Heлe Нойхаус - Белоснежка должна умереть
— Восемь бокалов пшеничного! — подала голос Амели, которая уже устала держать поднос.
— Ах да, спасибо, Амели.
Терлинден приветливо кивнул ей. И вдруг лицо его резко изменилось. Но он почти в ту же секунду взял себя в руки и принужденно улыбнулся. Амели поняла, что причиной этой странной реакции стали перемены в ее внешности. Она улыбнулась ему в ответ, кокетливо склонила голову набок и не отводила взгляда чуть дольше, чем полагалось в такой ситуации порядочной девушке. Потом принялась наводить порядок на соседнем столике. Она чувствовала, что он следит за каждым ее движением, и не устояла перед искушением намеренно слегка повилять поной, неся на кухню поднос с пустыми бокалами. «Хоть бы они подольше посидели!» — подумала она. Ей хотелось услышать еще что-нибудь интересное про Тобиаса. До сих пор ее интерес ко всей этой истории питал тот факт, что она обнаружила некую связь между собой и одной из жертв, но после того, как она вчера вечером познакомилась с Тобиасом, у нее появился новый мотив: Тобиас понравился ей.
* * *Тобиас раскрыл рот от удивления. Когда Надя рассказывала ему, что живет во Франкфурте на улице Карпфенвег, у Западного порта, он представлял себе какой-нибудь старый дом после капитального ремонта в районе Гутлёйтфиртель, но никак не то, что увидел. На огромной территории бывшего Западного порта, в нескольких кварталах к югу от главного вокзала, вырос новый, фешенебельный район с современными офисными зданиями и двенадцатью восьмиэтажными жилыми домами прямо на бывшем молу, получившем название «Карпфенвег».
Оставив машину на берегу, Тобиас с букетом цветов под мышкой, не переставая удивляться, пошел по мосту, построенному над бывшей гаванью. На черной воде у причалов покачивались яхты.
Надя позвонила ему после обеда и пригласила к себе домой на ужин. Тобиас, правда, не испытывал особого желания ехать в город, но он чувствовал себя обязанным перед Надей за ее нерушимую верность, с которой она все эти десять лет поддерживала его, как могла. Поэтому он принял душ и в половине восьмого отправился на машине отца во Франкфурт, не подозревая, какие его ждут сюрпризы. Все началось еще с новым, только что построенным круговым движением у Тенгельманн-маркта в Бад-Зодене. А во Франкфурте он вообще потерял ориентацию. Для такого неопытного водителя, как он, движение в городе было настоящим кошмаром. Он опоздал на сорок пять минут.
Наконец, после долгих поисков, он нашел нужный дом.
— Поднимайся на лифте на восьмой этаж! — раздался в домофоне веселый голос Нади.
Электрический замок зажужжал, дверь открылась, и Тобиас вошел в холл, отделанный гранитом и стеклом. Стеклянный лифт за несколько секунд доставил его на самый верх, откуда открывался потрясающий вид на город, силуэт которого за последние годы заметно изменился: высотных домов стало больше.
— Ну наконец-то! — с улыбкой встретила его Надя у лифта.
Он неловко вручил ей букет в целлофановой упаковке, который купил на бензозаправочной станции.
— Ах, это было совсем необязательно.
Она взяла его за руку и провела в квартиру. При виде ее шикарного жилища у него перехватило дыхание. Пентхаус производил мощное впечатление. Огромные, от блестящего паркетного пола до самого потолка, панорамные окна на все стороны. Потрескивающий огонь в камине, теплый голос Леонарда Коэна,[11] льющийся из невидимых динамиков, сложное освещение в сочетании с горящими свечами придавали и без того обширным помещениям еще большую глубину. Тобиас вдруг почувствовал острое желание развернуться и убежать. Он не был завистлив, но при виде этого дворца сознание того, что сам он жалкий неудачник, с небывалой силой сдавило ему горло. Между ним и Надей лежала непреодолимая пропасть. Зачем он ей вообще нужен? Она знаменита, богата, чертовски красива и могла бы проводить вечера с другими, состоятельными, веселыми и остроумными людьми, а не сидеть с каким-то угрюмым бывшим зэком.
— Давай свою куртку, — сказала Надя.
Он снял куртку, и ему сразу стало стыдно за эту дешевую, потертую тряпку. Надя гордо провела его в огромную кухню-столовую с островным кухонным блоком посредине. Здесь тоже преобладали гранит и нержавеющая сталь, вся техника была от «Гагенау». В воздухе разливался соблазнительный аромат жареного мяса, и Тобиас только сейчас почувствовал, что голоден. Он целый день разгребал и сортировал мусор на участке, работал, не разгибая спины, и почти ничего не ел. Надя достала из сверкающего хромом американского холодильника бутылку шампанского «Моэ Шандон». Между делом она рассказала, что купила эту квартиру, чтобы иметь крышу над головой на время съемок во Франкфурте, поскольку терпеть не может гостиницы, но постепенно прижилась здесь, и теперь этот пентхаус стал ее главным жилищем. Она протянула Тобиасу бокал с шампанским.
— Я рада, что ты приехал, — сказала она с улыбкой.
— Спасибо за приглашение, — ответил Тобиас, уже немного пришедший в себя после шока, и тоже улыбнулся ей.
— За тебя, — предложила Надя и чокнулась с ним.
— Нет, за тебя, — с серьезным лицом возразил он. — Спасибо тебе за все.
Как она похорошела! Ее мальчишеское, ясное лицо с милыми веснушками, которое раньше, несмотря на правильные черты, всегда казалось немного угловатым, теперь стало мягче. Светлые глаза сияли, несколько прядей янтарных волос выбились из узла на затылке и упали на нежную, тронутую легким загаром шею. Она была стройной, но не худой. Между полных губ поблескивали белые ровные зубы, положительный результат ненавистной брекет-системы.
Улыбнувшись друг другу, они пригубили шампанского, и тут вдруг, глядя на нее, Тобиас вспомнил другое женское лицо. Да, именно так он хотел жить со Штефани после окончания учебы на медицинском факультете, став врачом и начав хорошо зарабатывать. Он тогда был уверен, что нашел любовь всей жизни, мечтал о совместном будущем, о детях…
— Что с тобой? — спросила Надя, пристально глядя ему в глаза.
— Ничего. А что?
— У тебя был какой-то странный, испуганный вид.
— Знаешь, сколько лет я не пил шампанского?
Он заставил себя улыбнуться, но воспоминание о Штефани выбило его из колеи. Он до сих пор, после стольких лет, продолжал думать о ней. Иллюзия полного счастья продлилась всего месяц, а потом разразилась катастрофа. Он отогнал непрошеные мысли и сел за стол, который Надя с любовью украсила. На ужин были тортеллини с рикоттой и шпинатом, жареная говядина в соусе «бароло», салат из руколы с тертым пармезаном и превосходное, пятнадцатилетнее «помероль». Тобиас вскоре с удивлением отметил, что, вопреки его опасениям, беседовать с Надей было легко. Она рассказывала о своей работе, о каких-то особых или смешных событиях и встречах и делала это в очень забавной манере, не хвастаясь достигнутым. После третьего бокала Тобиас почувствовал легкое опьянение. Они перешли в гостиную и сели на кожаный диван, он в один угол, она в другой. Как старые добрые друзья. Над камином висел киноплакат с кадром из первого фильма с участием Нади — единственное свидетельство ее большого успеха в качестве киноактрисы.
— Нет, это действительно потрясающе — как многого ты добилась, — задумчиво произнес Тобиас. — Я горжусь тобой, честно!
— Спасибо. — Она улыбнулась и подвернула под себя ногу. — Да… Кто бы мог подумать тогда, много лет назад, что эта дурнушка Натали станет кинозвездой!
— Ты никогда не была дурнушкой, — возразил Тобиас, удивленный тем, что она так себя оценивала.
— Во всяком случае, ты на меня никогда не обращал внимания.
В первый раз за этот вечер разговор коснулся щекотливой темы, которой они старательно избегали.
— Ты же всегда была моим самым лучшим другом, — сказал Тобиас. — Все девчонки ревновали тебя ко мне, потому что мы столько времени проводили вместе.
— Но поцеловать меня ты так ни разу и не собрался…
Она произнесла это шутливым тоном, как бы поддразнивая его, но Тобиас вдруг понял, что для нее это тогда должно было быть обидным. Ни одной девчонке не хочется быть «лучшим другом» симпатичного, привлекательного парня, как бы высоко он ее ни ценил. Он попытался вспомнить, почему он так и не влюбился в Надю. Может быть, потому, что она была ему как младшая сестра? Они в буквальном смысле играли в одной песочнице, вместе ходили в детский сад, а потом в школу. Ее существование в его жизни было чем-то само собой разумеющимся. Но теперь что-то изменилось. Изменилась Надя. Рядом с ним сидела не Натали, надежный, испытанный, преданный друг детства. Рядом с ним сидела необыкновенно красивая и привлекательная женщина, которая, как он постепенно начинал понимать, посылала ему вполне однозначные сигналы. Неужели ей действительно нужно было от него больше, чем просто дружба?
