Исчезновение. Дочь времени. Поющие пески - Джозефина Тэй
Конечно же, и потому, что уверен, что Вам они будут интересны.
Сегодня утром я получил письмо от своего младшего коллеги Поля Кинси-Хьюэтта, в котором он сообщает о сделанном им в Аравии открытии. Письмо отправлено по его поручению из редакции «Морнинг ньюс», чтобы предупредить публикацию этой новости в завтрашнем утреннем выпуске. Знак вежливости, за который я ему благодарен. Ирония заключается в том, что на догадку о существовании долины его тоже натолкнул этот юноша, Кенрик. Я много общался с юным Кенриком во время его пребывания в Лондоне и не мог найти в нем ничего такого, за что он мог бы быть удостоен столь великой судьбы. Он был очень ординарным молодым человеком. Свои дни он проводил, летая бездумно, как механический снаряд, через пустыню, завоевание которой потребовало от людей столько страданий и упорства. Он был полон планов, что я добуду транспорт и он отведет меня к своей находке. Это, конечно же, было абсурдом. Я не для того прожил жизнь и сделал себе большое имя в пустыне, чтобы меня приводил к открытию какой-то механик с окраин Портсмута, чтобы мне стать поставщиком транспорта, нанимателем верблюдов для кого-то другого. Нечего было и думать позволить, чтобы вся слава досталась не людям, посвятившим свои жизни исследованиям, а юноше, который в результате географической случайности, метеорологического взрыва наткнулся на одно из самых великих открытий в мире.
Насколько я могу судить, единственной добродетелью молодого человека (и что это Вы растрачиваете свое внимание на такой банальный экземпляр человеческого масспроизводства?) была его сдержанность. В речах, конечно; не поймите меня превратно. И с моей точки зрения, было важно, чтобы столь редкая способность держать язык за зубами осталась бы ненарушенной.
Поскольку он договорился встретиться с кем-то из людей такого же типа, как он, четвертого числа в Париже (бедная красавица Лютеция, вечно насилуемая варварами), у меня оставалось меньше двух недель, чтобы что-то придумать. На самом деле мне не требовалось двух недель. Я мог сделать все, что нужно было, за два дня.
Однажды, когда я ехал в Шотландию ночным поездом, я не спал и писал письма, намереваясь отправить их в Крьюи на первой остановке. Опустив их, я сидел в купе и, глядя на платформу, подумал, как легко здесь незаметно отстать от поезда. Проводник вышел встретить ночных пассажиров, после чего возвратился к своим делам. Потом поезд долго стоял у почти пустой платформы, ожидая, когда погрузят багаж в задние вагоны. Если кто-то собрался попутешествовать без определенной цели, он мог выйти из поезда и никто бы не узнал, что он вообще в нем ехал.
Это воспоминание стало одной из двух опорных точек моего замысла.
Шарль Мартин был моим механиком. Он был единственным европейцем и единственным технарем (что за жалкое, но очень подходящее словцо!) из всех, кого я когда-либо нанимал. Я взял его на работу в мою самую неудачную, наполовину механизированную экспедицию, потому что мои арабы (хотя и быстро обучающиеся), увы, плохо владели техникой. Мартин был отталкивающим существом, его интересовали только двигатели внутреннего сгорания и способы, как бы ускользнуть от выполнения своей доли работ по лагерю, и я не очень сожалел, когда он внезапно умер в пустыне. К этому времени мы обнаружили, что машины – это скорее обуза, чем помощь, и решили бросить их, так что Мартин нам больше не был нужен (нет, нет, я не имею никакого отношения к его смерти: в тот момент Небо само выполнило работу уборщика мусора). Никто не потребовал отдать его документы, а поскольку мы пересекали полуостров от одного берега до другого, в город, где я нанял его, мы не вернулись. Его документы остались лежать среди моего багажа, никто не проявлял к ним никакого интереса, и они вернулись в Англию вместе со мной.
Я вспомнил о них, когда появилась необходимость заставить замолчать юного Кенрика. Кенрик был немного похож на Шарля Мартина.
Кенрик намеревался вернуться на Восток к своей работе у Картера-Патерсона и ждать, когда я присоединюсь к нему и мы отправимся вместе в экспедицию. Он часто приходил ко мне на Бритт-лейн, говорил о маршрутах, радовался и баюкал себя открывающейся перед ним перспективой, а я забавлялся, глядя, как он сидит тут и болтает глупости в то время, как у меня приготовлено для него столь необычного рода вознесение.
Он собрался ехать в Париж ночным паромом третьего числа. Кажется, он «коллекционировал» паромы. Он готов был пройти несколько миль, отклонившись от прямого пути, только чтобы его перевезли через реку на пароме, вместо того чтобы перейти по мосту, в нескольких ярдах от которого он стоял. Дуврский был, кажется, его двухсотым паромом. Когда он рассказал мне, что взял билет в спальную каюту на паром через Ла-Манш, я, как только он ушел, заказал билет до Скоона на то же число на имя Шарля Мартина.
Когда я встретился с Кенриком в следующий раз, я предложил ему, поскольку уезжаю в Шотландию в тот же вечер, что и он в Париж, оставить багаж (у него было только два чемодана) в камере хранения на вокзале Виктория, пообедать пораньше у меня на Бритт-лейн и проводить меня на Юстон.
Он всегда с восторгом принимал любое мое предложение и, как я и был уверен, согласился и на это. Мы пообедали котлетами и рисом с абрикосами, блюдом, которое Махмуд научил готовить миссис Лукас (его требуется очень долго варить, чтобы все пропиталось соком абрикосов), и Махмуд отвез нас на Юстонский вокзал. Там я послал Кенрика взять мой заказанный билет в спальный вагон, а сам пошел вперед. Я нашел свое купе и ждал на платформе, пока Кенрик не присоединится ко мне. Если он спросил бы, почему я еду под именем Шарля Мартина, я бы объяснил это тем, что моя слава вынуждает меня путешествовать инкогнито. Только он не сделал никакого замечания по этому поводу. Я почувствовал, что боги на моей стороне, когда увидел, что проводник – старый Йогурт. Ведь известно, что в течение всей своей долгой службы он ни разу не проявил интереса ни к одному пассажиру. Его
