Владимир Безымянный - Маньяк
Приезжие, в основном из Закавказья, поначалу работавшие от души, тоже быстро разобрались, что к чему. Практическим умом, слава Богу, не обделены. Зачем вкалывать, когда вокруг трется столько голодных, спившихся, бездомных? Клиентуру поставляли в основном продавщицы винно-водочных отделов и "тройняшки" да дихлофоса, получая за каждого "алика", взятого в дело, особую плату. Поначалу "аликов", среди которых были бомжи и алиментщики, мелкие воришки и другой люд, которому некуда приткнуться, - просто продавали богатым хозяевам. Нет, не в Подмосковье, а в глубинку, куда-то за калмыцкие степи, где их ожидал рабский труд под надзором свирепой охраны в обширных поместьях.
Однако спустя какое-то время "шабашники" спохватились: зачем продавать рабочую силу за тридевять земель, когда ее можно успешнее использовать здесь? Ощущая за спиной дыхание участкового, "алики" охотно подписывали любое трудовое соглашение. Дальше события развивались по одному и тому же сценарию. В дальнем сельском районе, через полмесяца после начала строительных работ "аликам" выдавался желанный аванс. В результате работяги устраивали грандиозную пьянку. Наутро, когда, мучимые похмельем, они сползались на стройплощадку, неумолимый бригадир, выстроив работничков, сурово напоминал им, кто есть их благодетели, кто взял их в бригаду без документов, кто обеспечил им крышу и заработок и кто отвечает за них перед властями - тем же участковым.
Тем, известное дело, куда деваться? А здесь и курево, и жратва, а в перспективе - приличные деньги. И работа кипела. А в конце сезона наступала развязка, всегда одна и та же. Шеф местного отделения милиции внезапно учинял грандиозную, с пристрастием, проверку соблюдения паспортного режима. Не получив ни гроша, "алики" разбегались, как перепуганные зайцы, и никто ни разу и не попробовал качать права. Безупречная работа органов правопорядка оплачивалась не только купюрами, но и лояльностью - если удавалось вынюхать у "аликов" подробности их прежней жизни, их закладывали со всеми потрохами.
Вообще в здешних местах открывались все новые просторы для деятельности бывших "шабашников". Маковые коробочки и конопля на огородах аборигенов подчас доставляли им приятные минуты. Когда же они осознали, что мак растрачивается на пирожки, а конопляное семя - на масло, то удивлению их не было границ. В обмен на водку можно было получить несметное количество драгоценного сырья.
Поначалу были попытки "разобраться" с еще не укоренившимися приезжими. Заканчивались они, как правило, плачевно: "народные мстители" в лучшем случае попадали в больницу.
Однако ситуация стала меняться. Отмена дотаций убыточным колхозам лишила председателей возможности щедрой рукой финансировать деятельность проверенных товарищей. Новый источник дохода оказался рядом - нагнись и возьми. Деньги произрастали под ногами: в огородах и заброшенных садах. Но не везти же сырье и готовые наркотики в родные края через полстраны, сквозь кордоны линейной милиции и ГАИ, где нынче завели специально натренированных спаниэлей, которые "на лапу" не берут вовсе. А дома своя мафия - с конкурентами не будут церемониться. Дома вообще все сложнее. Попробуй там пошалить так, как в деревенской России, - только тебя и видели.
Нужен был рынок сбыта здесь и сейчас. А значит, в первую очередь, потребитель. Подростки садились на иглу моментально. Чем моложе, тем быстрее. Еще быстрее - совсем молоденькие девчонки. С иглы ложились в постель по первому требованию. Особенно если непокорной давали денек посидеть "на кумаре". Когда девчонка надоедала, ее отправляли "на заработки"...
В лагерь труда и отдыха в "Зарю коммунизма" текстильный техникум продолжал выезжать по давно укоренившейся традиции. Как бы ни приходилось туго в колхозе, скучно там не бывало никогда. Компенсацией за прозаическую дневную борьбу за остатки урожая служили прохладные сельские вечера, дурманящий запах листвы, речная свежесть. Прокуренному клубу девушки предпочитали посиделки в своем кругу, не чураясь двух-трех глотков желтоватого местного самогона, который служил как бы неотъемлемым атрибутом местной романтики. Девушки обычно держались стайками, и даже за "атрибутом" к местному шинкарю ходили вместе, а то и в сопровождении преподавательниц, которым, как известно, так же не чуждо ничто человеческое.
После обеда из третьего отряда исчезла Лариса Минеева - высокая белокурая девушка с не по возрасту развитыми формами и спортивной осанкой. Куда она направилась, никто из подруг не заметил. Впрочем, как они знали, у девушки была довольно веская причина отлучиться: накануне она получила письмо от парня, с которым, как принято выражаться, "ходила". Что было в письме подробно никто не знал, но, судя по всему, отношения этой пары близились к завершению, а Лариса по складу своего характера считала, что последнюю точку обязана поставить сама.
Лагерному начальству об этой версии сообщили; тем не менее в Москву отрядили гонца. Но и дома девушки не оказалось. Вечером в столовой, сидя в полумраке, подруги с живым интересом обсуждали романтические подробности происшедшего.
- А что, девы, - внезапно сказала худенькая темноволосая Саша Абуталибова - вечный "хвостик" Ларисы, - вдруг сейчас дверь откроется, кто-то войдет и - представляете! - бросит на стол отрезанную голову Лариски?
Двое девчонок прыснули, а третья, такая же трусиха, как и Саша, съежилась и подумала - с чего бы это Сашка несет такую чушь? После этого разговор увял, и все довольно скоро разошлись спать.
В палате Саша вдруг захотела перебраться со своей койки у окна на пустующую Ларисину кровать у двери. "Дует, девочки, - нету сил!" Вообще в тот вечер, как все потом припомнили, она была какая-то взвинченная и растерянная.
Ранним утром неподалеку от лагеря в перелеске обнаружили обезглавленный труп девушки со следами садистских надругательств. Но самое жуткое - практически вся кожа с трупа была снята.
Все, кто был способен передвигаться в райотделе, выехали на прочесывание. Прибыло подкрепление и от соседей. Рассыпавшись редкой цепочкой, в глубоком молчании, начали двигаться по неровной, изрезанной мелкими овражками местности. Через час в шестистах метрах севернее наткнулись на голову девушки.
Иссиня-бледный, не выспавшийся, едва сдерживающий ярость Лобекидзе сейчас наверняка не стал бы обсуждать вероятность наличия у Саши Абуталибовой дара ясновидения. В помещении сельсовета, срочно превратившемся в импровизированный кабинет следователя, девочка, дрожа и запинаясь, рассказала следующее:
- Два дня назад, во вторник... пошли мы с Ларой на речку... ну, конечно, самовольно, тут же рядом... Познакомились там с парнем - высокий такой, худой... одет классно, нашего возраста, может, чуть старше. Чернявый, волосы волнистые, длинные - немного короче, чем у меня, - Саша нервно встряхнула головой, запустила пальцы в свою мальчишескую стрижку и внезапно, словно испугавшись чего-то, отдернула руку. - Он говорил, что скрывается от кого-то. Мы поняли - не от милиции, а от каких-то людей. Будто бы его за что-то должны убить, грозят ему. И не дружки, а просто какие-то посторонние люди. Ошибка вышла, и ему надо время переждать, чтобы все улеглось. Должны вроде разобраться. Он так в лесу и жил. Мы ему с Ларисой оттащили печенье, колбасу - он попросил поесть принести, говорил, что всех боится, а вот нам доверяет, обещал - не пожалеем. Деньги у него были, мы видели. Предлагал и нам - мы, конечно, отказались. И в среду пошли - он сказал, у реки ждать будет. Отозвал ее в сторону, и чего-то они шептались. Я еще обиделась - подруга, называется! А вчера Лариска сказала, что на встречу с Ником - он так назвался, - не пойдет, и мне не советует. Ну, я сразу решила - что-то она темнит. Вот... - девушка запнулась, словно горло перехватил спазм.
Лобекидзе как мог успокоил ее, стараясь не сбить, ободрить:
- Так что показалось-то, Саша? Почему Лариса не договаривала? Что она имела в виду? Ты ведь знала подругу, как никто. Нам важно - как было дело в действительности, и ты - единственный пока свидетель. Все зависит от тебя, и, пожалуйста, ни о чем не думай, говори только правду, и помни все, что ты скажешь, останется между нами.
- Да, вам легко. Она ведь и вправду самая моя близкая подруга... была. И вообще, может, я ее не так поняла, но мне показалось, что Лара... Ну, я же сказала, ей всегда нравилось все шикарное. Говорила, вот бы нашелся богатый, пусть и старый, и урод - ей плевать - только бы в техникуме не гнить и в грязи не рыться. А Ник ей деньги показал, про рестораны рассказывал: Сочи - "Жемчужина", Ленинград - "Астория" и еще там какие-то. Она и загорелась. А меня решила отшить... Вот вчера я и начала за ней следить. После обеда она тайком пошла туда, где мы с Ником обычно встречались. Далеко в лес зашла, а когда все это началось, я чуть от страха там не умерла. Лариска принесла Нику поесть и стала с ним разговаривать. А дальше... - девушка всхлипнула, но взяла себя в руки и продолжала отрывисто, словно бросаясь в омут: - Как в страшном сне... Ник неожиданно выхватил нож и начал бить Лару, а когда она упала, разорвал платье... и... ну, надругался... все это с ней сделал. Меня словно парализовало - стою и с места тронуться не могу. Потом он ей голову отрезал - и полез в чащу. Тут я пришла в себя - и бегом в лагерь. Хочу рассказать - и не могу. Страшно! Ведь я... единственный свидетель... он убьет меня!.. - Саша забилась в рыданиях.
