Фридрих Незнанский - Модельный дом
В слезливых глазах Ткачева отобразилось нечто непонятное, и он с хрипотцой в голосе пробурчал:
— Не понимаю.
— Да хрен ли тут понимать! — заторопился Агеев. — Как говорится, наливай да пей. Говорю же тебе, у меня сегодня получка была, и я боюсь, что до жены ее не донесу, если сейчас бутылку возьму. Чекушек-то здесь нет, а на двоих бутылку даже мараться никто не хочет.
— Само собой, — понимающе отозвался Ткачев, — но только что с того?
— Так вот я и твержу тебе: я щас бутылец возьму, и мы с тобой раздавим его на двоих. Врубаешься?
Судя по выражению явно оживших глаз, заблестевших радостным светом, о подобной удаче Ткачев даже помышлять не мог, и он, сглотнув слюну, утвердительно кивнул.
— Считай, что я уже выручил тебя. — И тут же: — Бутылку-то уже взял?
— Да нет пока что.
— Тогда бабки давай. Мы это дельце быстро разрулим.
В нем появилась радостная суетливость алкоголика, почувствовавшего запах халявной выпивки, и он тут же уточнил:
— Дешевую брать или ту, что на витрине?
Агеев пожал широченными плечами.
— На твое усмотрение.
— В таком абзаце, дешевую. Один хрен, из одной бочки разливают.
В его словах сквозила житейская мудрость, с которой не мог не согласиться Агеев.
— Вот и я так же думаю.
Вручив Ткачеву новенький стольник и сообщив ему, что он сам возьмет «что-нибудь зажевать», Агеев проводил глазами явно повеселевшего, нырнувшего к прилавку Ткачева, и направился в гастрономический отдел. Хоть и мог выпить немало, но глотать из горлышка паленую водку да не закусить при этом… Как говорится, здоровье дороже.
Распивали прямо за углом магазина в скверике, под завистливые взгляды тусующихся неподалеку алкашей, разделив по-братски двести грамм ливерной колбасы и батон белого хлеба.
— Ты как, сразу свое на грудь возьмешь или по чуть-чуть? — поинтересовался Ткачев, скручивая с бутылки пробку.
— Можно было бы, конечно, и сразу, — засомневался в своих способностях Агеев, — но боюсь душа не примет.
— Что, перебрал малек? — посочувствовал ему Ткачев.
— Было маленько.
— Тогда давай по бульке. Жена-то, надеюсь, не бросится по кустам искать?
— Исключено. Она у меня полную дрессировку прошла.
— Тогда давай за знакомство, — прицеливаясь к бутылке, произнес Ткачев. — Не каждый день хорошего человека на улице встретишь. Тебя, кстати, как звать-величать?
— Филипп.
— Ну а меня Михаилом. Так что будем знакомы. Бывай! — пробормотал он, принимая из рук Агеева бутылку, и отмерив ногтем на стекле ему одному ведомую черту, присосался к горлышку губами…
Прикончив бутылку с паленой водкой, которая, как сумел заметить Агеев, ничем не отличалась от акцизной, и покалякав о том о сем, явно оживший Ткачев покосился на пустую тару, сиротливо покоившуюся под ногами, перевел взгляд на надломленный батон, поверх которого лежал шмат ливерной колбасы, и обреченно вздохнул. Мол, и жизнь вроде бы налаживается, да и закуси осталось столько, что на два литра хватит, а тут… Более красноречивых вздохов не бывает, и Агеев не заставил себя ждать.
— Оно, конечно, — философски заметил он. — Однако на двоих, что звездочка младшего лейтенанта милиции — непременно тянешься за второй. И тот, кто ее не получил…
— Слушай, вот и я о том, — моментально подхватился Ткачев. — Одна — ни то ни се. И если бы еще по чуть-чуть…
— Но чекушек-то нет, — резонно заметил Агеев. — А целую опять брать?..
— Так мы граммчиков так по сто отопьем, а остальное разделим. Чтоб, как проспишься, было чем горло промочить.
Покосившись на новоиспеченного приятеля и словно раздумывая, стоит ли поддаваться соблазну, Агеев какое-то время «колебался», однако не выдержал красноречивого томления Ткачева и обреченно махнул рукой. Мол, где наша не пропадала. А одна бутылка на двоих, тем паче паленая, это действительно ни то ни се.
Правильно оценив его душевный порыв, Ткачев полез было в карман за деньгами, но Агеев его перехватил.
— Не-е, коли уж я соблазнил тебя… Сегодня угощаю я.
Ткачев не стал упрямиться.
— В таком случае, за мной завтрашний опохмел.
— Если, конечно, меня жена не прибьет, — резонно заметил Агеев. — Впрочем, думаю, обойдется. Она у меня дрессированная.
Задумался и с тоской в голосе добавил:
— Одно плохо — уже двое суток ничего горячего во рту не было. Кишки, небось, уже тревогу забили. А в кафушку идти накладно.
— Было бы о чем терзаться, — повеселел Ткачев. — Возьмем бутылец да пойдем ко мне в берлогу. Кастрюля с супцом всегда в холодильнике стоит.
— Так ты что, недалеко живешь?
— Считай что рядом. Вон он, дом, через дорогу.
— Ну-у, если, конечно, приглашаешь… — протянул Агеев, однако тут же спохватился: — А жена? Не встретит метлой по жопе?
— Исключено! Я уже забыл даже, когда развелся. Короче, пошли. Приглашаю.
— Тогда это совсем другой разговор, — сдался на милость победителя Агеев и полез в карман за деньгами.
Передал две полусотенных засуетившемуся Ткачеву, подумал — и отсчитал еще одну сотню.
— Чего уж там, бери сразу две. Чтобы лишний раз дорогу не перебегать.
Подумал еще, и двинулся следом за Ткачевым.
— Пивка что-то захотелось, да и пожрать что-нибудь прикупим. Пельменей да селедочки под картошку. У тебя, кстати, картошка-то найдется?
— Найдем.
Загрузившись пивом, закуской и водкой, они уже подходили к дому, в котором жил Ткачев, как вдруг тот спросил с хитринкой в голосе:
— Слушай, Филипп а чего это ты на скамейке про мента с единственной звездочкой на погоне вспомнил? Случаем, сам-то не из бывших?
Агеев вопросительно уставился на сотоварища.
— Ну а если даже из бывших? Что с того?
— Ничего, — радушной улыбкой успокоил его Ткачев. — Простоты такое сравнение привел, что… В общем, невозможно было не догадаться. Кстати, на пенсии или как?
— Что, что «или как»?
— Самолично рапорт написал?
— Какое там… Короче говоря, с начальством не сработался. Вот и дали под зад.
— Не жалеешь?
— Не знаю.
Агеев неожиданно остановился, словно раздумывая, стоит ли идти дальше, и в его голосе появились угрюмые нотки.
— А ты сам-то что?.. Поди ненавидишь — что бывших, что настоящих?
— Зачем же ты так сразу? — обиделся Ткачев. — Ненавидишь!.. Да ты сам-то как думаешь, кем я раньше работал?
— Ну-у?..
— Ладно, не ломай голову и можешь мне поверить на слово. Следователь!
Удивлению Агеева, казалось, не было конца.
— В райотделе! На земле!
— Бери выше. В прокуратуре.
— А чего же теперь?
— Ты имеешь в виду вот эти лохмотья? — с кривой усмешкой на лице произнес Ткачев, показав пальцем на фирменный чоповский значок.
— Ну!
— Считай, что тоже поддали. Причем с волчьим билетом в кармане. С-суки!
— За что?
— Потом расскажу.
Глава 8
Видимо, отработавшая все свои ресурсы, баржа переживала свой второй век. Намертво притороченная толстыми тросами к берегу, она сияла гирляндами огней, бликами, рассыпающихся в темноте по темной глади Москвы-реки.
Подкатив к «Вирджинии» на свежевымытом «БМВ», Плетнев притормозил почти у самого трапа, как бы раздумывая, стоит ли ему опускаться до незнакомого борделя, но, решив, что все-таки стоит, припарковался на небольшой площадке, огороженной парапетным камнем и цепями с огромными якорями на концах. С вальяжной неторопливостью свободного от насущных забот человека он выбрался из машины. Он даже не сомневался, что «Вирджиния», как и все столичные бордели, по крайней мере, более-менее приличные, оснащены системой не только внутреннего, но и внешнего наблюдения, оттого и выкобенивался перед глазком камеры, позволяя «секьюрити» лицезреть себя с самой выгодной стороны. Этакий русский граф впечатляющего роста и комплекции, решивший оторваться по полной программе.
Из иллюминаторов массивной надпалубной надстройки доносилась негромкая музыка, и Плетнев, поднявшийся по трапу на залитую светом палубу, едва не столкнулся нос к носу с плечистым парнем в стилизованной форме речника-матроса с красной повязкой на руке, что сразу же выдавало в нем охранника.
— Гостей принимаете? — расцвел в белозубой улыбке Плетнев.
Судя по реакции «матроса-переростка», Антона уже неплохо рассмотрели по монитору, вынесли свое собственное мнение о нем и даже, видимо, прониклись к его мощным плечам и столь же мощной шее, которую украшал массивный золотой кулон, просматривающийся в прорези расстегнутой на две верхние пуговицы сверхмодной рубашки.
— Ну, ежели человек хороший… — деланно улыбнулся охранник и приглашающе повел рукой, пропуская гостя в небольшой, заставленный столиками зал, залитый электрическим светом. Судя по свободным столикам, основная публика съезжалась в «Вирджинию» где-то ближе к полуночи, и это тоже говорило о ее статусе. И публика, судя по всему, здесь была уже проверенная, более-менее постоянная.
