Сэм Льювеллин - Прилив
— Ему пришлось убраться восвояси.
— Ты ударил его!
— Он первым нанес удар.
— Но ты схватил его за шиворот, — упорствовал Фрэнки. — Я видела. Жан-Клод — мой парень. Ты ревнуешь, и потому ударил его. Ты жалок.
«Ах, черт! — подумал я. — Несправедливо, до чего же несправедливо».
— Позволь мне объясниться, — попросил я.
Трогательные оправдания были коньком Мэри Эллен. В соответствии с байкой, которой Фрэнки кормили с младенческих лет, папочка добрый, но непредсказуемый: никогда нельзя знать, что он может выкинуть в следующее мгновение. И потому веселись со своим папочкой дорогая, но никогда, никогда не доверяй ему ни на йоту.
— Ты явился, чтобы все испортить. Мамочка предупреждала, что это в твоем духе. Она говорила, что я спятила, согласившись поработать у твоего друга.
Подошел Джастин.
— Все в порядке? — спросил он.
— Он задира, — пожаловалась Фрэнки.
— О, приехали, — неодобрительно, но вовсе не свирепо воскликнул Джастин. — Да ведь тот молодец первым ударил. Выпей-ка чего-нибудь.
— Джин и тоник, — не глядя на меня, решила Фрэнки. — Она знала, что я (да и Мэри Эллен тоже) не переношу, когда от нее пахнет спиртным.
Я все стоял там. Ребра мои были целы. Избегая глаз Джастина и смущенных взглядов экипажа «Ариадны», я обсосал костяшки пальцев, ободранные о щетину ухажера моей дочери.
— Твой друг, — отчеканил я, — затолкал Бьянку в камин. И пытался оттяпать мне пальцы спицами своего мотоцикла.
— Сожалею, что он упустил такую возможность, — в сердцах выдохнула Фрэнки и, залившись слезами, ринулась через бар к лестнице. Хлопнула дверь. А я стоял там, истекая кровью и душой. Ты выбит из колеи; ты потерял над собой контроль; ты делаешь то, чего от тебя и ждут.
«Сэвидж, — подумал я, — твоя жизнь — сплошные неприятности».
— Вот незадача, — сказал Джастин. — Я поступил бы также.
Его слова не утешили меня.
Кто-то покашливал под моим боком. Это был Жерард.
— Вы не пострадали? — спросил он.
Я отрицательно покачал головой.
— Возникло некоторое затруднение...
— С полицией?
— Нет, с ними-то все улажено. Господин Тибо сказал... так вот, он сказал, что в его отсутствие все возникающие затруднения будете разрешать вы.
Глаза его смотрели встревоженно. Я кивнул.
— Так вот, женщина-посудомойка... ушла.
— Жизель?
— Она звонила, что не сможет прийти. У нас некому мыть посуду.
— А почему?
— У ее брата какие-то сложности. Она должна помочь ему. — Жерард вздохнул. — Это часто происходит.
Я тоже вздохнул:
— Где у вас фартуки?
— Простите?
— Фартуки!
Нынче вечером я только на то и был годен, чтобы мыть посуду.
— Пока вы не найдете кого-нибудь еще.
— Ну что ж, мы уходим, — сказал Джастин. — Поужинаем на яхте. Как правило, мы ненадолго отплываем каждый вечер.
Я локтями проложил дорогу к пружинной двери в испарения и суматоху кухни, устроился возле большой раковины и налил себе стакан столового бургундского шеф-повара. Часы показывали без пяти восемь. Я отыскал резиновые перчатки, чтобы предохранить мои израненные пальцы, и приступил к делу.
Гнев улетучился. «Дай Фрэнки время, чтобы остыть, — думал я. — Найди Жан-Клода и выясни, зачем он разыскивает Тибо».
Без пятнадцати десять груда больших тарелок была перемыта. Несмотря на перчатки, мои ободранные суставы ныли. Неожиданно возле моего плеча возник Жерард.
— К вам пришли, — сообщил он.
— Скажи, что я занят.
— Это господин Фьюлла.
— Так ему, должно быть, нужен Тибо?
Жерард отрицательно покачал головой.
— Нет, он именно с вами желает говорить.
Я вытер руки, снял фартук и вышел в зал ресторана.
За одним из столиков сидел невысокий человек. Перед ним стоял стакан минеральной воды. Его длинные седые волосы, словно львиная грива, были зачесаны назад от лица, цвета и текстуры очищенного от скорлупы грецкого ореха. Он сидел, откинувшись на спинку стула и уставясь своими черными, острыми, как два шила, глазами на фотографии Тибо в баре. Люди посматривали на него, и, чувствовалось, не потому, что знали, кто он, а потому, что человек этот был овеян некоей атмосферой, на которую просто невозможно не обратить внимания, как, скажем, на плавучий маяк.
Увидев меня, Фьюлла встал и пошел навстречу.
— Господин Сэвидж, — сказал он. — Я так много слышал о вас.
У него был грубый южный акцент.
— Послушайте, — продолжал он. — Я в затруднении, и мне нужна ваша помощь. Идемте.
— Но куда?
— Я хочу кое-что показать вам. Это займет не более часа.
Его маленькая рука схватила мою. Он направил меня к входной двери.
— Звонил Тибо, — сообщил Фьюлла. — Он вынужден уехать.
— Он сказал куда?
— Нет, конечно. Ведь это Тибо.
Посреди пешеходной аллеи незаконно сиял длинный черный автомобиль. Полицейский уже начал предъявлять претензии.
— Спокойно, сынок, — сказал ему Фьюлла.
Шофер распахнул дверцу.
— Садитесь, садитесь, — дважды повторил Фьюлла.
— Послушайте, — возразил я. — Меня работа ждет.
— Это ненадолго, — успокоил Фьюлла. — У меня есть новости для вас.
Я сел в машину, и меня объял запах дорогостоящей обшивки. Автомобиль заурчал, съехал с тротуара на дорогу и направился вдоль Старого порта, огибая его.
— Атлантика, — рассуждал Фьюлла. — Люди так неприветливы и так организованы, что не одобряют лидерства, коммерческого лидерства, когда замечают его.
Возле дорожного указателя "Порт «Минимес» мы свернули направо. Строения поредели. Послышалось мерное гудение вертолетного двигателя. Лимузин съехал с дороги на бетонированную площадку, возможно, баскетбольную. Посреди нее, словно электрическая оса, жужжал маленький вертолет.
— Пересаживаемся, пересаживаемся, — поторапливал Фьюлла.
Он проворно потрусил к вертолету и вскарабкался на борт. Я пригнул голову и последовал за ним: если кто-либо и знал, что произошло с Тибо, то прежде всего — его спонсор.
В вертолете было три места. Мы пристегнули привязные ремни. Двигатель «стрекозы» взвыл. Огни Ла-Рошели отступили вниз. Слева по борту потянулась усеянная гроздьями огоньков земля, справа — пустынное черное море с редкими вспышками буев. Мы направлялись вдоль побережья на юг.
Что-то холодное коснулось моего локтя. На фоне света я увидел силуэт руки Фьюлла, в которой была зажата бутылка. Шампанское.
Еще десять минут назад я мыл посуду. Смех разбирал меня. Но Фьюлла, похоже, не относился к людям, которым нравится, когда над ними смеются. А потому я кивнул, освежил рот маленькими холодными иголочками напитка и решил соблюдать спокойствие, пока не станет достаточно тихо для того, чтобы задавать вопросы.
Огни внизу поредели, если не считать пучок света посреди широкой черной подушки тьмы. «Стрекоза» завалилась на борт, пошла на снижение и наконец приземлилась, легкая как мотылек. За иллюминаторами, на расчищенном участке соснового бора, стояли серые прожектора, большие бетономешалки и бульдозеры. За ними виднелись бетонные плиты, из которых, словно зубная паста, выдавленная из тюбика, торчали ржавые пруты арматуры. Винт вертолета сбавил обороты и затих.
— Добро пожаловать в «Руаём де фар».
«Царство маяков». Джордж говорил о нем как об объекте шуток. Но предстало оно как тьма денег, гниющих в лесу. Как законсервированный строительный объект. Как бедствие.
— Идемте, — сказал Фьюлла.
Он повел меня к единственной завершенной постройке на этой прогалине: бетонной коробке высотой в тридцать футов. Мы поднимались по лестничным пролетам, пока не оказались на самом верху.
— Кафе «Маяки», — сказал Фьюлла. — Они вон там.
Фьюлла махнул рукой: прожектора погасли. Мы находились в центре острова Олерон, на поросшей лесом возвышенности, судя по всему, представляющей собой большую дюну. Мои глаза начали приноравливаться к темноте. Поверх верхушек сосен виднелась луна, освещавшая море вдалеке. А на нем в трех четвертях пути до горизонта, словно жучки-светлячки, таинственно перемигивались друг с другом маяки.
— Ну как, хорошо? — спросил Фьюлла. — Вы сейчас выпьете здесь аперитив.
— Прекрасно, — согласился я.
Это было бы прекрасно для любого, кто любит пить аперитив и смотреть на маяки.
— Да, — сказал Фьюлла. — Но они не позволяют мне начать строительство.
— Кто «они»?
— Власти. У этой публики в жилах не кровь течет, а водица. Я приобрел участок земли, а власти теперь утверждают, будто он предназначен исключительно для произрастания деревьев и пения птичек. Я добр к этим бюрократам, что предоставляют разрешения. Я хочу заботиться о них так же, как дома забочусь о тех, кто работает на меня. Но они и слушать не хотят, запрещают строительство, и все. Потому что относятся ко мне с недоверием: ведь я — иноземец.
— Прискорбно слышать подобное.
— Да, — сказал Фьюлла. Очевидно, он считал это само собой разумеющимся.
