Танец кружевных балерин - Людмила Мартова
– О чем вы хотите попросить, Галина Михайловна. – Мама тактично прервала словесный поток, возвращая беседу в деловое русло. – На похороны прийти? Боюсь, мы недостаточно хорошо друг друга знали, хоть и прожили всю жизнь в одном подъезде.
– Нет-нет, похороны будут совсем скромными. Племянница мужа Лидочки Андреевны со своей семьей, две подруги, когда-то больше было, но возраст, сами понимаете, в последние годы только три их и осталось, соседи из второй квартиры на Лидочкиной площадке, вот и вся траурная процессия. Понимаете, я тоже очень хочу попрощаться и на кладбище съездить, чтобы все по-человечески было. А Ирма, это племянницу Лидочкиного мужа так зовут, просит, чтобы я дома осталась. На мне же поминальный стол, нужно, чтобы к их возвращению все готово было, накрыто и с пылу с жару. Хоть и конец февраля, а студено еще, замерзнут они на кладбище-то. Вот я и подумала, вы не согласитесь на хозяйстве побыть, пока я на похороны схожу? Нет, вы не подумайте, я все приготовила уже. Сегодня целый день у плиты стояла. Нужно будет только все из холодильника на стол к положенному часу выставить, солянку разогреть и пирожки в духовке тоже. Я бы показала.
Мама, добрая душа, разумеется, была готова согласиться. Ее хлебом не корми, дай помогать людям.
– Конечно, Галина Михайловна! – вскричала Снежана, опережая маму и делая шаг вперед. – Я с удовольствием завтра с утра останусь в квартире Лидии Андреевны и сделаю все, что вы скажете. Мы так хорошо пообщались накануне ее смерти, что я чувствую себя обязанной помочь. А мама с Танюшей останется. Во сколько мне прийти?
Ирина Григорьевна во все глаза смотрела на дочь. Потом улыбнулась, видимо понимая, что той хочется снова оказаться в соседкиной квартире, недаром же она считала ее смерть подозрительной. Мама, в отличие от Зимина, понимала, что дочке скучно и снова хочется почувствовать ветер приключений на щеке. Помочь с поминальным столом и под шумок обследовать квартиру – в этом не было ничего криминального. И опасного тоже. Пусть развлекается.
– Отпевание в церкви в одиннадцать, – все так же зачастила Галина Михайловна, – значит, уйду я в половине. Вы придите минут за десять, я к тому моменту стол накрою, так что просто покажу, какую еду куда ставить. А когда с кладбища выезжать в сторону дома будем, я вам позвоню, и вы супчик подогреете и все остальное тоже. Лады?
– Лады, – согласилась Снежана.
Назавтра в двадцать минут одиннадцатого она с некоторым трепетом уже стояла перед дверью нужной квартиры. Только в понедельник она была здесь и, уходя, даже представить себе не могла, что в следующий раз переступит порог в день похорон хозяйки.
Открывшая ей Галина Михайловна была одета во все черное. На голове траурная повязка. Этот обычай Снежана считала ужасно уродливым. Сама она тоже надела с утра черную водолазку и черные джинсы. Неудобно было появляться перед родственниками и друзьями умершей старушки не в трауре. Покосившись на дверь, ведущую в библиотеку, она невольно поежилась, представив, как хлопочущая сейчас здесь домработница обнаружила мертвое тело.
– Страшно было? – спросила она, не уточняя, что имеет в виду.
Галина Михайловна сразу ее поняла.
– Страсть господня. Я в дверь-то в то утро звоню-звоню, а она не открывает, Лидия Андреевна, ласточка моя. Ну, думаю, может, к подружке ушла, не собиралась, правда, но та ведь и захворать могла. Не девочки ведь уже. Ну, я ключики свои достала, дверь открыла, захожу в прихожую, в доме тишина. Я разделась, покричала хозяйку-то для приличия, не отвечает. Ну, думаю, точно ушла. Глядь, а в прихожей на вешалке шубка ее висит. Каракулевая, значит. Она зимой-то всегда в ней ходила. Пуховики современные не признавала. Говорила, ее так папа воспитал, что женщина должна носить меха. И ботики меховые внизу стоят, и сумочка на комоде под зеркалом. Тут меня охолонуло, что, видать, случилось что. Я сразу в спальню, а там кровать разорена, а Лидочки-то и нет. Я на кухню тогда побежала. Она ж, как с постели вставала, первым делом чайник ставила, а пока он закипал, в ванную, душ принимать, а потом уж кровать застилала, в домашний костюм одевалась и завтракать шла. Такая была щепетильная в этом плане, никогда себе не позволяла в ночной сорочке и в халате за стол сесть.
– А дальше что было? – Снежана остановила очередной словесный поток, все эти детали ей были ни к чему.
– Ну, на кухне ее тоже не было. И в ванной. И в туалете. Я в гостиную и библиотеку уж напоследок заглянула. Нечего ей там было делать до завтрака-то. Ан нет, в библиотеке моя голубушка оказалась. Голова в крови и угол стола в крови. Я как увидела, так мне самой чуть плохо не стало. Я закричала и кинулась в «Скорую» звонить. Да куда там. Поздно уж было. Видать, в полах халата запуталась, лебедушка моя. Она всегда длинные халаты носила, в пол. Вот запуталась и упала.
Снежане вдруг показалось, что домработница сейчас сказала что-то очень важное. Вот только думать об этом было некогда, потому что Галина Михайловна спохватилась, что опаздывает, и повела ее на кухню, показывать, какие приготовленные блюда стоят в холодильнике, какие на плите и в каком порядке их нужно выставлять на стол, подогревать и подавать. Взяв со Снежаны заверения, что она все запомнила, и записав номер телефона, чтобы позвонить с кладбища, домработница отбыла, предложив напоследок выпить чаю с испеченными ею рогаликами.
– Чай я свежий заварила, – причитала она, застегивая немаркий практичный пуховик. Ее явно с детства не учили, что женщина должна носить шубу. – Хороший чай, настоящий, азербайджанский. Лидочка Андреевна очень его уважала.
Снежана невольно вспомнила, как соседка подливала ей чай, чтобы было погорячее. Действительно, хороший, вкусный, умело заваренный чай. Отчего-то у нее вдруг защипало глаза. Вот ведь странность. Никогда они с соседкой не были близки, годами жили рядом, не общаясь, а поди ж ты, она даже разрыдаться готова от осознания того, что старушки больше нет в живых.
Галина Михайловна ушла, а Снежана то ли от нечего делать, то ли от подспудно живущего в ней жадного любопытства прошла по притихшей осиротевшей квартире. Кровать в спальне теперь была аккуратно застелена, кровь на полу в библиотеке, куда Снежана заглянула с некоторой опаской, отмыта. Видимо, домработница прибралась перед поминками, наведя в квартире порядок.
Стремянку, стоящую у окна, она осмотрела особенно внимательно, но ничего подозрительного не обнаружила. Задрала голову, пытаясь понять, что именно Лидии Андреевне могло так срочно понадобиться, но, понятное дело, выяснить это сейчас не представлялось возможным.
Находиться в комнате, где Лидию Андреевну настигла смерть, было неприятно. Даже озноб пробегал вдоль позвоночника, хотя особо чувствительной Снежана себя не считала. Она вышла из библиотеки, притворив за собой дверь, прошла в гостиную, включила свет, потому что день выдался насупленным, хмурым. Накрытый скатертью стол уже был заставлен посудой. Приборы и салфетки разложены. Графин с морсом, бутылка водки и две вина, красного и белого, поставлены. Действительно все готово, остается только принести миски с салатами, тарелки с блинами, вазочку с кутьей, разогретые пирожки, а потом разлить по тарелкам огненную солянку. С мороза да под водку – лучший способ согреться.
Взгляд Снежаны упал на музыкальную шкатулку. Она подошла поближе, преодолевая неловкость, потому что не привыкла без спроса трогать чужие вещи, покрутила ручку, извлекая незамысловатую, но довольно приятную механическую мелодию, разрезавшую горестную тишину квартиры. Кажется, Лидия Андреевна говорила, что эту шкатулку ее отец привез из Германии, из квартиры, где по невероятному стечению обстоятельств жила семья Клеменса Фалька.
Наверное, ужасно было пленному солдату увидеть в чужом доме дорогие его сердцу предметы. Шкатулку, фарфоровый сервиз, серебряный поднос и фарфоровые статуэтки. Снежана подошла к пианино, чтобы хорошенько разглядеть фигурки, одну из которых Лидия Андреевна ей подарила, и не поверила своим глазам. Кружевные балерины исчезли.
Снежана зачем-то заметалась по квартире, хотя прекрасно понимала, что вряд ли кто-то после смерти хозяйки переставил их в другое место. Да и сама Лидия Андреевна сделать этого не могла. На пианино статуэтки стояли всегда, а старушка чувствовала себя хранительницей семейной истории и традиций. Получается, в квартире все-таки кто-то был. Кто-то, кто убил хозяйку, инсценировал ее смерть от несчастного случая и, уходя,
