Патриция Вентворт - Павильон
Она будет использовать все средства, пока у нее есть за что бороться. — Последние слова он повторил:
— Пока есть за что бороться. Но как только мы поженимся, эта увлекательная игра прекратится, и она это знает. Если она станет продолжать истерики, то навредит себе, но я уже говорил тебе: она слишком любит себя, чтобы пойти на такое безрассудство.
Алтея слушала и не отводила глаз. И он смотрел в эти глаза. Зеленые занавески делали их совсем зелеными, ее румянец исчез, лицо снова побледнело. Они должны были сбежать еще семь лет назад. Напрасно они все же позволили Винифред Грэхем разлучить их. Такое не должно повториться. Засмеявшись, он сказал:
— У меня для тебя подарок, моя радость. Подожди, он в папке.
Он достал кожаную папку и вынул какой-то листочек, потом положил его перед Теей.
— Разрешение на брак. — Он сунул руку в карман плаща. Зашуршала бумажная обертка, и поверх разрешения на брак легло золотое кольцо. — Вот. Обручальное, — сказал он. — Примерь, подходит?
Глава 12
Зазвонил телефон, и мисс Силвер отложила письмо, которое увлеченно читала. Она сидела за письменным столом, так что телефонный аппарат был под рукой. Она сняла трубку.
— Это мисс Мод Силвер?
— Мисс Силвер слушает, Голос в трубке запинаясь проговорил:
— Я хотела узнать… я могла бы к вам зайти? Может, вы меня помните, позавчера мы с вами разговаривали на вечеринке у Джастисов. Я Алтея Грэхем, подруга Софи. Вы дали мне свою карточку…
— О да, помню. Чем я могу вам помочь?
Алтея сказала:
— Не знаю… Хотя бы… надеюсь, вы не сердитесь, что я вас побеспокоила… не могу ли я зайти :к вам?
— Разумеется.
— Сейчас?.. Сегодня? Я… я в городе, совсем близко от вас. Вы не против, если я зайду прямо сейчас?
— Милости прошу.
Мисс Силвер снова взялась за письмо. По случайному совпадению, которые не так уж редки в нашей жизни, письмо было от Дороти Силвер, жены ее племянника Джима Силвера — от той самой Дороти, которая четыре года назад подружилась с Софи Джастис. Джим — инженер, по служебным делам ему пришлось поехать на Барбадос, жена поехала с ним, а также их единственный сын, который у них родился на десятый год после свадьбы. На Барбадосе все ее недомогания, слава богу, прекратились, и по возвращении их семейство увеличилось: она родила сначала девочку, а потом близнецов, мальчика с девочкой, совсем как у Софи.
Письмо Дороти было наполнено сведениями о детях, что особенно интересовало мисс Силвер. Джеймс становится все больше похож на отца, Дженни знает уже все буквы, хотя после Рождества ей исполнится только четыре года, Тедди и Тина — как два щеночка, все время вертятся под ногами, но очень милые крошки. Как восхитительно получать такие радостные письма! Она положила письмо слева от пресс-папье, чтобы в свободную минуту написать ответ, и поднялась навстречу Алтее Грэхем.
Если бы Алтея не договорилась о встрече по телефону, наверное, просто подошла бы к дому мисс Силвер, но ни за что не решилась войти в кабину лифта и тем более позвонить в дверь квартиры номер пятнадцать. Даже сейчас, протянув палец к кнопке звонка, она чуть было не повернула назад. Но воспитанные люди так не поступают, и она не убежала.
Дверь открыла прислуга мисс Силвер, несравненная Эмма Медоуз, приветливая румяная толстушка деревенского вида. Алтея сразу успокоилась. Многие клиенты мисс Силвер обретали силу духа, взглянув на добродушное лицо Эммы.
Алтея вошла в комнату. Ее взгляду предстал великолепный письменный стол, синий ковер, переливчатые синие шторы, которые раньше назывались павлиньими, а теперь их бы назвали менее романтично — бензиновыми.
Кресла с гнутыми спинками орехового дерева вместили бы в себя юбки эпохи кринолинов. Они были обтянуты той же материей, из которой сделаны шторы. Желтый ореховый шкаф, несколько столиков. Целое полчище фотографий — на столах, на шкафу, на каминной полке, — вставленных в самые разнообразные рамки: кожаные, серебряные и плюшевые, отделанные серебряной финифтью.
В большинстве своем это были портреты молодых мужчин и женщин, а также детей, которые не появились бы на свет, если бы мисс Силвер не высвободила их родителей из тех опасных сетей, в которые они когда-то угодили из-за своего неведенья. На трех стенах, окантованных желтым мрамором, красовались репродукции известных картин викторианской эпохи: «Надежда», «Черный брауншвейгц» и «Загнанный олень».
В камине весело плясал огонь. Алтея села по одну сторону от него, мисс Силвер — по другую; с низенького стола она взяла цветастую сумку для рукоделия и вынула спицы с нежно-розовой оборкой. Со временем эта оборка превратится в наряд для двухлетней Тины, дочки Дороти Силвер. В движениях старой леди было что-то успокаивающее, домашнее. Алтея смотрела, как мисс Силвер подцепляет петлю, опустив руки почти на колени.
Алтея подалась вперед.
— Я не знала, что так тоже можно вязать.
Мисс Силвер улыбнулась.
— Меня еще в школе научила иностранная гувернантка.
Так гораздо легче и лучше — не так устают руки. Не нужно переворачивать шерсть вокруг спицы, и практически невозможно упустить петлю.
— Понятно. — После долгой паузы Алтея сказала:
— Простите, я отнимаю у вас время, но я не знаю, как начать. Видите ли, если я заговорю об этом со знакомыми, они заранее примут ту или иную сторону. Они знают все, что было за эти годы, и уже определенным образом настроены.
Маленькие, неопределенного цвета глазки мисс Силвер были полны понимания.
— Так-так.
— Но если человек слышит об этом впервые. — Тея слегка покраснела. — Вы меня понимаете? Тому, кто давно тебя знает, трудно быть объективным.
Мисс Силвер продолжала вязать. Спицы ее так и мелькали, но речь была неторопливой.
— Может быть, вы расскажете, что вас беспокоит.
Алтея закусила губу.
— Да, расскажу. Я постараюсь быть справедливой. Это нелегко, когда обстоятельства берут тебя за горло, но я постараюсь.
Алтее Грэхем было двадцать семь лет, но в этот момент она напоминала мисс Силвер маленькую девочку, которая говорит ей: «Я буду хорошей». Мисс Силвер ободряюще кивнула.
— Не думайте о том, что и как вы будете говорить. Если вы позволите себе быть совершенно искренней, мне будет проще представить объективную картину.
Алтея вцепилась в ручки кресла. Они для этого не были приспособлены: резные листья аканта, украшавшие их, имели острые края, и на правой ладони осталась глубокая царапина. Алтея начала рассказывать о Николасе Карее.
— Он приезжал к своей тете на каникулы, она жила по соседству с нами. Он на два года старше меня. Я у них часто бывала, мы катались на велосипедах. Он был мне как брат. Потом мы выросли. Он пошел в армию, два года провел за границей. Когда вернулся, поступил на работу в еженедельник «Джанитор». Знаете, он очень хорошо пишет, не похоже на других. Мы продолжали встречаться.
У него были кое-какие деньги, машина, и мы катались.
Инвалидом мама стала позже, но уже тогда начала выказывать недовольство нашими поездками.
Мисс Силвер посмотрела на свои спицы.
— Почему?
— Я уходила из дому. Она всегда любила, чтобы кто-то за нее все делал. — Это было сказано просто, без гречи. — Когда Николас сделал мне предложение, она ужасно разволновалась, но мы думали, что она все же согласится. — Наступила долгая пауза. — Но она не согласилась.
Мисс Силвер сказала: «О господи!»
Бледное лицо Алтеи моментально покраснело. Она с усилием сдерживала дрожь в голосе.
— Мы собирались жить в коттедже. У меня есть старая кузина, которая была бы рада приехать и составить маме компанию, но она об этом даже слышать не хотела. Она так кричала и плакала, что разболелась, и доктор Баррингтон сказал, что нужно подождать, и она согласится. Он сказал, у нее слабое сердце, и если так будет продолжаться, для нее это плохо кончится. Мы прождали полгода, но когда сделали вторую попытку, все повторилось. Тогда мы сказали, что останемся в Гроув-Хилле, и Николас будет каждый день ездить на работу, но бесполезно — как только мы заговаривали о свадьбе, у нее начинался сердечный приступ. Николас спросил доктора Баррингтона, что будет, если мы просто пойдем и зарегистрируемся, а он ответил, что не ручается за последствия. Ну вот, через два года мы дошли до того, что готовы были поселиться вместе с ней, занять верхний этаж. Конечно, она бы не согласилась, но мы уже были в отчаянии. Мы… мы… очень любили друг друга. — Она запрокинула голову и прикусила губу. — Я понимаю, как это выглядело в ее глазах.
Она привыкла, что я все для нее делаю, и если бы даже я осталась в доме, все пошло бы иначе — был бы Ники, о котором надо заботиться. — Домашнее имя вырвалось у нее невольно, и она замерла. Помолчав, продолжала. — Наконец он сказал, что больше так не может. Были душераздирающие сцены — неудивительно, что мать разболелась. Я сказала, что постараюсь быть справедливой — так вот, я думаю, она верила, что ей недолго осталось жить.
