Лариса Исарова - Запонки императора, или орехи для беззубых
Кажется, меня он вычислил точно, потому что спросил в лоб, без обычных формальностей:
— Почему ты сбежала, позвонив в милицию?
— Растерялась.
— Ты-то? За робкую индюшку я тебя никогда не держал.
— Хотелось самой разобраться…
— Ох, твои петли только прибавили мне работы! А главное — впустую, ничего ведь не узнала, только под ногами крутилась. И все время после твоих визитов случались несчастья. Вот и «тетю Лошадь» убили именно после твоего ухода…
— А ее за что?
— Разбираемся…
— Из-за коллекций?
— Все может быть…
— А все-таки, кем ты работаешь, не темни?
— Следователем прокуратуры по особо важным делам.
— А, «важняк»! — сказала я, мучительно перебирая в памяти, что я могла сделать или сболтнуть, из-за чего так страшно пострадала «тетя Лошадь».
— Грамотная — без улыбки перебил мой старый знакомый, сидевший в цивильном свитере за столом директора. — Ладно, кончим шутки. Когда ты последний раз видела Карена живым?
Я стала подсчитывать. До аукциона четыре дня жила у матери. Аукцион происходил в субботу, значит, труп я застала дней через пять после нашей ссоры…
— Почти неделю назад.
— А почему ты удрала к матери?
Значит, с ней уже говорил и мама не поступилась принципами, выложив все честно…
— Поссорились.
— В каких вы были отношениях?
— Босс и секретарша.
Он так на меня посмотрел, что я невольно взялась за свою рыжую гриву и свернула волосы в пучок, вспомнив, что в сумке через плечо лежат мексиканские зажимы, которые привез в прошлом году Карен.
— Ты догадываешься, из-за чего его пытали?
— Не понимаю, — сказала я искренне. — Он так пренебрегал «деревянными» деньгами, что мог откупиться от любых рэкетиров. Да и антиквариата были целые полки, не говоря о цацках в тайнике.
— Значит, от тебя они не таились.
— Он мне показывал, как его открывать.
— И ты туда не лазила?
— Меня не волнуют чужие вещи.
Он помолчал и что-то записал.
— Да, твоих отпечатков там не оказалось.
Прозвенел звонок, урок закончился, но мне еще надо было провести два. В кабинет заглянула наша толстая директриса:
— Ох, простите, я думала, вы уже кончили…
Я фыркнула, но Юрка остался «при исполнении».
— Мы еще немного задержимся, если позволите…
Она замахала толстенькими короткими ручками:
— Бога ради, сколько хотите… — и осторожно прикрыла дверь собственного кабинета.
Тут я сообразила, что на обыкновенное убийство не бросают следователя по особо важным делам… Значит, в этой истории много «гитиков», как любил говорить мой бывший супруг.
— Вы поймали убийцу?
— Это не кино, в «пятнашки» никто не играет. Лучше объясни, почему тебя носило к Марату, к Степе? Заподозрила их как наводчиков?
Я кивнула, ощущая свою глупость. Горе-конспиратор! Как быстро прошли они по моим следам…
— А тех черненьких рэкетиров вы хоть взяли? Марат жив?
— Пока не знаем, его куда-то увезли… Слушай, а о каких запонках все время ходят слухи?
— Слушай, — передразнила я его, — ты можешь мне популярно сказать, кем был Карен?
— Он совмещал много ролей. Был и генеральным директором совместного предприятия, и толковым консультантом СЭВа, и любителем антиквариата…
— И мафиози?
— Деловые люди его ценили, а он снабжал их подлинными произведениями искусства…
— А бандиты у него были на прикорме?
Я вдруг решила, что мною интересовались представители разных групп… Марата, наверное, посетили дружки Карена, а в мою квартиру залезли люди Кооператора.
— Ну выкладывай, что дошурупила?! Что это за запонки, и сколько они могли стоить, если из-за них угрохали твоего босса?
— Он говорил — тысяч сто, но, наверное, приуменьшил. Ведь они считались раритетом, личные запонки последнего императора…
Юра поднялся и сказал, что вызывает меня назавтра в прокуратуру, что повестки надо читать, что в случае неповиновения меня доставят с помощью милиции…
— Какие повестки?
— Которую ты бросила возле своей квартиры, даже не заглянув в нее, а ведь она спасла тебе жизнь. Твои гости прикинули, что квартира может быть под колпаком, и смылись, когда их фокус с оперативниками не удался…
— Значит Карена убили из-за этих дурацких запонок?
— По-видимому.
— Им было мало Шагала?
— С картиной не все ясно, а вот запонки могли бы неплохо сыграть за бугром…
Я вспомнила Федьку. Неужели я подставила и его? Но, кажется, мой визит к нему пришел бесследно, о наших отношениях все давно забыли.
— А как убили «тетю Лошадь»?
— Часов в двенадцать ночи к ней заехала «Скорая», она сама ее вызвала. Но застали ее в агонии, она не могла говорить. Квартира была уже раскурочена… Бригада сразу перезвонила в милицию, но пальчиков мы не нашли…
Тут я вспомнила ресторанного скрипача и рассказала о его звонках.
— А в каком ресторане он играл?
Я напряглась. Она столько говорила, хвасталась, смеялась. Скорее всего это была «Варшава», рядом с аукционом…
— Ты ей поверила?
— Она были рисковой и азартной, да и подвыпила…
— А вообще пила?
— Останавливалась трудно, но всегда могла взять себя в руки.
Он что-то быстро записал я блокноте, потом закрыл его и сказал:
— Не лезла бы ты дальше, будь человеком… — Забыв попрощаться, он ушел. А я долго ходила по улицам, ощущая, что странная грусть мучает меня при мысли о «тете Лошади». И жульничать любила, и никому добра бескорыстно не делала, а шумела, ссорила людей, а что-то таилось в неухоженной, неприбранной душе, невостребованное.
Я вспомнила, как она гордилась, что с ней считаются музейные работники, что третьестепенные поэтики посещают ее дом, выпрашивая подачки, что продавцы антикварных магазинов раскланиваются с опаской, но уважительно… Больше ей нечем было хвастать, хотя прожила она почти семьдесят пять лет.
А ведь умела и вязать бисером, и вышивать, и рисовать так, как не всякий реставратор, и готовить, и фантазировать, да и проработала не шелковой фабрике сорок лет, начав еще ткачихой… Она прожила жизнь, так и не реализовав своих возможностей. А в результате — нелепая смерть. Смерть закоренелой эгоистки…
В больнице
К Алке я поехала в приемные часы, купив по дороге букетик фиалок. Денег в сумке оставалось на два пирожка, и я решила одолжить на первое время у матери.
В роддом, куда положили Алку, меня пускать не пожелали, а денег, которые надо было сунуть гардеробщице, чтоб дала врачебный халат, я не имела.
И вновь подумалось, что вживание в нашу действительность теперь обойдется мне дорого. На мою учительскую зарплату существовать нормально было почти невозможно.
Я постояла возле прохода на черную лестницу, а потом юркнула туда, узнав, в какой Алка палате. Я добралась на четвертый этаж и уговорила больную, звонившую по автомату, найти мою подружку и передать, что я ее ожидаю.
Алка появилась не скоро и шла так медленно, точно могла потерять свой драгоценный плод по дороге.
Лицо ее не оживилось при виде меня, и эта странная усталость или безразличие меня напугали. Когда человек перестает быть похожим на себя, это всегда настораживает. Но никаких следов беременности я не заметила.
— Что это тебе сбрендило? — спросила я оживленно, — Ведь не собиралась обзаводиться потомством…
— Надо же когда-то начать…
— Кто обрюхатил? Профессор?
Она кивнула и объяснила, что муж в курсе, не возражает, потому что давно подозревал свою неспособность в этих делах…
Не нравился мне ее вид, не узнавала я свою старую подружку. Даже колечки волос обвисли и падали на лицо, как увядшие осенние листья. А главное, не понравилась бледность, почти до синевы.
— Сколько месяцев? Много крови потеряла?
— Шесть с хвостиком. Много, наверное из твоего Карена вытекло меньше, — Она передернулась. — Я все его вспоминаю, как его пытали…
Никогда не думала, что она будет переживать из-за моего любовника!
— А ты не хочешь перескочить к профессору? — попробовала я повеселить ее — Сама говорила, что он вдовец, вот и подкинешь себя с младенцем…
Она снова передернулась.
— Забудь о нем… я его больше близко не подпущу…
Я заметила, что ей трудно стоять, нырнула в коридор, стащила стул и усадила Алку.
— Знаешь, я, наверное, не вытяну…
— И что? Снова забеременеешь, раз уже начала…
— Совсем не вытяну… Мне гадали недавно, что жизнь будет короткая…
— Бред! Неужели ты веришь всяким шарлатанам!?
— И снится по ночам одно сырое мясо.
— Я тебе принесу несколько сонников, — сказала я, — В каждом — разное значение снов.
Но она перебила меня:
— Шагал нашелся?
— Откуда мне знать, не докладывали.