Дмитрий Щеглов - Сентиментальный детектив
Дарья укоризненно на него посмотрела, и вдруг лицо у нее начало непроизвольно вытягиваеться. Скударь обернулся и обомлел. Отец Дарья, как и в прошлый раз, стоял в дверях, держа в руках фуражку и вытирал пот с тщательно выбритой, сверкающей в свете хрустальных люстр, потной лысины. На этот раз не с женой, он был, а один. Гнев и ярость перекосили его лицо. Как же так, должен только завтра прилететь, только и успел подумать Скударь.
Частушечный сказитель отложил в сторону гармошку, и спрыгнул с кровати. Могучая, мощная, как ствол дерева рука, железной хваткой сдавила в запястьях шею Скударя, и поволокла к выходу из квартиры.
– Где твоя одежда?
– Я бы попросил!.. – заикнулся было Скударь.
– У сивых меринов не просят, на них воду возят. Где ключи от машины?
Ключи легли на подставку у зеркала. Хватка ослабла. Из конца длинного коридора выглядывала Дарья, показывая рукой, что, мол, ничего страшного не произошло. Отойдет сейчас ее отец.
И точно, уже спокойным тоном оскорбленный родитель заявил.
– Освободите нас молодой человек, от своего присутствия навсегда.
Дарья махала руками, уходи, уходи, завтра разберемся. А Скударь не ко времени вспомнил, что у него здесь остались учебники.
– Да, Да! Заберите, чтобы у вас завтра не было повода вернуться.
Вдруг Дарья озорно крикнула:
– Папа, не волнуйся. Повод мы найдем.
Чем бы закончилось это приключение, и имело бы оно логическое продолжение, бог ведает, но Скударь не сел в троллейбус и пошел пешком, чтобы хоть немного прийти в себя. Он выбирал самые безлюдные и тихие переулки. Через час, когда он прилично продрог и собирался свернуть к ближайшей станции метро, ему набросили на голову мешок, затащили в подворотню, и избили до потери сознания. Трое нападавших было. Холодный снег, на котором он лежал, привел его чувство. Так, что этот белый шарф не только Арине оставил на всю жизнь памятную зарубку, но и ему, Скударю. Он провалялся в больнице пару недель с сотрясением мозгов, со сломанной челюстью, и с переломами ребер. Приходил следователь, спрашивал, не подозревает ли он кого? А когда Скударь сказал, что никого не подозревает, облегченно вздохнул.
По выходе из больницы выяснилось, что Дарья спешно взяла в институте академический отпуск, и уехала с родителями за границу. Ее отец, из кресла союзного министра перекочевал в торговое представительство одной из европейских стран. Вовсю шла перестройка. Он сходил на ее курс. Ему сказали, что она перевелась в МГИМО. О Дарье у него осталось двоякое чувство, как об избалованном, большом ребенке, требующем рядом с собою властную руку.
Глава VII
Арина продолжала рассказывать.
В тот день я около часу простояла под этим деревом на ледяном ветру. Ноги отнялись у меня, идти не могла. Стою я и, сравниваю себя с девчатами, что из дверей вашего института выпархивают. Лица у всех смеющиеся, радостные, а я на работе целый день со шпателем и кистью. Попробуй заштукатурить потолок. Уставала я тогда очень.
Приехала я домой, уткнулась в подушку и до утра не могла уснуть. А утром у меня температура поднялась. Тело ломит. Свалила простуда меня. Господи, как же я молила в то время, чтобы ты появился. А на следующую ночь девчонки говорят, бредила, все твое имя выкрикивала. Так плохо мне никогда не было. Зареклась я после этого до конца жизни тебя сама искать.
Девчонки испугались, скорую вызвали, и Лешку заодно. Он нам всем уже как брат был. Вот он меня то поднимет, подержит, пока мне постель перестилали, то на место положит. Скорая меня не забрала. Укол сделали и сказали, что температура тридцать девять с половиной нормальная, а вот если утром не спадет, тогда снова звоните, а лучше участкового на дом вызовите. Я пришла в себя и наотрез отказалась ехать в больницу. Вдруг думаю, ты приедешь.
Девчонки предлагали к тебе в институт съездить, но я им категорически запретила. Две недели я болела. Сильно я в тот раз простудилась. Или устала очень. Ждать наверно устала. Я ведь с тобою ни раз не завела разговор о женитьбе. Гордая была. Потом сколько раз я кляла свою гордость, да время ушло.
Теперь я хорошо понимаю, что это не гордость была, просто я согласна была быть рядом с тобой в любом качестве. Боялась тебя потерять. У меня наверно отклонения есть какие-то в психике, но когда я до тебя дотрагиваюсь, то чувствую, как у тебя кровь бежит по жилам. Я каждую частицу твоего тела чувствую. Хочешь, я в чем-то нехорошем сознаюсь тебе?
– Если очень нехорошее, то не стоит, – сказал Скударь. Арина печально улыбнулась.
– Нехорошее, но не очень. Ну, так вот, ты наверно думал, что сам со мною первый раз познакомился?
– А разве не так?
– Нет! Сознаюсь я тебе, я тебя высмотрела за день до этого. Но как я к тебе могла подойти? Девушке природой заложено сидеть и ждать, вот и пришлось забежать вперед. Пол дня я за тобой ходила. А ты идешь сзади и не догоняешь. Взяла инициативу на себя, первой заговорить. А потом помнишь, какие у нас тобой были два месяца? Только ты поступил, а я нет. Я на работу устроилась, а ты место в общежитии, в институте получил. Сначала ты приезжал часто, потом все реже и реже. А когда я заболела, ты появился ровно через два месяца. Как я была рада тебя видеть, ты бы только знал. Я ведь думала, что ты женился на той красавице с белым шарфом.
Девчонки смеялись и обзывали меня дурой. А мне было все равно, Зойку я выгоняла из комнаты, у меня был праздник.
– Твой женишок два месяца носу не казал, а ты радуешься, – удивлялись девчонки. Не могла же я им рассказать про белый шарф ниже колен. Ты пришел, на руке никакого обручального кольца. Три дня пожил. А раз три дня пожил и никуда не рвался, значит, нет у тебя никого, не к кому спешить, значит, я сама себя накрутила. В тот раз ты был какой-то сосредоточенный. Мне показалось, что ты что-то обдумываешь, а мне боишься или не хочешь сказать. Я пошла тебя провожать, до автобусной остановки. Ты нежно поцеловал меня и как всегда не сказал, когда появишься в следующий раз. Страх потерять тебя, не давал мне силы самой поинтересоваться временем новой встречи и задать этот, в сущности, безобидный вопрос. Сейчас я понимаю, как я была тогда не права. Мое поведение ведь можно было бы истолковать и как безразличие.
Проводила я тебя с тяжелым сердцем. Зашла на кухню, девчонки пили чай, пришел Лешка, он как всегда травил анекдоты. Когда ты приезжал, я из всех по комнатам разгоняла, а тут они все высыпали на кухню, Лешка мне знаки оказывает, табуретку пододвигает, старается посадить рядом с собой, а сам языком молотит без устали:
– Садись, садись, подкормить тебя срочно треба, а то вон худющая какая стала. Твой, наверно, пришел, увидел тебя такую, подумал, что это ты по нему сохнешь.
Правильно говорят, язык без костей. Обидно мне стало, возьми я и скажи:
– Я ни по ком не сохну, может, это ты по мне сохнешь?
Шуткой сказала, но в каждой шутке есть доля истины. Когда я болела, мне показалось, что Лешка повышенное внимание мне оказывает. Рассмеялись. А девки зубастые у нас были. Зойка, та вообще злая на язык, а может быть из-за того, что я ее из своей комнаты выгоняла, возьми и ляпни.
– Ты Арина, пока твоего Рюрика нету, Лешку научи кое-чему. А то он здоровый как бугай вымахал, а к девкам, не знает с какой стороны подойти. Языком болтать мастак, а на деле тюфяк.
Лешка смеется.
– Чего меня учить? Ученого учить, соленый огурец мочить. Я и так всю ее анатомию знаю. Сколько раз больную переодевал, переворачивал, пока вы дрыхли. Могу, хоть сейчас пойти и без примерки ей купить лифчик и все остальное.
Ну, сказала Зойка и сказала, только смотрю Настя, из угловой комнаты, вся вспыхнула, резко вскочила и выбежала. Нехорошо получилось. Да, что с них возьмешь, у них все шутки ниже пояса были. Мы спокойно допили чай, еще поболтали, я помыла посуду и пошла к себе в комнату.
Хотела я поправить подушку, сдвинула ее, а под ней листок лежит. Развернула его, а это записка от тебя.
«Ты клевая девчонка. Но у нас с тобою ничего не получится. Прощай!
Любимый мой. Чувствовала я что-то такое, когда ты уходил. Неспокойно у тебя было на душе. Женщину не обманешь. Держал ты камень за пазухой. Хотел видно мне сказать, да не мог, не решился. Или не хотел. Ты же мне не давал никаких обязательств. Все у нас тобой было по взаимному согласию. Так что мне не на что было обижаться. А в какой форме было сказано о разрыве, устно или письменно, суть от этого разве поменялась.
Вот и выяснилось, почему ты был напряжен. Спасибо, думаю, что хоть так сказал. А то вообще мог бы в безвестности оставить. Спрятала я записку в карман, открыла окно, жарко мне стало, стою, ничего не вижу. Снег сыплет большими хлопьями, отдельные снежинки попадают на стекло, тают и стекают вниз. А мне кажется, что это мои слезы. Стою и думаю, почему записку написал, а ни одного ласкового слова на прощанье не сказал. Ты же эти три дня был такой нежный, такой ласковый.
