Майкл Маршалл - Слуга смерти

Увидев разочарование на моем лице, она пожала плечами.

— Тогда все было иначе. Сейчас никто просто так не отдает детей на усыновление — все обговаривается заранее, составляется соответствующий контракт, и все понимают, что начинать с чистого листа не самое лучшее для ребенка, что ребенок должен знать о своем прошлом, и так далее. Но раньше было просто: «Что ж, мы приняли тебя в свою семью. Добро пожаловать в новую жизнь. И не оглядывайся назад — там все равно не было ничего хорошего». Детям меняли имена, даты рождения и прочее. Знаете, откуда пошло выражение «отдать на усыновление»?

Я покачал головой. Этого я не знал, да меня это особо и не интересовало, но миссис Дюпре явно видела во мне возможность устроить себе пятиминутный перерыв от общения с теми, кто стал бы на нее кричать.

— Когда‑то очень давно детей‑сирот забирали из городов на побережье и сажали на поезда. Их вывозили в сельскую местность и высаживали на крошечных полустанках, в буквальном смысле отдавая их какому‑нибудь фермеру, у которого в доме было немного свободного места и который, естественно, нуждался в дополнительных рабочих руках. Вот тебе ребенок. Твое дело — его кормить. И все. Прошлое мертво, его больше нет. Я вовсе не говорю, что и в шестидесятые все было точно так же, но в каком‑то смысле — да. Часто детям вообще не говорили, что они приемные. В большинстве других случаев родители ждали, пока дети, по их мнению, не сделаются достаточно взрослыми, чтобы для них не стало шоком, что в момент их рождения мама с папой могли находиться от них за сотни миль. Конечно, такая система не слишком хороша, и сейчас мы это знаем, но тогда подобная практика считалась самой благоприятной — и не так уж мало детей, став взрослыми, жили счастливой полноценной жизнью. Дорогой, с вами все в порядке?

— Угу, — ответил я, поднимая взгляд от собственных рук, которые я рассматривал, думая о том, будет ли у меня когда‑нибудь счастливая и полноценная жизнь. — Я просто не ожидал, что так скоро зайду в тупик. И… это очень важно для меня.

— Знаю. И понимаю.

Я покачал головой, желая оказаться где‑нибудь в другом месте.

— Боюсь, не понимаете, но все равно — спасибо вам.

Я встал и направился к двери. Я уже взялся за ручку, когда она спросила:

— Вы больны?

Я в замешательстве обернулся. На мгновение мне показалось, будто она подразумевает нечто конкретное.

— В каком смысле?

Она подняла бровь.

— В том смысле, что вы обнаружили у себя болезнь, о которой должен знать кто‑то другой, поскольку она может быть и у него?

Я посмотрел ей в глаза и решил солгать.

— Нет, — сказал я. — Со мной все в порядке. Зато с ним — нет.

Не глядя на нее, я прошел по длинному коридору и снова вышел во внешний мир, где можно было курить и дышать свежим воздухом и где мои проблемы касались только меня самого.

— И что теперь, Бобби?

Молчание. Он снова отсутствовал. Видимо, пребывал где‑то в мире духов с кружкой пива и насмешливой улыбкой, пугая других призраков.

Близился вечер, и я тоже сидел с кружкой пива за столиком рядом с «Эспрессо», кафе‑баром на углу напротив отеля. У меня страшно устали ноги — Сан‑Франциско, конечно, довольно приятное место, но, честно говоря, чересчур холмистое.

После того как утром я потерпел полное фиаско, мне в голову пришла еще одна мысль. Возможно, Пол даже не попал в официальные данные. Возможно, его подобрала на улице и взяла к себе домой какая‑нибудь добрая жена владельца магазина. Я знал, что это всего лишь фантазия, порожденная рассказом миссис Дюпре о детях, которых отправляли в поездах на Средний Запад, но каких‑либо других вариантов я больше не видел, и нужно было что‑то делать, чтобы его найти. Я и так слишком долго плыл по течению. Это была моя работа, и ничья больше.

В отсутствие каких‑либо видимых свидетельств я попробовал подойти с другой стороны. Я знал, что мои родители были не из тех, кто просто бросил бы ребенка на съедение волкам. Вероятно, они оставили его в каком‑то месте, которое не считали явно опасным и где было достаточно людей. Они шли пешком. Есть определенный предел расстояния, которое можно пройти с двумя двухлетними детьми. Следовательно, нужно было искать оживленное место, не слишком отдаленное от Юнионсквер. В худшем случае оно могло оказаться и дальше, но поблизости от трамвайной линии.

Я купил карту и отправился в путь. И ничего не нашел, что означало — идти мне больше некуда. Пару месяцев назад я пытался ответить на электронное письмо, которое прислал мне Пол. Сообщение вернулось ко мне через час, с информацией о том, что адрес неизвестен и его невозможно найти. Его письма являлись лишь обращениями ко мне, но не попыткой установить контакт. Так что и там след искать было бессмысленно.

Допив пиво, я вернулся в отель. Проходя мимо стойки, я услышал, как кто‑то позвал меня по имени. Я медленно обернулся.

Молодой парень за стойкой держал в руке листок бумаги.

— Вам записка.

Странно — никто не знал, где я. Те немногие, с кем мне хотелось бы общаться, позвонили бы на мобильник. Я подошел к стойке, чувствуя себя так, словно на спине у меня пришпилена мишень.

Взяв листок, я поблагодарил парня и, отойдя в сторону, развернул записку. Там говорилось:

«Возможно, эта женщина сумеет вам помочь. Если захочет».

Далее шел номер телефона этой неназванной женщины и имя того, кто оставил мне записку. Мюриэль Дюпре.

Телефонный звонок, визит в Сеть, короткий душ — а затем я снова спустился вниз и поймал такси на улице возле отеля. Мне не сразу удалось найти того, кто готов был ехать туда, куда было нужно — на другой берег залива и, как оказалось, еще намного дальше. Таксист, который наконец согласился, намеревался получить с меня дополнительное вознаграждение, заставив выслушивать свои бесконечные словоизлияния. К счастью, он был чересчур увлечен собственными рассуждениями, так что я лишь время от времени что‑то ворчал и поддакивал, глядя на проносящийся за окном город, а затем пригороды.

Я звонил в службу социального обеспечения, надеясь поговорить с миссис Дюпре, но надежда оказалась тщетной. Лучше было поторопиться, чтобы успеть вовремя вернуться назад. Так что я до сих пор понятия не имел, с кем мне предстоит встретиться, но в Сети я выяснил, что телефонный номер принадлежит некоей миссис Кэмпбелл, а также узнал, где она живет. Да, Мюриэль явно рассчитывала, что я предварительно позвоню, договорюсь о встрече, объясню суть своего дела и вообще сделаю все как полагается. Так вот — я этого делать не стал. Я не знал, кто эта женщина и что, по мнению Мюриэль, она могла мне сказать, но опыт подсказывал: намного больше шансов узнать правду, если не предупреждать об этом заранее. Да, я знаю, о чем говорю. Мы познакомились с Бобби, когда вместе работали на ЦРУ.

Наконец водитель замолчал и начал то и дело заглядывать в карту. Мы ехали все дальше и дальше, пока в конце концов не оказались среди беспорядочно разбросанных обшарпанных белых домов, которые отнюдь нельзя было назвать мечтой риэлтора. Некоторое время мы петляли между ними, прежде чем я не взял карту сам и не показал на ней нужное место. Мы остановились посреди улицы, застроенной маленькими деревянными домиками, каждый из которых был окружен забором.

Я вышел и расплатился. Вокруг не было ни души.

— Если ищете развлечений, то вы выбрали неподходящее место, — сказал водитель и уехал.

Я подождал, пока он скроется из виду, а затем прошел пятьдесят ярдов назад — я специально назвал водителю не совсем верный адрес. Два раза свернув, я оказался на нужной улице, а еще через три минуты — перед нужным мне домом.

Пройдя по короткой дорожке, я поднялся по двум ступенькам на крыльцо, не так давно покрашенное белой краской, но уже изрядно облупившееся. Я поискал звонок, но не нашел и просто постучал в дверь. У меня почти не было сомнений, что женщина окажется дома.

Несколько минут спустя за дверью послышался шорох, а затем она открылась. В тени виднелись очертания маленькой женской фигуры.

— Миссис Кэмпбелл? — спросил я.

Она ничего не ответила, лишь протянула руку к ширме и слегка ее отодвинула. Сквозь щель я увидел женщину лет семидесяти, с ухоженными волосами и темным морщинистым лицом, которая потрясенно смотрела на меня. Она заглянула мне в глаза, прошлась взглядом по всей фигуре, затем снова посмотрела в глаза.

— Господи, — наконец сказала она, не отводя от меня взгляда. — Значит, это правда.

Глава 06

Когда зазвонил телефон, Нина сидела на своей так называемой веранде. Так называемой — потому что веранда все же предполагает некую степень расслабленности и комфорта, которую эта обеспечить не могла. Теоретически Нина была погружена в размышления, но, честно говоря, она спала. В конторе невозможно ни о чем нормально подумать из‑за вечного шума и носящихся вверх‑вниз мужчин, постоянно кричащих что‑то в телефон. Она уже давно отметила для себя, что просто хорошо делать свою работу — для мужчин недостаточно. Им требуется еще всеобщее признание того, что они действительно находятся на своем месте. На веранде думалось намного лучше, чем в остальной части дома. Нина знала, что давно следовало бы переехать. Особенно после того, как начались неприятности с Джоном: ей начинало казаться, что дом устал от нее самой. Дом находился в горах Малибу, что на самом деле было очень даже неплохо, но она могла себе позволить снимать его лишь потому, что он уже разваливался. Полированный бетон на полу гостиной треснул посередине так, что в щель можно было засунуть три пальца. Бассейн расплавился во время лесного пожара задолго до того, как она сюда переехала. Один хороший толчок — и веранда рухнет в Тихий океан; два толчка — и дом последует за ней. Почему‑то подобная перспектива никогда ее особо не беспокоила. Некоторые курили. Нина же просто сидела на веранде.