Анна Оранская - Сладкая жизнь
— Ты уж лучше на «бээмвуху» копи, — бросил, намеренно делая вид, что намек прошел мимо ушей. — Родстер новый появился «бээмвэшный», вот это класс — куда там «фольксвагену». Да, чего с работой-то у тебя?
Танька не просекла маневра, обиженно надулась. Прозрачная в натуре, хрен чего умеет скрывать, если всерьез разозлится. Хитрая, но хитрость поверхностная — чуть что не по ее, эмоции наружу прут так, что не удержишь.
— Нормально, — обронила сухо, снова закуривая, выдыхая дым в его сторону, не в силах скрывать на лице выражение обиды, не замечая его внимательного, пусть и непрямого, взгляда.
«Красивая, сучка, — отметил он равнодушно. — Когда злится, особенно красивая. Пустая вот только…»
Он почему-то подумал об Алле, с которой встречался сегодня утром, — вроде взрослая баба, взрослая женщина, и не скажешь, что красивая, а что-то в ней есть, чего нет в этой вот молодой длинноногой сучке с высокой маленькой грудью. Непонятно откуда взявшаяся мысль удивила, и он отпихнул ее, сосредотачиваясь на Таньке, решив для себя, что надо сделать дело еще разок, а потом и ехать пора.
— Ладно, кончай дуться. С обиженными знаешь что делают? — улыбнулся широко, осененный идеей, которую породила сама Танька, не отреагировавшая на улыбку. — Сейчас покажу…
Он быстро, рывком сел, протянул руку, хватая ее за запястье, заставляя раздавить сигарету в большой глубокой пепельнице. Так же быстро перевернул, не обращая внимания на сопротивление, крепко держа одной рукой, ввел пальцы второй руки в липкое влагалище, сохранившее его сперму, и, обмазав себя, втиснулся в попку, на удивление широкую внутри. Танька вскрикнула — он знал, что ей не больно, делали это уже не раз, но, даже знай он, что ей больно, не обратил бы сейчас внимания, заслужила того, чтобы пострадать немного. Но она после проникновения уже не сопротивлялась, застыв, слегка подвывая до самого конца — в силу его настроя достаточно быстрого.
— Видишь, как плохо обиженной-то быть? — спросил, ухмыльнувшись, лежавшую ничком Таньку, когда перевел дыхание. Она не ответила и спустя десять минут, когда он вернулся из душа и плюхнулся, обмотанный полотенцем, в кресло, лежала в той же позе и молчала. Ждала, видно, что он что-нибудь скажет, забыв или не зная, что играть в молчанку он умеет куда лучше.
— Ладно, решим чего-нибудь с твоим «поло», — произнес наконец, тут же получив ожидаемый эффект. Танька перевернулась, в мгновение ока стерев с лица обиду, превратив ее в восторг, в котором была доля наигранности. — Не сейчас — есть проблемы кое-какие. Попозже порешаем, о'кей?
— О'кей, сэр! — В четкой английской фразе слышался энтузиазм и прежняя готовность служить, тут же сменившиеся заботой. — Серьезные проблемы, да, Андрюш?
— Да так, — отмахнулся он, никогда с женщиной ничего не обсуждавший и уж ради Таньки ни в коем случае не планировавший делать исключение. Она, конечно, знала, кто он, — примерно знала, да он и не скрывал, самая престижная профессия, между прочим. — Время нужно — все решим…
И, почувствовав, что фраза звучит для него, Андрея Семенова, как-то уныло, добавил: — У меня нерешаемых проблем нет…
— Ты такой… — Танька опустилась на колени, чуть поморщившись от последствий только что завершившегося акта, льстиво заглянула в глаза. — Ты ведь все можешь, правда, Андрюш?..
Он вдруг подумал, что, скажи она это еще пару недель назад, в прошлую встречу, например, фраза бы его купила, только так, — может, даже получила бы, сучка, все, что просит. Но сейчас…
— Да могу кое-что — не последний человек в этом городе…
Танька посидела еще перед ним, опустив подбородок на его колено и преданно смотря в лицо. И хотя ему показалось, что ей неудобно так вот сидеть, она застыла в этой позе на какое-то время, то ли изучая его, то ли пытаясь понять, правду ли он сказал насчет машины, то ли желая закрепить производимый эффект.
— Ты еще не торопишься?
Он не ответил и, только когда она вышла — выпорхнула, точнее, — из комнаты, ощутил, что настроение довольно поганое. Это редкость для него была — для всегда самоуверенного и оптимистичного в силу убежденности в собственном могуществе и в собственной значимости. И уж тем более сейчас такое вот настроение было неуместно — после того как поимел Таньку, к тому же после долгого для него воздержания. Без кайфа, правда, поимел — так, дурную сперму сбросил, потому и не хотелось больше, хотя в другой ситуации не торопился бы, растянул бы удовольствие и задержался бы еще, чтобы продолжить после перерыва. А сейчас решительно встал и начал одеваться. И, уже накинув пальто, приоткрыл дверь ванной.
— Ты уже? — Танька, выглянувшая из густо повисшего пара, не выглядела огорченной. — А я тебе совсем забыла сказать — этот «поло» из рекламы, там две подушки безопасности, и кондиционер, и даже вроде коробка автоматическая. Представляешь?
— Солидно. — Он изобразил на лице понимание и задумчивость. — Ну ладно, я позвоню, на днях позвоню.
И закрыл за собой дверь, не услышав преданного:
— Только надолго не пропадай, пожалуйста…
И на площадке уже, дожидаясь лифта, вспомнил, как, лежа в постели, сравнил Таньку с этой Аллой — и сравнение оказалось не в Танькину пользу, хотя, кажется, и в пользу Аллы доводов никаких не было.
«Да уж, Андрей Юрьевич, не хватало вам только сорокалетних трахать, — заметил самому себе с веселой укоризной, выходя из подъезда и садясь в работающий теплый «мерседес», прогретый по его указанию Лехой, которому позвонил, собираясь выходить от Таньки. — Для полного счастья только этого и не хватало…»
— В Переделкино, Андрей Юрьевич? — почтительно поинтересовался Леха, прежде чем вылезти из «мерса» и пересесть в джип к пацанам.
— Сейчас в одно место заскочим, — сказал, не объясняя, что надо пополнить запасы кокса, который нюхал в последний раз в тот день, когда ранили Корейца. — Короче, сейчас за мной, а оттуда в Переделкино…
Он посмотрел в зеркало заднего вида на собственное отражение, подмигнув самому себе. Мысль о кокаине подняла настроение — хотя ясно было, что если и удастся сегодня нюхнуть, то только после того, как Кореец заснет. И тут же вспомнил, что сегодня Рождество — надо взять чего-нибудь, Генку порадовать в его американский праздник, да и себя заодно. Надо оттянуться — давно пора, а то засиделись, вот и внутри херня какая-то, даже траханье толком не пошло.
«И ни при чем здесь Танька, — подумал напоследок, посмотрев на ее подъезд. — Ну стерва, ну хитрая — так зато в койке хороша, а в кабак с ней придешь, так все таращатся. А то, что бабок хочет за койку, — так они все такие…»
«Мерседес» нерешительно заерзал колесами по раскатанному льду и несколько секунд спустя плавно тронулся с места. Словно после короткого размышления — повиноваться или нет — признав в этом задумавшемся человеке того самого Лешего, которого вез сюда пару часов назад и который управлял им, тяжелым и величественным автомобилем, жестко и без колебаний и раздумий. И его сейчас надо было как можно быстрее и надежнее доставить туда, где его ждет удовольствие, которое не испортят никакие лишние и ненужные мысли…
Она вздрогнула, услышав звяканье ключа в замке, и поспешно выскочила в коридор, глядя на вошедшего Сергея — как всегда, молчаливого, как всегда, устало кивнувшего.
— Привет. Долго ты сегодня, я уж тебя заждалась.
Он посмотрел на нее немного удивленно — фраза действительно была странноватой, потому что он часто приходил поздно и слово «заждалась» могло бы относиться к самому началу совместной жизни, но уж никак не к сегодняшнему дню.
— Давай, быстро переодевайся — и за стол.
— Да ты что, мать! — Он, с тех пор как родилась Светка, начал ее так называть, матерью, и ей это не нравилось поначалу, но давно привыкла. — Времени-то уже. Чайку сделай — и хватит. Я на работе поел, да и поздно уже ужинать…
— Да никакого ужина. Просто посидим, выпьем немного. Все готово уже.
В голосе звучала не просьба, но смягченная категоричность, и он смотрел на нее с прежним удивлением. Но она смоделировала разговор заранее и отклоняться от плана не собиралась. Она знала, что он удивится тому, что она так себя ведет, и тому, что ждала. И ее настойчивому желанию отметить ничего для него не значащий праздник — хотя в принципе все праздники, кроме, может быть, собственного дня рождения и присвоения очередного звания, для него ничего не значили. Она знала и рассчитывала, что он сразу заметит, что она какая-то другая, — и оценит, и скажет что-нибудь, и… Вот что «и» — она не определилась.
Сергей стащил кожаную куртку, потоптался, снимая туфли. Ему, невысокому и достаточно массивному, лет пять назад начавшему полнеть и прилично прибавившему в весе, в крошечной прихожей было тесно, потому и процесс раздевания проходил долго.
