Феликс Меркулов - Президентский полк
Если автор факса был психом, то психом продвинутым, освоившим современные средства связи. Впрочем, самые изощренные шизофренические послания вроде предупреждения о скором нападении инопланетян с альфы Центавра поступали в НЦБ по электронной почте. Шизофрения и высокие технологии оказались вполне совместимыми.
Георгий внимательно перечитал факс, концентрируя внимание не на содержании, а на форме.
Почерк четкий, уверенный. Небольшой разрыв между буквами — признак самоуважения. Ни одной грамматической ошибки, все запятые на месте. Некоторый канцеляризм оборотов, характерный для людей, которым часто приходится писать деловые бумаги.
Сумма прописью — привычка к точности.
Адрес банка: Бергерштрассе, 86, Вена, Австрия.
Русский написал бы в обратном порядке: страна, город, улица.
Иностранец? Или русский, давно имеющий дело с иностранцами?
Во всяком случае, вряд ли псих.
Вторая мысль была: чей-то дурацкий розыгрыш. Но и это сомнительно. Номера факс-аппарата, который стоял в кабинете Гольцова, никто из его друзей не знал. Этот факс поставили ему недавно, раньше он стоял в кабинете оперативного дежурного и значился в справочнике Генерального секретариата Интерпола. Да и не было у Георгия друзей, которые позволили бы себе такой розыгрыш. Даже Яцек Михальский со всем его цинизмом и презрением к условностям на это был не способен.
Чечня не тема для шуток. Особенно для тех, кто там воевал.
А если это не бред сумасшедшего и не мистификация, то что?
Георгий понимал, что факс попал к нему по ошибке, его следует передать дежурной смене, в обязанность которой входило сортировать все поступающие в НЦБ сообщения по важности и срочности и распределять по принадлежности. На служебном жаргоне это называлось «раскрашивать». Номера документов помечались разными цветами — от красного «Urgent» («Срочно») до зеленого «Non-urgent» («Не срочно»). Одновременно проставлялся код криминальной тематики:
ST — незаконный оборот наркотиков;
CA — похищенный автотранспорт;
SA — кражи культурных ценностей и оружия;
CF — фальшивомонетничество и подделка документов;
ОС — организованная преступность;
EC — преступления в сфере экономики;
AG — преступления против личности;
ТЕ — терроризм;
РЕ — запросы о лицах;
IO — идентификация лиц;
OA — выполнение оперативно-розыскных действий;
LX — выдача преступников, экстрадиция;
FF — прочие преступления.
Если у дежурной смены возникали затруднения с классификацией или кодификацией, документ утром передавали на рассмотрение начальнику НЦБ вместе с особо важными и срочными сообщениями.
В случае с этим факсом никаких затруднений возникнуть не могло. Даже если в нем все правда, вопрос вне компетенции Интерпола. Его зарегистрируют и перешлют в соответствующий главк МВД или в ФСБ. Там и будут с ним разбираться.
В тексте была только одна зацепка, касающаяся НЦБ: упоминание о чеченском полевом командире Мусаеве, находящемся в международном розыске.
Георгий включил компьютер и запросил: «Магомед Мусаев». Компьютер выдал справку:
«Мусаев Магомед Мусаевич (кличка Муса), 1960 г. р., уроженец Грозного, национальность чеченец. В 1990 году объявлен в международный розыск Генеральной прокуратурой Российской Федерации на основании уголовного дела № 18/221801–96 по статьям Уголовного кодекса: 77 (бандитизм), 102 (убийство), 126–1 (захват заложников), 213–3 (терроризм). В 1999 году розыск прекращен в связи со смертью обвиняемого».
Не зацепка.
Георгий отложил факс и подошел к окну. Дождь усилился, дорога мокрая, фары встречных машин будут бить по глазам. И все-таки нужно ехать домой. При этой мысли его вновь, как последнее время бывало все чаще, охватило чувство какой-то глубинной неправильности его жизни.
Плохо он живет. Сорно, мелочно. Не жизнь, а черт знает что. Вот уж верно: скорей бы утро — да на работу. Раньше Георгий не понимал смысла этого присловья. Теперь понимал.
Он открыл стенной шкаф. В нем висели его плащ и парадная милицейская форма в прозрачном целлофановом чехле. Сквозь целлофан тускло поблескивали майорские звезды на погонах и медаль «За отвагу». Майора ему дали через год работы в Интерполе, а медаль он получил в Чечне. Как это часто в армии бывает, не за конкретную операцию, когда он в составе десантной группы во главе с Яцеком Михальским отбил у боевиков экипаж совершившего аварийную посадку вертолета, а уже после заключения хасавюртского перемирия летом 1996 года. Тогда раздали всем сестрам по серьгам: генералам — Героев России, солдатам — ценные подарки, часы. Начальник разведки 45-го полка спецназа ВДВ подполковник Михальский получил орден Мужества, а капитану Гольцову, заместителю начальника разведки, пожаловали медаль.
Георгий не любил вспоминать Чечню, как любой человек не любит вспоминать, как его поимели. Не его одного. Всех. Но от этого было не легче. Он не видел штурма Грозного. Он увидел пожарища. А пожарища всегда страшней, чем пожар. Они дают волю воображению. И уже тогда у Георгия появилась странная мысль. Существуют академии Генштаба, высшие военные институты, в них изучают стратегию и тактику войн, начиная с Троянской. И все это зачем? Чтобы загнать колонны БТР и танков в узкие улочки Грозного и подставить под гранатометы боевиков?
Что произошло, почему? Была необъяснимая, иррациональная дурь, которой быть не должно. И все же она была. Сознание принимало это как факт, но примириться не могло, потому что не было объяснения. Никто не понимал, за что воюет. Не понимали русские солдаты. Не понимали русские офицеры. И генералы тоже не понимали. Тексты о целостности РФ никто не принимал всерьез, как давно уже никто не принимал всерьез никаких заявлений политиков. Ходили слухи, что кто-то бешено наживается на этой войне. Слухам верили. Когда нет правды, верят всему.
Да и чеченцы не понимали смысла этой войны. Независимость Ичкерии была для большинства из них такой же трепотней, как и болтовня российских политиков. Но нельзя же воевать просто так. И объяснение нашлось. Око за око, зуб за зуб. Ты убил моего друга, я убью тебя. Ты убил моего брата — я убью твоего друга.
Безумие — вот что это было. Безумие. И оно продолжалось.
Полгода, которые Георгий провел в Чечне, осели на самых дальних задворках его сознания. И лишь иногда из-за какой-нибудь мелочи вроде отдаленных раскатов грома или дыма осенних костров его возвращало в чадящие развалины Грозного, в те странные, жуткие и яркие дни. Потрясающе чистым был каждый рассвет, страшна и прекрасна каждая ночь, еда была не еда, а пища, а хлеб был хлебом насущным. Близость смерти превращала быт в бытие.
Так и сейчас вид медали невольно заставил Георгия вспомнить Чечню. И словно бы сжалось и чуть быстрее забилось сердце. Уже надев плащ, он присел к компьютеру и нашел в Интернете сайт Си-эн-эн:
«Чечня. В районе горного селения Старые Атаги потерпел катастрофу самолет российских ВВС — фронтовой бомбардировщик Су-24. По утверждению пресс-службы федеральной группировки, причина катастрофы — отказ радионавигационной системы. Два пилота погибли. С начала антитеррористической операции общее число погибших российских военнослужащих в Чечне составило 3678 человек…»
Самолет-то, выходит, в самом деле разбился.
Текст факса как бы пустил корешок, привязавший его к реальной жизни.
Информация о гибели бомбардировщика была и на других новостных сайтах. Причина указывалась одна и та же: технические неполадки в условиях плохой видимости.
Георгий вызвал интернет-сайт «Кавказ-Центр» — официальный рупор чеченских боевиков. Если, как утверждает автор факса, самолет сбит боевиками, они не упустят случая объявить на весь мир о своей грандиозной победе.
«Подразделения чеченских вооруженных сил проявляют все большую активность практически по всей территории республики. В последние двое суток перестрелки и столкновения с российскими оккупационно-террористическими формированиями произошли в Шароевском и Итум-Калинском районах. Уничтожено 8 агрессоров и сожжены две боевые машины десанта…»
«Поданным чеченской стороны, в Гудермесе и Аргуне в результате диверсионных акций сожжено три единицы бронетехники и две автомашины «Урал». Всего за последние сутки в различных районах Ичкерии уничтожено около 30 агрессоров и сожжено не менее 10 единиц различной военной техники противника…»
«Наблюдая за нервными телодвижениями Кремля, все отчетливее начинаешь осознавать, что время убийц, мародеров и садистов неуклонно подходит к концу. Осознают это, похоже, и в Москве. Но осознание неминуемого краха не только не отрезвляет уголовную кремлевскую камарилью, а, наоборот, еще больше возбуждает звериные инстинкты и фатальную упертость Москвы. Провалы в Ичкерии вызывают в Кремле самую болезненную реакцию. Эту реакцию можно наблюдать, например, слушая Путина. Достаточно вспомнить его пресс-шоу в Кремле, когда перед 500 журналистами Путин вполне искренне скривил невероятно болезненную гримасу, отвечая на вопрос о ситуации в Чечне…»
