Если нам судьба… - Лукина Лилия
Он прикрыл глаза и печально сказал:
— Вот вы, по молодости своей, этот фильм помнить не можете — «Леди Гамильтон» с Вивьен Ли. Это ведь классика, а не более поздние новоделы. Вы знаете, как он заканчивается? Когда опустившуюся и спившуюся леди Гамильтон в камере полицейского участка другая такая же бродяжка, выслушав историю ее жизни, спрашивает: «А что было после?.. Ну, что было потом?». И леди Гамильтон ей отвечает: «Не было после… Не было потом…».
Чаров немного помолчал, глядя в окно, но взял себя в руки и продолжил:
— А по поводу того, как разговор строить, тут тем более планировать никак нельзя, здесь экспромт уместен. Опять же нужно знание психологии, особенностей души бомжа, ведь она у него тонкая, ранимая; одним словом, да что словом, взглядом можно разрушить с таким трудом установившееся доверие. Нет, здесь планировать невозможно, здесь вдохновение требуется, чувство собеседника, чтобы нюансы беседы уловить, когда спросить можно, а когда промолчать сочувственно.
И закончил совершенно прозаически:
— Адресочки давайте. Я на проспект Независимости на разведку схожу и потом смету набросаю, во что это мероприятие обойдется. А вы завтра утречком подходите, мы с вами все и обсудим. Извольте выдать аванс.
— А в «Воронью слободку» ты, что же, на разведку не пойдешь? — удивилась я.
— Никак невозможно такое, Елена Васильевна, бомжи — народ наблюдательный. Я там впервые в жизни только завтра появиться смогу. Вдруг меня там сегодня кто-нибудь заприметит и спросит завтра: «А чего это ты здесь вчера ошивался, гость нежданный? Чего высматривал?» Вот конфуз и получится.
Да, в больших количествах Артист труднопереносим, но в грустную минуту общение с ним способно улучшить самое препакостное настроение.
ГЛАВА 3
Приехав на следующий день к Чарову, я увидела, что он подошел к предстоящему заданию со всей ответственностью. Володя тщательно продумал и что одеть, и что взять с собой, чтобы соответствовать своему новому положению бомжа, живущего при солидном доме. Одет он был в лучшее из того, что жильцы обслуживаемых им кооперативных домов не хотели больше держать в квартире, чтобы не захламлять ее, но и жалели просто так выбросить и обычно отдавали ему. На нем были довольно приличные костюм и рубашка, а на ногах — совершенно новые кеды, видимо, кто-то разбирал завалы старого барахла в чулане.
В симпатичный полиэтиленовый пакет мы положили две бутылки «Степного», солидный кусок вареной колбасы почти без запаха, едва начатую упаковку нарезки подванивающей красной рыбы, полбатона хлеба, несколько почерневших бананов и пачку из-под «Парламента», полную как сломанными сигаретами дорогих и хороших марок, так и их очень большими окурками.
Уму непостижимо, где Артист сумел найти лежалую колбасу и вонючую рыбу. Ну, а с остальным все просто: хлеб я купила в ближайшем магазине, ужасно удивив продавцов просьбой найти почерствее, подгнившие бананы на базаре тоже не редкость, а несколько пачек разных дорогих сигарет набрала в табачном киоске и старательно поработала над ними: у некоторых отломала фильтры, а некоторые тушила, затянувшись пару раз.
Микрофон я закрепила под правым лацканом пиджака Чарова, сама же я планировала остаться в машине на улице. Прикинув приблизительно расстояние от «Красного уголка» до того места, где я собиралась, устроившись со всем возможным комфортом, смотреть спектакль «Артист в тылу врага», я решила, что прием будет нормальный. Да и Чаров будет у меня в прямой видимости — мало ли как события могут развернуться.
Начало операции мы наметили на 11 часов. Как объяснил Владимир Сергеевич, к этому времени люди обычно просыпаются и томимые жаждой выходят на промысел. А приходить в гости, когда хозяева еще отдыхают, негоже. Имелось в виду, что обитатели «Красного уголка» раньше этого времени никак не соберутся.
Я поехала на машине, а Чаров — на трамвае, сказав, что бомжи — люди наблюдательные, потому как жизнью неоднократно битые, могут заметить, что его, как барина, подвозят, и в лучшем случае прогонят, а то могут и накостылять за милую душу.
Когда я прибыла на место проведения «оперативных мероприятий», аборигены, видимо, только что подошли к своему излюбленному месту отдыха и, сидя на трубе отопления, предавались тоскливым размышлениям: где бы взять что выпить. Минут через десять к ним подошел Артист.
— Здравствуйте, люди добрые, позвольте с вами посидеть, на солнышке погреться. Денек-то сегодня какой радостный. К лету дело идет, скоро совсем тепло станет.
— Садись, места не жалко, — сказал мужик в ветровке, которая была когда-то очень давно синего цвета. — А ты кто такой будешь, откуда пожаловал?
— Я-то? А Володя я. По всему городу говорят, что собираются здесь люди интересные, с которыми поговорить есть о чем: о жизни, о политике. Вот я и пришел с вами познакомиться.
— Ну, давай знакомиться. Я Степан, — вступил в разговор второй мужик, на котором был растянутый до невозможных размеров свитер, снятый не меньше как со слона. — Это Петр, — он ткнул пальцем в синюю куртку. — А это Нюрка, — он показал на женщину в красных с начесом лыжных штанах, о которых лично я знала только по маминым детским фотографиям. — Только настроение у нас с утра не так, чтобы очень, к разговорам не располагает.
— Ну, кто же в гости с пустыми руками ходит? — понятливо засуетился Чаров и стал доставать из своего пакета приготовленное нами угощение.
Троица застыла в немом изумлении. К таким деликатесам здесь не привыкли, и они не могли не вызвать вопросов.
— Это откуда у тебя? — первым очнулся Степан.
Видимо, Артист не только продумал, но и хорошо отрепетировал свою роль, потому что никаких затруднений этот вопрос у него не вызвал.
— А из дома. Ну, то есть не того дома, который дом, а из того, при котором я живу. Нас там трое обитает, то есть не в самом доме, а в подвале неподалеку, а кормимся мы при доме. Вы бы, Аннушка, — обратился он к женщине, — на стол накрыли, посуду поставили, мы бы за знакомство выпили, закусили и беседу продолжили.
Женщина, которую даже в детстве, наверное, никто не называл Аннушкой, растерянно посмотрела на мужиков.
— Чего уставилась? — сказал Петр и принес стоявший около трансформаторной будки ящик. — Стаканы достань, видишь, гость дорогой пришел, в кои веки к нам такие люди заглядывают, — и вытащил из кармана штанов кухонный ножик без ручки, но с наколотой на острие пробкой.
Нюрка достала из-под трубы пластиковые одноразовые стаканы и поставила их на импровизированный стол. Петр сноровисто нарезал хлеб и колбасу, разрезал до конца пластик на упаковке с рыбой, открыл бутылку и налил понемногу в стаканы.
— Ну, за знакомство, — сказал Степан.
Все чокнулись, выпили, закусили, закурили, Чаров, к моему изумлению, тоже, и потекла неторопливая беседа — солировал Артист:
— Вы, люди хорошие, на проспекте Независимости дом-то новый знаете, за заборчиком который? Ну вот при том доме мы и состоим, я, то есть, и Мишка с Саньком. Уж с каким трудом мы это место себе отбили, описать невозможно! Дрались насмерть! Мишке так глаз подбили, что он месяц ничего не видел, да и сейчас не все разглядеть может. Саньку два зуба выбили и бровь разбили, а меня самого до того жестоко ногами отходили, что неделю лежал, встать не мог. Но оно того стоит, не бедствуем.
Володя заливался соловьем:
— Во дворе три бака мусорных стоят, так они между нами распределенные, у каждого свой, и границ мы не нарушаем, дружно живем. Кому что в бак попало, тот и владеет. Делимся, конечно, как же без этого, без этого никак нельзя. А мусор жильцы обычно в больших черных пакетах выбрасывают, так что все там чистенькое, и много чего интересного попадается. Уж про бутылки я и не говорю, правда, больше такие, что и сдать-то никуда невозможно, больно заковыристые. Вещи почти новые опять же попадаются. А главное, сыты. Вы угощайтесь, угощайтесь.
