Наталья Борохова - Адвокат амазонки
– Она сейчас спит после снотворного.
– Тем более ей сейчас не до визитов, – выразил недовольство он. – Придумайте что-нибудь. Купите ей конфеты, поставьте какой-нибудь диск с мелодрамой. Проявите сообразительность, в конце концов. Не могу же я взять отпуск за свой счет и стать на время ее сиделкой!
Интересно, почему бы и нет? Если, конечно, любишь эту женщину и строишь планы на совместную жизнь... Но Павлин, должно быть, так не рассуждал. Он еще не осознал, что в их жизни произошли важные изменения, которые коснулись не только Вероники, но и его самого. Ярослав смотрел в зеркало и видел того же холеного, себялюбивого мужчину, у которого все идет по плану. У него была интересная и насыщенная жизнь, частью которой с недавних пор стала Вероника Песецкая. До поры до времени с ней было очень удобно быть вместе. Они считались яркой, благополучной парой. Красивые, успешные, самодостаточные, они были хороши как по отдельности, так и вместе. Каждый имел хорошо отлаженный бизнес, деньги и полезные знакомства. Они вращались в кругу известных людей, нередко пересекались на всевозможных светских тусовках. Они не были в тягость друг другу, даже наоборот, каждый из них как бы подсвечивал другого, делал его еще интереснее, ярче. Да и в их профессиональном мире не было места тусклым краскам. Дорогие рестораны, коллекционные вина и богатая публика неплохо уживались с миром длинноногих моделей, модных показов и поздних фуршетов. Они имели полное право считать себя избранными, фаворитами судьбы, и они ими были, пока... Пока Веронику не угораздило заболеть. Да чем заболеть! О господи, раком. Была бы это какая-нибудь интеллигентная хворь в виде синдрома хронической усталости, депрессии или еще чего-нибудь эдакого, о чем сказать не стыдно, было бы полбеды. Но эта болезнь, внезапная, разрушающая, безжалостная, разом провела черту, словно отрезая их от той жизни, которую они вели раньше. Ярослав, по природе своей не привыкший страдать и сочувствовать, поначалу решил, что злоключения Вероники – это не более чем эпизод, который скоро закончится, и они заживут так, как прежде...
Он появился у Вероники на следующий день, как всегда обвешанный свертками с провизией. Стоял чудесный майский день, когда горожане рвутся выехать из города на природу. У Ярослава, похоже, были те же намерения, судя по спортивной белой обуви, легкой плащовке красивого бирюзового цвета и джинсовым брюкам. Он не пожалел времени на беседу с заведующим, а потом направился в палату Песецкой.
Конечно, у меня не было возможности слышать, о чем они говорили. Но не прошло и сорока минут, как Непомнящий пулей вылетел в коридор. Вид при этом у него был до крайности раздраженный. Должно быть, только что между ними произошла ссора. Конечно, я оказался весьма кстати, поскольку идеально подходил на роль мальчика для битья.
– Что у вас за медицина, черт побери! – возмущался он, не пытаясь даже ради приличия смягчить тон.
– У Вероники проблемы? – спросил я озадаченно. Дело в том, что я регулярно справлялся о состоянии Песецкой, имел на руках данные всех ее обследований. Я знал, что пока нет никаких тревожащих данных, а значит, и оснований для паники. Недовольство Непомнящего застало меня врасплох.
– Неужели в этой больнице нет ни одного психотерапевта? Кого-нибудь, кто мог бы оказать необходимую помощь?
– Кому нужен психотерапевт? – спросил я.
– Ну, уж, конечно, не мне! Со мной полный порядок. Но вот состояние Вероники меня всерьез беспокоит. – Он упал на стул в ординаторской. – Она сама на себя не похожа. Видимо, ей нужны седативные средства.
– Она получает все необходимое, – возразил я.
– Да? Тогда откуда эти бесконечные слезы, мелочные упреки? Да если бы вы видели, какой она была раньше. Кремень, а не женщина! Что с ней сталось теперь?
– Вы сами ответили на свой вопрос. Тогда она была здорова, сейчас больна. Причем серьезно больна. Она очень нуждается в поддержке и любви, больше, чем даже в помощи психотерапевта.
– Вот только давайте не будем говорить банальности! – махнул рукой он. – Мы ведь с Вероникой все еще до операции просчитали. Сколько дней она проведет в стационаре, сколько ей потребуется для восстановления. У нас и речи не шло о том, что я заброшу работу и буду сутками сидеть возле ее кровати. Она всегда была такой трезвой, здравомыслящей. А вот теперь слезы... Видите ли, ей показалось, что я собираюсь за город с друзьями.
– Нет ничего проще, – улыбнулся я. – Если вы никуда не собираетесь, то просто проведите этот день с ней. Она будет вам благодарна.
– Мне остаться здесь на целый день? – спросил он недоверчиво.
– Конечно. У Вероники отдельная палата. Вы никому не помешаете.
– Но я не могу остаться здесь! – сказал он возмущенно. Должно быть, он думал, что я над ним издеваюсь. – Это не совсем удобно. Кроме того, Вероника сейчас быстро утомляется. Ей нужен покой.
Его оправдания звучали не совсем убедительно, и я понял бедную Веронику, заподозрившую неладное. Ярослав определенно куда-то спешил. Там, за стенами больницы, кипела жизнь, и он мог общаться со здоровыми, красивыми людьми, не отягощенными мыслями о своих анализах. Здесь же его угнетало все: унылый больничный коридор с группками бледных, лысых, страдающих людей, идущих в столовую со своими ложками и кружками, запах антисептиков и общий туалет в конце коридора.
– Я сделал все, что мог, – продолжал сокрушаться он. – Поговорил с заведующим, и тот заверил меня, что с Вероникой будет полный порядок. Я даже пожертвовал деньги больнице (это все притом, что у нас в стране лечение онкологических больных бесплатно!). Что прикажете мне делать теперь? Сесть и смотреть в палате привезенный мной телевизор?
В общем, он ушел, а я не поленился пойти в дальнее крыло больницы, откуда была видна парковка для посетителей. Ярослава уже ждала небольшая компания людей, одетых для пикника. Я порадовался, что окна Вероники выходят на другую сторону.
Поздно вечером я появился у нее. Услышав скрип двери, она резко обернулась, должно быть, рассчитывая увидеть кого-то другого. На ее лице отчетливо отразилось разочарование, и она не пыталась его скрыть.
– А-а, Виталик! – сказала она. Называть меня, как маленького мальчика, вошло у нее в привычку. Но я был не в обиде. – Опять принес градусник?
– Нет, я принес кое-что другое, – сказал я и протянул ей карандашный набросок. На нем была изображена отважная всадница с развевающимися за спиной волосами. В руках она держала лук. Ее лицо было сосредоточенным и очень красивым. Мне удалось передать отчаянную решимость женщины, иногда, как мне казалось, граничащую с безрассудством.
– У нее одна грудь? – спросила Вероника недоуменно.
– Так и есть, – подтвердил я. – Это амазонка. Для того чтобы женщина-воин могла держать лук, девочкам в раннем детстве удаляли правую грудь. Даже само слово «амазонка» в переводе означает – без груди. Конечно, это слабое утешение, но...
Она остановила на мне свой долгий взгляд. В нем не было больше холодной надменности, которая так поразила меня в первый день. Ее глаза цвета шоколада излучали живое тепло.
– Зачем ты это делаешь, Виталик? – спросила меня она. – Тебя кто-то об этом просил? Я имею в виду, ухаживать за мной...
Я вспомнил о нашем разговоре с Непомнящим в ту душную майскую ночь.
– Никто меня не просил. Не путайте меня с бойскаутом. Я – взрослый, самостоятельный мужчина, и если я нахожусь с вами рядом, то это только потому, что мне этого хочется.
В тот же день деньги Ярослава я передал в фонд нашей больницы...»
Глава 7
В ночь перед началом процесса Дубровской не спалось. Она прокручивала в голове возможные варианты защиты, и ни один из них не казался ей сейчас безупречным. Тем более что речь шла о суде присяжных, о котором ей до этого времени доводилось только читать. Сейчас ее удивляло собственное безрассудство, с которым она позволила втянуть себя в уголовное дело. Ей казалось, что процесс непременно закончится провалом. Да, это обязательно случится, если они представят присяжным сказку о любви молодого врача к смертельно больной женщине, да еще значительно превосходящей его годами. Конечно, эту мелодраму ей не потянуть, и Лиза поняла это теперь с неотвратимой ясностью. Ну, с чего она вдруг решила, что суд присяжных – лучший вариант? Профессиональный судья мог решить дело без лишних эмоций, на основании закона, и в этом случае позора было бы меньше.
Андрей, безмятежно спавший рядом, не мог, конечно, заметить душевных терзаний жены. Она ворочалась всю ночь, несколько раз брала в руки будильник, чтобы определить, который час. В конце концов она встала в половине шестого, понимая, что больше все равно не заснет. Потом она долго и методично отбирала одежду для процесса, стараясь понять, какое впечатление она должна произвести на присяжных. Ей не следовало казаться слишком юной, поскольку слова молодого человека, даже слишком умные, людьми воспринимаются со снисхождением. Поэтому Лиза отвергла модные легкомысленные наряды, в которых она выглядела эффектно и молодо, но недостаточно солидно. По закону присяжным никак не могло быть меньше двадцати пяти. Не хватало еще, чтобы ее воспринимали как яйцо, вздумавшее учить взрослых мудрых куриц. Ставка на сексуальность тоже была опасна, так как слишком откровенный и соблазнительный вид мог раздражать женщин-заседательниц. Мужчины же, отдав должное ее груди и безупречной линии ягодиц, сосредоточились бы на словах прокурора. Все-таки стереотип, что красивые женщины не бывают умными, слишком силен. Таким образом, все юбки выше колена и блузки с соблазнительным декольте были забракованы и отложены в сторону. Дубровской нужно было, чтобы ее воспринимали как профессионала – умную и серьезную женщину. Поэтому в конце концов она остановила свой выбор на костюме кремового цвета, решив надеть под низ шелковую блузку цвета слоновой кости с воланом на груди. Бежевые туфли и сумка в тон – вот, в принципе, и все. Вид молодого процветающего адвоката хорошо бы дополнили очки (для солидности, конечно), но Лиза их не носила. Ей было известно, что некоторые ее коллеги с отличным зрением решали этот вопрос просто: заказывали себе очки без диоптрий. Но это казалось ей смешным и немного напоминало детство, когда она, играя в доктора, надевала на себя купленные в цирке очки. К ним прилагались еще розовый пластиковый нос и черная щетка усов.
