Инесса Волкова - Идеальная секретарша
– Мы теперь с тобой будем только работать. Ну разве иногда, по твоей просьбе, мы и будем встречаться наедине…
– Но тогда я не смогу быть тебе преданной. Ведь именно на этой связи и держится моя преданность. – Эти слова я произнесла с издевкой.
Но он не услышал моего нарочитого цинизма и ответил совершенно серьезно:
– Да, мне нужна твоя преданность.
Чуть позже я заикнулась, что собираюсь переходить в лабораторию к его коллеге и другу.
– И думать не смей! – Почти закричал он. – Я тебе создал, я тебя научил всему, я вышколил тебя… – Он чуть не затопал ногами. – Ты говоришь с докторами, профессорами почти на равных, а в чем-то их – в рациональности, такте, этике – и превосходишь, мне завидуют… Завидуют твоей работоспособности, толковости… и я тебя отдам?! Никогда.
Однажды после очередного – тяжелого – разговора ему показалось, что я о чем-то договариваюсь с его оппонентом. Он решил, что я его предала, а я как раз готовила к публикации его работу. Сначала он увидел нас в институтской столовой, в тот момент, когда этот самый оппонент подсаживался ко мне за столик; потом он видел нас в читальном зале, о чем-то доверительно беседующими… А когда зашел ко мне в мой закуток за стендом и увидел, что я с кем-то говорю по телефону и даже смеюсь, то просто рассвирепел:
– Ты, – кричал он, – устраиваешь за моей спиной козни! Разве ты не знаешь, что мы с ним враги?!
– Это твой враг, но не мой. – Спокойно ответила я и ушла, бросив ключи от лаборатории на стол.
… Через несколько дней он позвонил ко мне домой и просил выйти на работу. Я вышла.
Честно говоря, я боялась потерять эту работу. Меня ценили здесь. И он был прав, когда говорил, что создал меня. Вообще-то у меня неплохая реакция и я быстро обучаюсь, но такой скорости обучаемости я от себя не ожидала. За пару месяцев я могла делать здесь все. И даже если иногда я казалась себе вышколенной прислугой в богатом доме – это не заметить, об этом промолчать… этому сказать так, а с этим вообще не говорить… этому же можно не только говорить, но и доверять, – то это меня не смущало. Мною был пройден как бы краткий дипломатический курс. Кроме этого я научилась составлять документы любого уровня, вела деловую переписку, научилась печатать на машинке, освоила компьютер, стала водить автомобиль. На переговорах я тоже присутствовала в качестве секретаря… И мне нравилась моя работа. Но больше всего мне нравилось, что я не имела обязательных дружеских отношений со своими коллегами. Я всегда мечтала о такой обособленности. У меня была приветливая, но дежурная улыбка – для всех. Я стала любить одиночество.
Именно в этом институте я перестала страдать из-за своей неустроенности, и мне даже нравилось обедать в полном одиночестве где-нибудь в темном углу нашей столовой, отказываться от коллективного посещения ресторанов или финской бани. Правда, я все-таки попадала и в ресторан, и в баню, потому что стоило мне только отказаться от участия в мероприятии, то оно распадалось, как карточный домик. Но не я этому была виной: отказывался то один сотрудник, то другой, правда, так было, если отказывалась сначала я. И поэтому меня начинали уговаривать мои коллеги, которые меня недолюбливали.
Они действительно меня не очень любили. Одни за то, что мне удалось обособиться в таком большом коллективе, нисколько от этого не страдая, другие – за независимость суждений и умение высказываться без каких-либо эмоций. Моих коллег, видимо, волновала моя непрошибаемость. Поначалу мне пытались сообщать всякие слухи, пикантные подробности чьей – либо истории, банальные сплетни… Я слушала, не останавливая говорившего, но никогда не комментировала. И больше всего мои сослуживцы недоумевали и злились, что на моем лице ничего не отражалось. Я носила защитную маску. Под ней и были мои эмоции.
Смешные люди, что же, я должна перед всеми обнажаться?..
Потом мне перестали что-либо говорить. Конечно, они догадывались, что я влюблена в него, но вряд ли они знали все. Он же боялся, что это как-то обнаружится, поэтому его небрежность по отношению ко мне или показная беспристрастность были своеобразным щитом от сплетен и разговоров.
Впрочем, мне нравилось именно такое объяснение его грубости, от которой я так страдала. Так мне было удобней…
Клементия взглянула на часы и решила, что самая пора что-нибудь перекусить. Книгу она взяла с собой в кухню.
Глава 19
АННА, воскресенье, 21 сентября
До нее мгновенно дошла мысль о том, что эти подонки собираются поджечь дом. В первую минуту она подумала, что этот человек просто хочет ее гибели, но чуть позже, когда она в суматохе выдергивала из кучи чужой одежды брюки, свитер, штормовку, у нее мелькнула другая мысль – он просто хочет, чтобы она осталась без средств. Большинство своих вещей она оставила в квартире у Варвары, а те, в которых была еще вчера – висели в подвале после вчерашней стирки, так как ее обрызгала машина… Не бежать же ей вниз – ее могут заметить.
Она прислушалась и вдруг на мгновенье замерла от ужасной мысли, но тут же отогнала ее: нет, этот человек не станет так с ней поступать, здесь какое-то недоразумение. Она должна найти способ с ним переговорить. Что он хочет? Он ей мстит? Запугивает? За что? С какой целью?
Анна уже почти была одета, когда уловила тонкий запах бензина. Она опрометью выскочила из комнаты: запах усилился – он поднимался снизу, почти одновременно с тонкими струйками дыма, которые уже почти устилали пол в холле. Как завороженная смотрела она на эти струйки, стоя на верхней площадке широкой дубовой лестницы, что соединяла холл с верхними этажами. Наконец она опомнилась и судорожно кинулась обратно в свою комнату и заперла за собой дверь, поняв, что путь через входную дверь ей отрезан. Сначала она хотела открыть дверь на лоджию, но вспомнила, что ручку-квадрат от двери она оставила еще раньше там внизу – на столике, у входной двери, когда искала, чем бы ей ударить Максима, которого она приняла тогда за злоумышленника. Тогда она попыталась распахнуть окно, но и это ей удалось лишь после того, как были обломаны ногти. Окно же было неведомой конструкции и никак не хотело распахиваться настежь, разбить же само стекло Анна не решалась, боясь, что звон разбитого стекла будет услышан на улице, кроме того, она привыкла уважать чужую собственность – даже в такой ситуации. А еще – она не верила, что можно вот так – поджечь чужой дом…
Какая тут собственность, скоро от этой собственности ничего не останется, – чертыхалась Анна, цепляясь за дикий виноград и пытаясь спуститься по нему вниз. – День назад я сама видела лестницу, не померещилось же мне… И вот теперь я как обезьяна цепляюсь за эти лианы… С этой мыслью она и рухнула вниз вместе с ветками дикого винограда.
Она сильно ушибла ногу, но все-таки резво вскочила, ойкнув от боли в лодыжке. Прихрамывая, она заторопилась к заборчику и вдруг вспомнила о сотовом телефоне: какая же она дура, забыла телефон – как теперь она свяжется с Максимом? Но самое главное – она забыла свою деловую сумочку с документами, кредитными карточками, деньгами, правами… Где же она ее оставила? Может быть на подоконнике, а может в комнате – на диване? Она решительно повернула обратно к дому – огня на этой стороне дома все еще не было, сквозь желтые клубы дыма она различила лестницу, которая аккуратно лежала на боку у самого цоколя. Анна не успела подойти к ней, как услышала вой пожарной машины, а затем и голоса людей: торопливый женский голос спешил сообщить прибывшим пожарным, что проживающая здесь особа много курила, потому наверно и случился пожар.
Ну что за стерва, хотела крикнуть Анна, да я вообще не курю, но вовремя спохватилась, потому что опять заговорили.
– А разве тут кто-то жил? – Голос показался Анне знаком. – Это ведь дом тренера этого, кажется, Климовского? Он, кажется, сейчас в Канаде?
– Он спортсмен, а не тренер. И должен быть в Канаде, но вот уже с неделю тут живет дамочка. Она вчера и из дому не выходила. Потом к ней мужик на зеленой, такой большой машине, приезжал. – Продолжал словоохотливый женский голос.
– Мы видели ее с этим мужчиной, кажется, у него темнозеленый джип? – Опять знакомый голос. – Так она уехала с ним или осталась в доме?
– Да уж не заметила, чтобы они выходили. – Другой женский голос, наверно тетки с дачи через дорогу, решила Анна и продолжала слушать. Пожарные между тем не очень суетились, разворачивая свои брезентовые рукава, видимо, клубы дыма не казались им чем-то достойным их пожарного внимания. А огонь же разгорался медленно и лениво.
– Машина уехала и дама уехала тоже, вместе с этим-то мужиком на машине громадной, такая – с трубками блестящими впереди. Он к ней уж не первый раз наезжает. Свет же не горел ни с вечера, ни ночью не зажигался. – Опять продолжала все та же тетка, наверно ее Максим назвал мисс Марпл.
