Лампа для джинна - Анастасия Евлахова

Она швырнула скомканную бумажку в мусорное ведро и припустила прочь.

– О, Вовка!

Навстречу ей шел Илья: бодрый, стремительный, высокий. Она пропустила вдох, а потом задышала быстрее, чтобы скрыть смущение. На крошечную секундочку Вовка забыла, куда они собрались.

– Ну что, ты как? – спросил он, заглядывая в глаза.

Сегодня он выглядел серьезнее, чем вчера, пусть и одет был в такую же светлую, беззаботную футболку. Вряд ли ту же – скорее всего, у него таких целый ящик. Слишком уж свежая, будто бы даже отглаженная. Да кто же футболки-то гладит?.. И в школе он был таким всегда: одет с иголочки, небрежно-просто, но так чисто и аккуратно, будто все эти комплекты ему кто-то готовил. Ну уж не мама – это ясно. Скорее, горничная. Судя по автомобилю его отца, который Вовка видела по субботам у школы, они себе и не такое могут позволить.

Не то что семья Вовки. С отцовским «бизнесом» дела шли средненько, и мама, разгребая по вечерам на кухонном столе бумаги, об этом повторять не уставала.

Вовка вымучила улыбку.

– Не знаю. Думать как-то не хочется.

– Ну и правильно. Все разрулится.

– Угу. Только вот в полицию мы все равно идем.

Они пересекли аллейку и спустились по лестнице в прохладный зев перехода. Каблучки Вовкиных балеток гулко постукивали.

– Это для очистки совести. На всякий случай, – отозвался Илья.

– Бред какой-то, – качнула головой Вовка. – Поверить не могу, что я потеряла… родителей! Это где такое вообще видано? Мамочки, у которых коляски уезжают, – это я понимаю. Или папки там, которые даже в песочнице умудряются своих посеять, – это тоже ясно. А дочь – и чтобы искала родителей?

– А может, они просто загуляли? – неловко предположил Илья. – Встретили каких-нибудь знакомых… Выпили как следует.

Вовка чуть не прыснула.

– Ага. Мне чипсы покупать запрещают, а сами…

Она помрачнела. Нет, ее родители – это порядок и дисциплина. Она не умеют «загуливать». Они даже на Новый год шампанское не покупают. Говорят, что все это – «дрянь и химия» и лучше попить минералки. Те же пузырьки, но с пользой для пищеварения. Конечно, говорит такое в основном мама, а папа просто кивает: он не любит спорить.

– Ты прости, если я сказал какую-то фигню, – тут же осекся Илья, и Вовка заметила, как в желто-оранжевом свете перехода кончики его ушей потемнели. Неужели опять смутился?

Они выбрались наверх.

– Все нормально, – отозвалась Вовка.

Они проходили булочную, в окошке которой горел неоновый рогалик. По воскресеньям мама покупала здесь кофе навынос. Вовка любила поваляться, да и папа по выходным вставал с трудом. А вот мама долго спать никогда не умела, зато любила, когда все завтракали вместе. Поэтому приносила кофе, а к нему – слойки. Если погода хорошая – то простые, с сахаром; если плохая, то, как будто в компенсацию, поинтереснее – с абрикосовым или апельсиновым джемом.

– Ты чего? – покосился Илья.

Странно было делиться личными, сентиментальными историями. Воспоминание было такое родное, что казалось, будто на словах оно непременно обесценится. Вовка поколебалась, но все-таки рассказала.

– Прямо каждое-каждое воскресенье? – улыбнулся Илья.

– Каждое-каждое.

– А если дела?

– Дела потом.

– Целая традиция.

– Ага.

Илья как-то сгорбился, и некоторое время они шли в молчании. Миновали аптеку, мини-маркет и цветочный магазин, завернули в переулок, и порыв ветра принес целый вихрь тополиного пуха.

– А еще что-нибудь есть? – вдруг спросил Илья.

– Что? – не поняла Вовка.

– Ну, традиции. Как вот эта, с кофе.

Вовка задумалась. И зачем ему? Еще поднимет на смех. Она ведь не должна особо нуждаться в родителях, ей почти восемнадцать. От всех этих рассказов она снова чувствует себя ребенком, а так хочется выглядеть независимой.

Вовка нехотя отозвалась:

– По пятницам обсуждаем, что хорошего случилось за неделю. За ужином.

– А плохое – не обсуждаете?

– Не-а. Папа говорит: ну его, надо думать только о хорошем.

– А еще?

– Еще…

Вовка снова задумалась. Илья слушал внимательно и смеяться не думал. Он даже не улыбался. Кажется, и вправду заинтересовался.

– Каждое лето ездим в поход на Безрыбную, – вспомнила Вовка, но тут же осеклась: – Хотя в последний раз я отвертелась… Повезло. А в этом году не до этого. Да и вообще…

– Не любишь походы?

– Палатки терпеть не могу. Мошкара, шишки под ребрами, корни…

Она скривилась. Пусть не думает, что она таскается за родителями, как глупенькая собачка. У нее есть собственное мнение. И походы она ненавидит.

Хотя чего бы она сейчас не отдала за тот самый утренний запах влажного от росы спальника…

– И тушенку, наверное?

– Ага. Тоже не любишь?

– Не пробовал.

– Да ладно!

– Ага. Ну-ка, а еще что-нибудь? Расскажи.

– Привязался, – рассмеялась Вовка.

– Нет, правда, мне интересно, – мотнул головой Илья.

– Ладно, – сдалась Вовка, и припоминать стало легче. – Еще на Новый год мы ездим в лесничество под Нежинкой, берем елку.

– А почему не поставить искусственную? Далеко же ехать. Еще тащить…

– Да, как же. Это же лесничество! Приходишь, там такие кабинеты деревянные, плесенью воняет, все такое старое, у мужиков во-он такие валенки, и нужно листок получить… Ты же сам сказал, традиция. Вот тебе и традиция.

– А еще?

Они обогнули ограду полицейского отделения. Ветер все нес тополиный пух, и если сощуриться, то казалось, будто метет буран.

– Да зачем тебе? – недоумевала Вовка.

– Так, – пожал плечами Илья. – Интересно. Тебя болтовней развлекаю.

– Моей собственной.

– Так правильно. Это девчонки – мастера трепаться.

Он улыбнулся – косо, хитро. И Вовка тоже улыбнулась.

А вот в приемной беспечность рассеялась. В тесноватой комнатушке было душно, и от солнца, которое лилось через занавески дурного желтого цвета, начинало мутить. Помещение уже давно нуждалось в ремонте, под ногами хрустели куски бетона. За ободранным лаковым столом, развязно пожевывая и тыкая мясистым пальцем в планшет, возвышался дежурный.

– Куда, к кому? – он неохотно приподнял голову.

Жевал он с открытым ртом, громко и навязчиво.

– Мы хотим подать заявление о пропаже, – выступил вперед Илья.

Вовка его мысленно поблагодарила. Она и знать не знала, что нужно делать.

– Кто – «мы»? О пропаже кого? – флегматично поинтересовался дежурный.

– Не мы. Я, – тихонько влезла Вовка. – Пропали мои родители.

Дежурный глубоко вздохнул, как будто Вовка обвинила в пропаже его самого, и неторопливо отложил планшет.

– Заявление принесла?

Вовка удивилась:

– Так разве мы не у вас его должны написать?

– Ты еще скажи, что я тебе его продиктовать должен. Трое суток прошло?

Вовка снова заколебалась. Трое суток – с момента их отъезда или несостоявшегося приезда? Если первое, то с формальной точки зрения третьи сутки истекут только к вечеру…

– Вы обязаны принять заявление сразу же, – вступился Илья. – Нет никаких «трех суток», это все ерунда.

– Ах, ерунда? – безразлично протянул дежурный. – Ну, как скажешь.

Он снова потянулся к планшету и лениво завозил пальцем по экрану.

– Вы обязаны принять заявление, – Илья подступил поближе и навис над обколупанной столешницей.

Дежурный широко зевнул, даже не прикрывшись ладонью.

– Приходите завтра. С девяти до тринадцати. Сегодня уже поздно.

Вовка отчаялась, зато Илья не отступился.

– Будьте любезны ваши фамилию, имя и отчество.

Он вытащил мобильник и