Оса Ларссон - Солнечная буря
— Я пытаюсь уговорить Майю завести детей, — признался он, — но…
Томас так и не закончил фразу — глубоко вздохнул, улыбка на его губах погасла. Однако к нему тут же снова вернулось благодушие.
— На самом деле я ее понимаю, — сказал он. — Самая большая тяжесть ложится на вас, женщин. Пусть будет, как будет.
Андреас зашевелился в коляске. Пора было идти домой, чтобы покормить его. Карин хотелось пригласить Томаса на обед, но она не решилась. Он проводил ее часть пути до дому. С ним так легко было говорить — новые темы возникали сами собой, плавно вытекая одна из другой. Наконец они оказались у перекрестка, где их пути расходились.
— Я хотела бы больше служить Богу, — призналась она. — Но дети отнимают у меня все силы.
Снег свистел вокруг, как рой острых стрел. Томас заморгал, будто архангел с темными локонами, одетый в дешевый пуховик из шуршащей синтетики. Джинсы заправлены в высокие сапоги, шапочка ручной вязки. Про себя Карин задалась вопросом, кто ее связал — Майя, которая не хочет иметь детей?
— Послушай, Карин! — сказал он. — Разве ты не понимаешь — ты делаешь как раз то, чего желает Господь. Растишь детей. Это сейчас самое главное. У Него на тебя большие планы, но сейчас… Сейчас ты должна посвятить себя Анне и Андреасу.
Полгода спустя он впервые вел летнюю церковную школу. Только что обращенные ученики ходили за ним по пятам, как утята за уткой. Смотрели ему в рот. Одним из них был Виктор Страндгорд.
На их крестины были приглашены Карин, Гуннар, Веса Ларссон и его жена Астрид. Гуннар проглотил горькую зависть и пошел — сообразил, что лучше примкнуть к команде победителей. Одновременно началось вечное сравнение себя с другими. Желание блеснуть самому. В глазах появилась хитринка.
Карин сама чувствовала за собой некую вину. Тысячу раз говорила мужу: «Не давай Томасу обскакать тебя. Он не может всеми крутить по своему усмотрению».
Она убеждала себя, что поддерживает мужа. Но не крылось ли за этим желание, чтобы он стал другим?
Вот Томас Сёдерберг поднялся и подошел к госпел-хору. На нем черный костюм. Обычно он носил яркие галстуки, где-то на грани допустимого, но сегодня выбрал скромный серый — как перевернутый вверх тормашками восклицательный знак под пиджаком.
Он воспринимал свое нынешнее завидное положение с такой же небрежностью, как когда-то свою… нет, не бедность, но безденежье. Два человека на одну зарплату пастора. Но их это, кажется, мало волновало, даже тогда, когда они обзавелись детьми.
Потом все изменилось. Теперь Томас стоял в роскошном костюме из шерстяной ткани и беседовал с хором. Сказал, что случившееся ужасно. Одна из девушек начала громко всхлипывать. Стоявшие рядом обняли ее.
— Плакать — это нормально, — сказал Томас. — Человек должен выразить свою скорбь. Но… — Тут он глубоко вздохнул и произнес последующие слова по отдельности, с небольшой паузой. — Но терять — это не нормально. Отступать — не нормально.
Карин почувствовала, что не в состоянии дослушать до конца. И без того знала примерно, что еще он скажет.
— Привет, Карин! А где Гуннар?
Рядом с ней уселась Майя, жена Томаса, — длинные волосы песочного цвета, чуть-чуть наложенной тайком косметики: никакой помады, никаких теней, лишь немного туши и румян. Не то чтобы Томас выступал против макияжа, но Карин подозревала, что свою жену он предпочел бы видеть ненакрашенной. Несколько лет назад Майя захотела постричься очень коротко, но Томас встал насмерть.
— Он только что был здесь. Сейчас вернется.
Майя кивнула и спросила:
— А где Веса и Астрид?
Похоже, сегодня строгая проверка присутствия. Карин приподняла брови и покачала головой.
— Сейчас особенно важно, чтобы все сплотились, — сказала Майя вполголоса.
Карин посмотрела на красную розу, которую та держала на коленях.
— Ты собираешься положить ее среди других?
Майя кивнула.
— Да, но я подожду, пока начнется собрание. До сих пор не могу осознать, что случилось. Все это просто не укладывается в голове.
«Да, не укладывается, — подумала Карин. — Что же теперь будет без Виктора?»
Виктор отказывался подстригать волосы и надевать костюм. Отказывался от повышения зарплаты, заставив Томаса перевести деньги организации «Врачи без границ». Она вдруг вспомнила, как семь лет назад побывала в Стокгольме на конференции. Тогда ее поразило, как много там молодых парней, одетых так же, как Виктор. В метро и в кафе. Нелепые вязанные шапочки, мягкие сумки на плече, джинсы, висящие мешком на узких бедрах, замшевые куртки шестидесятых годов, медленная небрежная походка. Своего рода антимода — удел красивых и уверенных в себе.
Виктор принадлежал к окружению Томаса Сёдерберга, но никогда не подражал ему, скорее стал его противоположностью — человек без имущества и амбиций, давший обет безбрачия. Хотя это последнее обстоятельство, возможно, объяснялось той раной, которую нанесла Виктору в припадке безумия Ребекка Мартинссон. Трудно сказать.
Майя наклонилась к ней и горячо прошептала в самое ухо:
— Ага, вот и Астрид. Но где же Веса?
В Хрустальную церковь вошла жена пастора Весы Ларссона, Астрид. У сцены Томас Сёдерберг совершал молитву с госпел-хором.
Ей пришлось бежать от парковки вверх по склону, отчего блузка прилипла к телу. Как удачно, что у нее сверху кофта. Астрид поспешно провела пальцем под глазами на случай, если тушь размазалась. Однажды она увидела себя на видеозаписи: в тот день на улице шел снег, и на пленке вышло, что она идет с кружкой для пожертвований, будто дрессированная панда. После этого случая она всегда смотрела на себя в зеркало. Но сейчас в гардеробе толпилось так много народу, а она очень спешила.
В центре зала лежала гора цветов и карточек.
«Виктор мертв», — подумала она.
Постаралась осознать реальность случившегося.
Виктор умер по-настоящему.
Тут она увидела Карин и Майю. Майя настойчиво махала рукой. Никуда не денешься — остается только пойти и сесть с ними. Обе были в темных костюмах. Сама она целый час примеряла разные варианты перед зеркалом, роясь в шкафах. Все ее костюмы были красные, розовые или желтые. Один темный она нашла — цвета морской волны, но молния на юбке не застегивалась, хоть плачь. Под конец она выбрала длинную вязаную кофту, которая стройнила ее, скрадывая округлости. Но теперь, увидев Карин и Майю, она почувствовала себя Золушкой. К тому же изрядно вспотевшей Золушкой.
— А где Веса? — спросила Майя еще до того, как Астрид успела сесть.
Доброжелательная улыбка. Настороженный взгляд.
— Заболел. У него грипп.
По глазам она увидела, что они не поверили. Майя сжала губы и втянула воздух через нос.
Они были совершенно правы. Она ощущала всем телом, что не хочет здесь сидеть, однако опустилась на стул рядом с Майей.
Тем временем Томас закончил молитву с хором и направился к ним.
«Ну вот, еще и перед ним оправдываться», — подумала Астрид.
Ее кольнуло, когда Томас положил руку на плечо Майи и улыбнулся ей краткой, но теплой улыбкой. Затем спросил, где Веса. Астрид снова ответила: «Заболел. У него грипп». Томас посмотрел на нее с сочувствием.
«Бедная я, у которой такой слабый муж», — подумала она.
— Если ты волнуешься за него, иди домой, — сказал Томас.
Она послушно кивнула.
Волноваться. Она мысленно произнесла про себя это слово.
Нет, волноваться надо было еще несколько лет назад. Но тогда ей было ни до чего, она занималась строительством дома и детьми. А когда обнаружила, что ей есть из-за чего волноваться, было уже поздно и оставалось только горевать. Горевать о том, что она одна при живом муже. Научиться жить с чувством стыда, что она не нужна Весе.
Этот стыд преследовал ее везде. Из-за него она села рядом с Майей, пусть ей этого совсем не хотелось. Именно он заставлял ее стоять у открытой двери морозильника и поедать замороженные булочки, когда дети уходили в школу.
Разумеется, Веса до сих пор приходил к ней иногда, хотя и очень редко. Но они занимались любовью в темноте. В полном молчании.
Вот сегодня утром. Дети ушли в школу. Веса ночевал в своем ателье. Когда она вошла с чашкой кофе на подносе, он сидел на кровати во фланелевой пижаме, небритый и заспанный. Морщины вокруг уголков рта. Его длинные красивые руки художника лежали на коленях. На полу вокруг кровати — горы книг. Дорогие альбомы по искусству с толстыми глянцевыми страницами. Многие из них — об иконописи. Тоненькие издания их собственного издательства в бумажных переплетах. Поначалу Веса сам делал дизайн обложки, но в какой-то момент ему вдруг пришло в голову, что у него нет на это времени.
Она поставила поднос с кофе и бутербродом на пол. Затем залезла в кровать и встала позади него на колени. Сбросила халат и прижалась к спине мужа грудью и щекой, гладя его могучие плечи.
