Александр Щелоков - Граната РГД-5
Господин Булат Умарович Сагитов («новым татарином» его не называли, и он, как другие богачи области, проходил по рубрике «новый русский») был денежным мешком всероссийского масштаба. Сагитов сумел создать собственную финансово-промышленную компанию, благополучие которой мало зависело от отношения к ней областных властей.
Блестяще образованного (три языка, помимо родных русского и татарского) кандидата экономических наук не обременяло дешевое честолюбие. Дворянское собрание области, возжелавшее поживиться дармовыми деньгами миллионера, послало к Сагитову делегацию. Та предложила ему принять титул князя. Сагитов поблагодарил благородных ходоков и точно назвал адрес, куда им стоило бы пойти из его резиденции.
Отправляясь к Сагитову, Харин не чувствовал какого-либо смущения. Вести сложные, полные опасности переговоры он научился еще в детстве, когда жил в Слободке на окраине старого Орловска.
Нравы в этом заводском районе были простыми и открытыми до предела. Мужики после работы на цементном заводе, утомленные летним зноем и суетой у горячих печей, возвращались домой усталые, злые и тут же «оттягивались» городской бражкой и деревенским самогоном. «Оттянувшись» по полной норме и забалдев, начинали искать выход для пробуждавшейся в душах социальной силы трудового класса.
Возвращаться к печам на сверхурочную, чтобы там растратить силовой порыв в общественно-полезных делах, никому не хотелось. А энергия распирала плечи, бугрила бицепсы, наливала свинцом кулаки. Хотелось подраться. Хотелось так, аж зудело. Однако уважающему себя пролетарию неудобно пойти на улицу, поймать первого встречного и врезать ему по уху. Дико это, и потому такой примитив никогда не входил в правила слободской морали.
Чтобы врубить по рогам незнакомому человеку была нужна положительная причина. Во всем мире такую причину ученые юристы-международники называют по-латински мудрено «казус бэлли» — повод к войне.
Древние римляне в Орловске никогда не проживали, в местном языке своих следов не оставили, так что повод к драке для Слободки был открытием собственным.
Делалось все очень просто. Мужики, готовые помахать кулаками, сидели где-нибудь на лавочке, курили и сатанели от неистраченной злости. А шустрый паренек болтался на улице, поджидая появления чужака. И тот обязательно возникал.
Тогда шустрик выбегал ему навстречу, корчил дикую морду и орал:
— Дядя, дядя, правда, что ты мудак?
Реакцию взрослого человека не трудно предугадать. Она всегда была одинаковой: подзатыльник. И тут же на сцене появлялся боевой ударный кулак пролетариата.
— Мальцов бьешь, поганец?!
То ради чего огород городился, дальше катилось по общему для подобных инцидентов сценарию. Кулаки обретали свободу, души — волю.
Чаще всего в шустриках-провокаторах, подлетавших к незнакомым мужчинам на улице Малоярской, оказывался Юрик Харин. Маленький, верткий, особенной храбростью не отмеченный, он никого не боялся, если знал, что за его спиной кулаки Назара Горы — первого слободского бойца, который лихо выходил один против троих. В таких случаях страх улетучивался, наглость кипела в душе.
Детство прошло, но привычка держаться уверенно, когда за спиной маячила тень сильного человека, осталась прежней.
Таким в данный момент для Харина был губернатор.
Сагитов назначил встречу, едва его об этом попросили. И Харин оказался на даче могущественного бизнесмена, попасть на которую пройти можно было только миновав кордоны усиленной охраны.
Сагитов — представительный мужик, красавец сорока пяти лет, уверенный в движениях и словах, сидел в плетеном кресле под солнечным зонтиком у журчавшего за спиной фонтана. На коленях лежала газета.
Бросив взгляд на гостя, не вставая с места, Сагитов кивнул на свободное кресло:
— Садитесь, Юрий... э...
«Сукин сын! — Возмущения Харин не выказал, но оно оплеснуло его сердце злостью. — Ведь знает, мудак, прекрасно знает и имя его и отчество, а все туда же. Ладно, потерпим».
Подсказал с видом, будто ничего не заметил:
— Юрий Платонович...
— Так что там у вас, Юрий Платонович?
— У нас? — Харин казалось переполнился недоумением. — Что вы имеете в виду?
Прием давно отработан, и по лицу Сагитова пробежала тень легкого смущения.
— Вы приехали о чем-то просить?
— Булат Умарович! — Харин чуть подпрыгнул на кресле, как пассажир автобуса, который несся по кочкам. — Я понимаю, вы привыкли, что визитеры у вас обязательно просят денег. Но я представляю губернатора. Вы понимаете, я надеюсь?
Сагитов, скрывая неудовольствие, — укол пришелся в больное место, — не спеша свернул газету и бросил на стол.
— Чем могу служить губернатору?
Это уже почти то, чего добивался Харин. Вопрос поднимал его личный статус до уровня чрезвычайного и полномочного посла, который уполномочен вести переговоры от имени первого лица.
— Булат Умарович, речь пойдет о тонком и щепетильном деле. В городе назревает уголовный процесс. Я прямо назову его вам — убийство матери и дочери Усачевых. Есть ряд обстоятельств, позволяющих прессе сделать процесс скандальным. Вы понимаете?
Сагитов пока ничего не понимал, но кивнул утвердительно. В конце концов, в ходе разговора разберется.
— Так вот, губернатор советует, чтобы органы прессы, входящие в ваш концерн «Медиа-РОСТ», остались в стороне от этой темы. Особенно он просит, чтобы в огонь не подливал керосин «МК»...
«Ага!» — Сагитова охватило волнение торжества. О том, чтобы пресса не разжигала костер, на котором палят грешников, высокие сановники просят в случаях, когда огонь может подпалить задницы им самим. А это как раз то случай, когда можно сыграть на повышение ставок.
— Юрий Платонович, вы уверены, что некий Сагитов может влиять на поведение свободной демократической прессы? Особенно такой газеты как «МК»?
— У вас контрольный пакет акций издания...
— Интересно, я и не знал. Мне всегда казалось, что их только тридцать процентов.
— Еще тридцать у лиц, которые прибрели акции на ваши деньги.
— Серьезно? Вы весьма осведомленный человек, Юрий Платонович. Поздравляю.
— Спасибо, оценка из ваших уст мне льстит.
— Думаю, вы прекрасно понимаете, что мое вмешательство в политику газеты может быть воспринято, как нарушение норм демократии. Это может дорого стоить каждому из нас...
Харин обрадовался. Он давно ждал подобных слов. Они означали, что дипломатия себя исчерпала, и торг переходил в сферу бизнеса. После такой заявки Сагитова исчезала нужда в эзоповском языке, и можно было называть вещи своими именами.
— «Дорого стоить». Булат Умарович, это весьма расплывчато. Назовите сумму.
— Юрий Платонович! Неужели речь идет о деньгах?! Вы ничего у меня не покупаете, я — не продаю. Разве не так?
— И все же?
— Было бы желательно, если Леонид Викторович кое в чем мне помог. Нужно поддержать решение об отводе мне земли под строительство коттеджей на Таракановке.
— Гдеэто?
Сагитов отнесся к недоуменному вопросу Харина снисходительно. До последних лет, аж с двадцатого года улица Таракановка носила имя Розы Люксембург. Девичье русское название ей вернули новые власти два года назад. Потому даже старожилы продолжали именовать свой микрорайон «Розочкой». Запамятовать такие перемены трудно.
— А в чем проблема?
— Уперлось общество охраны памятников старины. Там какие-то исторические развалины.
— Где же еще строить новое, как не на развалинах?
— Вы мне сообщите решение?
— Булат Умарович, можете считать, что оно положительное.
* * *Звонок истошно надрывался все время, пока пенсионер Василий Иванович Ручкин шел из комнаты в прихожую своей трехкомнатной городской квартиры и открывал дверь. Мелькнула даже мысль, что испортилась — «залипла» кнопка и придется ее чинить.
Ручкин открыл дверь и увидел — на пороге стоит Настасья — двоюродная сестра, постаревшая, в стареньком ношенном платье, с темными разводами под глазами.
Сестра жила в Лужках — дачном поселке в двух десятках километров от города. Добираться оттуда в последнее время стало неимоверно трудно. Сразу мелькнула мысль: наверное, что-то случилось, если в самую огородную пору, бросив хозяйство, сестра прикатила к нему.
— Настенька! — Ручкин распахнул объятья, приветливо заулыбался. Может все же насчет несчастья он ошибся? — Рад тебя видеть. Как доехала?
— Десять тысяч.
Ручкин не понял.
—Что?
— Дорога нонече столько стоит. Со шкурой услугу дерут с хрестьян, паразиты.
— А что автобусы?
— Как полагается. Их прихватизировали.
Новые термины рыночной жизни «услуга» и «приватизация» сестра уже явно усвоила, а кто с кого шкуру дерет Ручкин легко догадался.
— Эх, Настя, не только с крестьян! — Он взял из рук сестры хозяйственную сумку, поставил под вешалку. — Проходи в комнату. Сейчас чай вскипячу.
