выдранных из настенных календарей. Загорелые красавицы с распущенными волосами хвастались незатейливыми нарядами, состоящими из одной-двух полосок ткани. Единственно, что было добротным в квартире, — это плотные шторы на окнах.
— Дела… — протянул Демин.
— Вот уж чего я не ожидал, это увидеть такую конюшню, — озадаченно проговорил Саша.
Кувакин лишь языком прищелкнул.
Только Клавдия Яковлевна оставалась невозмутимой, видно, бывала здесь. Она молча взяла стул, поставила его в сторонку, чтобы не мешать, и плотно, основательно уселась, как бы говоря — вы можете заниматься чем угодно, а я, с вашего позволения, посижу и посмотрю.
Гулко ступая по несвежему полу, Демин обошел квартиру. Кувакин тем временем с подозрением рассматривал небольшую дверцу, которая вела в кладовочку, выгороженную в самой комнате. Замка на двери не было, но тем не менее она не открывалась. Кувакин подергал за ручку, зачем-то постучал по двери.
— Закрыта, — сказал он. — У вас ничего нет? — спросил у Саши. — Вроде топора, гвоздодера, отвертки, а?
— Минутку. — Саша вышел и через минуту принес небольшой туристский топорик. — Прошу! Рад поработать на ниве правосудия.
— О! — воскликнул Кувакин. — В самый раз! Как ты думаешь, — повернулся он к Демину, — что мы сейчас увидим?
— Ничего, — хмуро сказал Демин.
— Посмотрим. — Кувакин заложил лезвие топора в щель, легонько надавил, и дверь тут же открылась. Она была прихвачена небольшим гвоздем. Кладовочка оказалась пустой. Мусор на полу, какие-то бумажки, некрашеная табуретка. Кувакин присел на корточки и принялся перебирать мусор на полу, внимательно рассматривая каждый клочок бумажки. Его внимание привлекла смятая фольга размером с сигаретную коробку. Он развернул ее, повертел в пальцах, подняв голову, встретился взглядом с Деминым.
— Обертка от фотопленки, — сказал тот.
— Точно, — согласился Кувакин. — Смотри, а вот коробочка, черная бумага… Пленка чувствительностью в двести пятьдесят единиц — наибольшей из всех, которую можно достать в магазинах.
Кувакин распрямился, осмотрел стены кладовочки, слуховое окно, расположенное на высоте вытянутой руки.
— Посмотри, на табуретке есть отпечатки подошв? — спросил Демин.
— Есть. И даже вполне приличные следы… Кто-то, видно, вначале потоптался в этой пыли, а потом на табуретку забрался… Следы, Валя, хоть на экспертизу.
— Будет и экспертиза, — пообещал Демин. — Надеюсь, мамаша у Татулина не столь предусмотрительна, чтобы даже туфли своего сынка из дому снести. Ковры, картины, иконки она, конечно, разнесла родне на случай описи имущества, но туфли — вряд ли.
— Ты думаешь, здесь был Татулин?
— Чего думать, Коля! Это ведь его берлога. Его закрывали здесь, или он сам закрывался, становился на табуретку и через то слуховое окно фотографировал. Посмотри, и диванчик стоит как раз напротив, и обои совпадают… А вот и гвоздь, который ты видел на снимке.
— Еще одна экспертиза? — спросил Кувакин.
— Да. А что? Будет еще одно доказательство. Приведем наших ребят сюда, и они вполне научно докажут, что снимки сделаны именно здесь, в этой квартире, из этой дыры… Осторожней… Не смахни пыль с табуретки. Я уверен, что там отпечатки подошв Григория Сергеевича.
— Выходит, мы его офлажковали? — спросил Кувакин.
— Выходит, — согласился Демин. — Мне вот еще что интересно — эту кладовочку сделали строители или сами жильцы?
— Жильцы сделали, — сказала Клавдия Яковлевна. — Равская как-то попросила меня найти мастера.
— А зачем ей кладовочка, она не говорила?
— Бог ее знает… Значит, надо, коли сделала.
— Елки-палки, — как-то оцепенело проговорил Кувакин. — Это какой же мразью надо быть, чтобы заниматься таким делом… Сидеть в этой конуре с фотоаппаратом на изготовку и ждать, пока люди разденутся… Кошмар. Пошли, Валя, отсюда, вряд ли мы еще здесь что-нибудь найдем.
— Клавдия Яковлевна, — Демин подошел к женщине. — Мы закончили. Благодарим вас. Ключ я забираю. Квартиру опечатываем. Вопросы есть?
— Что мне сказать Равской?
— Мы постараемся избавить вас от объяснений с ней, сами скажем ей все как есть. Счастливо, Саша! Благодарим за содействие. И вам, Клавдия Яковлевна, спасибо. Коля, дай товарищам понятым подписать протокол осмотра, а я тем временем шефу позвоню. Он должен дать еще один адрес мадам Равской.
Середина дня осталась далеко позади, начало темнеть, улицы наполнялись густой вязкой синевой. Снег шел, не переставая, машин почти не было видно, только их огни бесшумно проплывали над дорогой. Лишь иногда голоса, смех, звучавшие в снегопаде, напоминали, что жизнь все-таки идет своим чередом. Приоткрыв форточку, Демин с удовольствием вдыхал свежий воздух, врывающийся в машину острой струей.
Ехали по новому адресу Равской, который сообщил Рожнов. И Демин, и Кувакин готовились к разговору, понимая, что это будет не просто еще одна встреча с еще одним статистом, которого им подсунул изобретательный Татулин. Но были и сомнения — вдруг окажется, что Равская такая же невинная жертва оговора?
— А все-таки неправильно мы делаем, — проговорил Демин. — Надо бы сначала эту Равскую отработать. Выяснить, кто, что, откуда, чем дышит, чем питается, на какие шиши живет. А так мы откроем карты, — сказал Демин задумчиво. — Мы откроемся, Коля. Это нехорошо.
— Если мы откажемся от встречи с гражданкой Равской, то тем самым дадим ей возможность перестроить свои оборонительные порядки. Она подготовится сама, проведет инструктаж с другими…
— А может, прямо с обыском? — предложил Демин.
— А основания? Показаний Татулина недостаточно. Нет, Валя, не будем рисковать и стремиться во что бы то ни стало в дураках оказаться. Вот увидишь, сработает. Если Равская в самом деле фигура покрупнее предыдущих, если она действительно имеет квартиру для свидании, скажем так — для свидании, то она насторожилась, когда задержали Татулина. Так что обыск вряд ли даст что-нибудь. Если же мы отложим встречу, она узнает о смерти Селивановой, и мы лишимся этого козыря. Кстати, Валя, а какие мы вообще имеем козыри?
— Кое-что есть… Смерть Селивановой… Ведь Равская не знает о ней. Дальше… Сумочка. Татулин утверждает, что это ее сумочка. Далее — снимки, которые он делал в ее квартире. Сама квартира…
— А если Равская откажется с нами разговаривать?
— Нет, Коля! Она будет счастлива поговорить с нами, охотно даст все необходимые пояснения, ответит на вопросы. Наше появление в чем-то ей на руку — предоставляется возможность снять с себя вероятные обвинения, не проявляя при этом поспешности, навязчивости. Ее спрашивают — она отвечает. Согласись, эта роль очень привлекательна… Кроме того, вопросы нужны ей, чтобы сориентироваться самой. А если она откажется отвечать, это будет неимоверная удача, потому что тогда наши подозрения обретут некую убедительность.
— Приехали, — хмуро сказал водитель.
— Раз приехали, надо выходить, — вздохнул Демин. И по этому вздоху Кувакин понял, что тот волнуется перед разговором, что нет у Демина уверенности, предчувствия победы.
— Ждать? — спросил водитель.
Демин оглянулся, посмотрел в темное ветровое стекло машины, в то место, где должно быть лицо водителя, и опять вздохнул.
— Ну а как ты думаешь, Володя?
— Я думаю, когда еду. Чтоб правила движения не нарушать. А когда стою, мозги мои тоже стоят.
— Обижаешь, Володя, — сказал Демин. — Нехорошо начальство обижать. Ты вроде бы того, что заподозрил нас в хамстве… Мол, могли бы и отпустить, да забыли по рассеянности.
