Татьяна Устинова - Сразу после сотворения мира
Тут Плетнев захохотал так, как хохотал, когда его ударили по голове две чокнутые старухи, – громко и с удовольствием.
Нечего сидеть в качалке, как Обломов, которого Алексей Александрович с детства ненавидел. Нужно приниматься за дела.
Только вот… за какие?
Он оглядел свои владения, находившиеся, с его точки зрения, в идеальном порядке. Трава скошена, цветы цветут – знать бы, как они называются, – на кустах смородины полно смородины, а на яблонях – яблок.
Плитка, которой выложены дорожки, кое-где поросла мхом и травой, и это, пожалуй, не совсем идеально. Плетнев своими глазами видел, как садовник на даче вытаскивал из швов и траву, и мох, значит, зачем-то это нужно.
Плетнев присел и попробовал вытащить. Травка легко вырвалась, в руке остался небольшой пучочек. Алексей Александрович осмотрел его со всех сторон и бросил.
Наш Алешенька, говорила мать, ничего не умеет руками делать. Ну, совсем ничего! Кажется, она даже гордилась этим немного.
Алешенька вырос, обзавелся штатом «специально обученных людей», которые все делали за него, и ничему такому, что следовало делать руками, так и не научился.
Может, пришло время попробовать?
Новая жизнь не начинается в одночасье – бац, и началась!.. Куда-то надо девать старую с ее привычками, точками опоры, с ее привязанностями, горестями и радостями.
Может быть, думал Плетнев, ожесточенно дергая траву, моя новая жизнь начнется именно с этого? С сорняков, которые я неизвестно зачем вытаскиваю из щелей между плитками? Или так новая жизнь не начинается?
Ему было нестерпимо жарко, солнце жгло шею и руки там, где заканчивались рукава футболки, и он уже весь вспотел, и спину заломило – а фитнес-тренер Арнольдик уверял его, что он в прекрасной форме! Выходит, врал?!
Бессмысленность занятия почему-то не угнетала, а добавляла желания доделать его до конца. Что, я не справлюсь с какими-то погаными сорняками, что ли?! Быть такого не может! Я сделал блестящую карьеру, и эта карьера…
Плетнев локтем утер лоб, через голову стащил и отшвырнул майку и смерил глазами расстояние – то, что он уже прошел, и то, которое еще предстоит пройти. Соотношение было примерно один к ста пятидесяти.
Я справлюсь. Я не холеный жеребец Алмаз!..
– Здравствуйте! Извините, пожалуйста, можно войти?
Плетнев от неожиданности ткнулся коленями в плитку, чуть не упал, и прямо так, на коленках, повернулся.
Возле террасы мялась какая-то совсем незнакомая девица в длинной майке или коротком платье. В руке у нее была эмалированная кружка, и она проделывала этой кружкой какие-то странные приветственные движения.
– Здравствуйте!
Плетнев кивнул и встал. Что за паломничество к нему сегодня?!
– Вы ведь из города только что, да?
Плетнев опять кивнул, рассматривая ее. У нее были длинные волосы, которые его теща назвала бы неухоженными, просто какая-то грива, копна странного цвета, который его теща назвала бы неопределенным – то ли золотистые, то ли рыжие. И еще у нее были глаза.
М-да. Глаза. У нее глаза. Дальше что?..
– А у вас есть молоко?
Плетнев чуть не сел обратно на плитку.
– У нас закончилось, а привезут только послезавтра! Вы ведь наверняка из города захватили?
– Молоко? – недоверчиво переспросил Плетнев. Девица кивнула. – Ну, пойдемте, посмотрим.
Он вошел в дом, распахнул холодильник и посмотрел.
Наверняка секретарша, занимавшаяся отправкой припасов, не забыла про молоко. Или забыла? Вполне могла забыть, ибо Алексей Александрович никогда не пил никакого молока!
Сроду, как здесь говорят.
Штабель бутылок обнаружился на нижней полке. Плетнев вытащил одну и вышел на террасу. Девица за ним не пошла, так и маялась на улице.
– Такое подойдет?
– Конечно, спасибо вам большое! Я сейчас налью…
Тут он сообразил, что кружку она принесла неспроста, и сказал, чтобы она забирала всю бутылку.
Алексей Александрович был щедрым человеком, да и, в конце концов, для соседей ничего не жалко!..
– Мы вернем! Вы нас очень выручили! Просто здесь магазинов никаких нет, а в город ехать из-за молока глупо.
Он опять кивнул на манер холеного жеребца Алмаза.
– Спасибо! – бодро повторила девица и пошла было к калитке, но вдруг остановилась.
– Вы плитку чистите, да?
– Да, – сказал Плетнев с вызовом. – А что такое?!
Он был уверен, что она сейчас будет учить его, как именно следует чистить плитку.
…Наш Алешенька ничего не умеет делать руками, совсем ничего!..
– У Николая Степановича такая специальная штука есть, называется мини-мойка. Ею гораздо удобнее, я точно знаю! Я сто раз чистила! Хотите, покажу?
Девица пристроила бутылку и кружку под стену, в тенек, и быстро пошла куда-то к дальней стороне участка, старательно обходя набросанные Плетневым кучи травы – знамение его новой жизни.
Сильно и привычно потянув, она открыла дверь большого серого сарая, сложенного из кругляка, как в северных русских деревнях, канула внутрь, в пыльный полумрак, пронизанный наискосок солнечными лучами, и выволокла оттуда какую-то штуку, похожую на большой пылесос.
– Ну вот! – и она показала на штуку. – Там еще шланг и переноска такая здоровая, резиновая, тащите ее сюда!
Плетнев полез в сарай, девица посторонилась, заправляя за уши свои необыкновенные волосы – на солнце они горели, переливались, и смотреть на них без темных очков было трудновато, – и на широченном верстаке нашел переноску. Шланг, скрученный в кольцо и похожий на чучело удава, обнаружился на стене.
– Значит, электричество здесь, а вода вон там. Это сюда, а вот эту штуку туда. У Николая Степановича все очень удобно устроено! Он и нам так уличную проводку сделал, что мы не нарадуемся. Ну, вот и все. Теперь нажимаем вот здесь…
Штука, похожая на пылесос, издала странный ноющий звук, и Плетневу показалось, что она сейчас взорвется. Он даже шаг назад сделал.
– Так и должно быть! – прокричала девица, перекрывая вой. – Все правильно! Сейчас вода пойдет!
И пошла!.. Из длинной ручки, похожей на трость от зонтика, которую девица держала далеко от себя, вдруг вылетела тоненькая струйка сверкающих капель, почему-то напомнившая Плетневу бриллианты на тещиной шее, потом ручка дернулась, как будто напряглась, и вода забила сильной и ровной струей. Вокруг этого жесткого водяного прута сразу образовалось облако мелких брызг, и в эти брызги моментально впрыгнула радуга!
Впрыгнула и повисла.
Плетнев не мог оторвать от нее глаз.
– Смотрите! – Девица направила струю на плитку. Она искренне радовалась непонятно чему. – Только очень осторожно, руки не подставляйте, давление ужасное, пальцы оторвет!
Там, где водяной прут касался плитки, в разные стороны веером разлетались комья выбитого мха и травы, и плитка становилась розовой, чистой, мокрой!
– Это очень веселая работа! – кричала между тем девица, продвигаясь со своим аппаратом. – Я ее больше всего люблю!
Плетневу ужасно захотелось самому водить шлангом, и чтобы брызги летели, и радуга кувыркалась в них, и ему казалось, что это на самом деле очень весело!..
И тут все закончилось.
Девица нагнулась, нажала кнопку, аппарат засипел и затих.
– Ну, так же интереснее, правда?
У нее было абсолютно счастливое лицо, как будто она только что выиграла в лотерею виллу на озере Комо.
– Правда.
– И быстрее.
– Быстрее.
– Только лучше разуться, тут берегись, не берегись, все равно все ноги зальешь! Видите?
Плетнев посмотрел на ее ноги. Они на самом деле были мокрыми.
– Николай Степанович эту мини-мойку года два назад купил и был очень доволен! Он и нам ее одалживал.
Должно быть, подумал Плетнев, купил я. Крышу-то ведь тоже покрыл я! Впрочем, меня никогда не интересовало, кто именно и что именно покупает в этот дом. Как и во все остальные мои дома. Для этого есть «специально обученные люди», целый штат.
– А мы все отчистили, даже дедушкин самовар! Мама все охала, что самовар может испортиться, а я взяла и отчистила! И он не испортился, а улучшился и теперь сияет натуральным самоварным золотом! – добавила она хвастливо и вдруг спросила, сделав серьезное лицо: – Как ваша голова?
– Моя голова? – не понял Плетнев.
– Ну да! Мы же вас ударили так ужасно! Слушайте, вы нас извините, пожалуйста, – начала было она и замолчала, как будто сама себе заткнула рот.
– Вы кто? – грубо спросил Плетнев, который на самом деле ничего не понял. – Старухи ваши родственницы, что ли?..
Девица захохотала так радостно, словно Плетнев сказал ей невесть какой комплимент. Или преподнес в подарок виллу на озере Комо.
– Старуха – это и есть я, – объявила она и опять захохотала. – Ну, то есть одна из них. А другая моя мама! Та, что вас стукнула. А я вам таблетку приносила и воды запить!
– Позвольте, но вы же…
– Да ничего не мы же!.. Мы просто пытались выкурить ос! У нас на участке осиное гнездо, очень страшное! Николай Степанович обещал помочь, да так и не собрался! Пришлось самим. Мама все беспокоится, что они нас покусают! Она всего боится.
