Дик Френсис - Осколки

Мороз подчеркивал первобытную грубость черт Бакстера. А в его волосах всего за неделю (хотя, конечно, неделя была трудная) заметно прибавилось седины.

Нельзя сказать, чтобы Бакстер был рад видеть меня. Я был уверен, что он сожалеет о том вечере в Бродвее. Однако Бакстер изо всех сил старался быть любезным, и, наверно, было не очень-то благородно с моей стороны предполагать, что это из-за того, что я знаю о его эпилепсии. Судя по тому, что я никогда прежде об этом не слышал, Бакстер старался скрывать свое заболевание. Но если он думал, что я стану болтать об этом во всеуслышание или, хуже того, насмехаться над ним, хорошего же мнения он был обо мне!

Уортингтон на время незаметно исчез, и я остался наедине с Ллойдом Бакстером. Бакстер расхваливал распорядительский ланч и обсуждал достоинства разных тренеров, противопоставляя их бедолаге Прайаму Джоунзу.

– Но ведь не его вина, что Таллахасси упал в Челтнеме, – мягко заметил я.

– Это была вина Мартина! – резко ответил Бакстер. – Он не удержал равновесия во время прыжка. Он был чересчур самоуверен.

Мартин мне говорил, что, если владелец лошади чем-то недоволен, «это» – что бы «это» ни было – практически всегда оказывается виной жокея. «Стрелочник виноват». Мартин только философски пожимал плечами.

– Бывают, конечно, и другие владельцы, – говорил он. – Работать на них – одно удовольствие. Они понимают, что лошади тоже могут ошибаться; когда что-то случается, они говорят: «Ну что ж, это скачки»; они способны утешать жокея, который только что проиграл скачку века… И уж поверь мне, Ллойд Бакстер не из их числа. Если я проигрываю на его лошади, виноват всегда я.

– Но ведь если лошадь падает, это уж точно не тренер виноват? – спокойно сказал я Бакстеру, пока он перебирал тренеров. – Так что я не стал бы винить Прайама Джоунза за то, что Таллахасси упал и проиграл Кофейную скачку.

– Надо было лучше тренировать лошадь.

– Но ведь этот конь уже показал, что прыгать он умеет! – возразил я. – Он выиграл несколько скачек.

– Я хочу сменить тренера, – упрямо повторил Ллойд Бакстер. Я понял, что это дело принципа и он не уступит.

Помимо ланча, распорядители предоставили Бакстеру билет в гостевую ложу. Мы уже стояли у входа, и Ллойд Бакстер уже извинился за то, что вынужден меня покинуть, как вдруг один из распорядителей, шедший следом за нами, свернул с пути и направился ко мне.

– Это же вы стекольщик? – жизнерадостно прогудел он. – Моя жена – большая ваша поклонница! Ваши безделушки стоят у нас по всему дому. Какую чудную лошадь вы для нее сделали – вы еще приезжали к нам устраивать подсветку, помните?

Я вспомнил лошадь и дом достаточно отчетливо, чтобы меня тоже пригласили в гостевую ложу. Нельзя сказать, чтобы Бакстера это обрадовало.

– Жена говорит, этот молодой человек – настоящий гений! – рассказывал распорядитель Бакстеру, провожая нас в ложу. Гений тем временем изо всех сил боролся со слабостью.

На лице у Бакстера было отчетливо написано, что мнение жены распорядителя его мало интересует. Но, возможно, оно все-таки повлияло на отношение Бакстера ко мне. Во всяком случае, когда утихли крики болельщиков после финиша очередной скачки, он слегка коснулся моей руки, показывая, что хочет мне что-то сказать. Это немало меня удивило. Однако заговорил он не сразу – по-видимому, колебался. Я решил ему помочь.

– Я вот все думаю, – мягко начал я, – не могли ли вы видеть того человека, который заходил ко мне в магазин во время празднования Нового года. То есть я знаю, что вам сделалось нехорошо, но до этого и после того, как я вышел на улицу, в магазин никто не заходил?

После длительного молчания Бакстер чуть заметно кивнул.

– Кто-то вошел в эту вашу длинную галерею. Я помню, что он спросил вас, а я сказал, что вы на улице. Но я не разглядел его как следует, потому что у меня глаза… временами мое зрение выкидывает такие фокусы…

Он не договорил. Я поддержал угасающий разговор:

– У вас есть таблетки…

– Конечно, есть! – раздраженно ответил он. – Но я забыл их принять, потому что весь день пошел наперекосяк – начать с того, что я ненавижу эти крохотные воздушные такси, и потом, я хочу сменить тренера.

Он умолк, но молчание его было столь красноречиво, что и павиан бы понял.

Я спросил, не мог ли бы он, несмотря на фокусы своего зрения, описать этого посетителя.

– Не мог бы, – коротко сказал Бакстер. – Я ответил, что вы на улице, а очнулся уже в больнице.

Он опять замолчал. Я уже начал думать, что больше я от него ничего не услышу, когда он смущенно добавил:

– Наверно, мне следует поблагодарить вас за молчание. Ваша нескромность могла бы стать для меня причиной крупных неприятностей.

Я пожал плечами.

– А какой смысл?

Некоторое время Бакстер вглядывался в мое лицо, как до этого я вглядывался в его. Результат меня удивил.

– Вы не больны? – осведомился он.

– Да нет. Просто устал. Не выспался.

Видимо, он решил не развивать эту тему и вместо этого сказал:

– Тот человек, который приходил, был худощавый, с белой бородой, лет за пятьдесят.

Мне показалось маловероятным, чтобы вор мог выглядеть так, и Бакстер, должно быть, заметил мои сомнения, потому что добавил, чтобы убедить меня:

– Когда я его увидел, я еще подумал о Прайаме Джоунзе. Он уже много лет собирается отрастить бороду. Я ему каждый раз говорю, что он будет похож на водяного.

Я едва не рассмеялся, представив себе Прайама с бородой. Пожалуй, Бакстер был прав.

Бакстер сказал, что человек с бородой показался ему похожим на профессора. На лектора из университета.

– Он что-нибудь еще сказал? – уточнил я. – Был ли он похож на обычного покупателя? Упоминал ли он о стекле?

Ллойд Бакстер ничего не помнил.

– Может, он что-то и говорил, но у меня все спуталось. Со мной часто бывает, что все вокруг кажется мне неправильным. Это своего рода предупреждение. Часто я могу с этим совладать или, по крайней мере, приготовиться… но в тот вечер все произошло слишком быстро.

Я подумал, что Бакстер чрезвычайно откровенен со мной. Я такого не ожидал.

– Этот бородач, – сказал я, – он, должно быть, видел начало вашего… хм… приступа. Почему же он вам не помог? Как вы думаете, он просто не знал, что делать, и сбежал от греха подальше, как обычно бывает, или же он воспользовался случаем и удрал с добычей – с теми деньгами в мешке?

– И с видеокассетой, – добавил Бакстер. Мне потребовалось некоторое время, чтобы оправиться от изумления. Наконец я спросил:

– С какой видеокассетой?

Бакстер нахмурился.

– Он спросил про видеокассету.

– И вы ее ему отдали?

– Нет. Да. Или нет. Не знаю.

Очевидно, воспоминания Ллойда Бакстера о том злосчастном вечере в Бродвее представляли собой беспорядочную мешанину реальности и бреда. Вполне возможно, профессор с белой бородой существовал только в его воображении.

За следующие десять минут, что мы провели в самом тихом и спокойном месте на ипподроме – на балконе гостевой ложи распорядителей между скачками, – мне удалось убедить Ллойда Бакстера обменяться подробными воспоминаниями о последних минутах 1999 года. Но сколько он ни старался, в его памяти по-прежнему всплывал образ сухопарого человека с белой бородой, который, по всей видимости – если это было именно тогда и именно там, – вроде бы спросил про видеокассету…

Бакстер старался как мог. Его отношение ко мне переменилось радикально, так что из противника он сделался союзником.

В частности, он признался, что изменил свое отношение к нашей с Мартином дружбе. Раньше бы он такого никогда не сказал.

– Я вижу, что ошибался в вас, – хмуро буркнул он. – Мартин говорил, что опирается на вас, а я считал само собой разумеющимся, что дело обстоит наоборот.

– Мы учились друг у друга.

Помолчав, Бакстер сказал:

– Тот человек с бородой – он мне не почудился, знаете ли. И он действительно хотел заполучить видеокассету. Если бы я знал что-то еще, я бы вам рассказал.

Я наконец поверил ему. Просто так неудачно сложилось, что в самый неподходящий момент у Бакстера начался припадок – впрочем, с точки зрения белобородого, неудачным было скорее то, что Бакстер его вообще видел. Но теперь я был почти уверен, что, пока я торчал на улице, встречая 2000 год, в мой магазин зашел белобородый худощавый человек, похожий на профессора, который что-то сказал насчет видеокассеты и исчез до того, как я вернулся, прихватив с собой кассету, а кстати уж и деньги.

Никаких белобородых я на улице не видел. Рождество миновало за неделю до того, и для весельчака с Северного полюса было поздновато. Но Ллойд Бакстер не знал, была ли белая борода на самом деле, или он перепутал незваного гостя с Санта-Клаусом.

Прощаясь, мы пожали друг другу руки – впервые за все время нашего знакомства. Я оставил Бакстера на попечение распорядителей и спустился вниз, к Уортингтону, который ждал меня снаружи. Он продрог и проголодался. Мы по запаху нашли кафе, и Уортингтон накинулся на еду.