Виктор Пронин - Купите девочку
– Сними, – повторил Пафнутьев. – И выйди погуляй, мы тут побеседуем немного.
Старик действительно оказался не то упрямым, не то капризным – несмотря на то что наручники были сняты, он продолжал держать руки за спиной. Не надо мне, дескать, вашей свободы, перебьюсь. Пафнутьев усмехнулся, и такое ему уже приходилось видеть.
– Садитесь, Сергей Степанович, – сказал он, показывая на стул у стены.
– Спасибо, постою.
– Долго стоять придется.
– Не привыкать.
Пафнутьев молча поднялся, подошел к старику и, взяв его за руку, чуть ли не силой подволок к стулу, усадил, надавив на плечи. Вернувшись к столу, увидел, что старик опять стоит, заведя руки за спину. Смотрел он все так же в окно, будто видеть следователя у него не было никаких сил.
– Так, – Пафнутьев выдвинул ящик стола, вынул оттуда руку, найденную в холодильнике, и положил на стол. Он долго думал, как бы расшевелить старика, заставить хоть что-нибудь сказать, и в конце концов принял решение, может быть, не слишком гуманное, но действенное. Сходив к медэксперту, взял у него руку, которую тот для сохранности обработал какими-то своими растворами.
В кабинете некоторое время стояло молчание. Пафнутьев, сложив руки на столе, смотрел на Чувьюрова сонным своим равнодушным взглядом, а старик, продолжая упорствовать, уставился в окно, на весеннюю капель. Его задержали, когда еще стоял мороз, и оттепель он видел уже из кабинета Шаланды, а теперь вот из этого кабинета. Пафнутьев его не торопил вовсе не потому, что отыгрывал какой-то свой хитрый прием, он понимал, что старик должен сам созреть, что именно неспешность действует на него сильнее всего.
Наконец, не выдержав, старик медленно повернул голову, и тут его взгляд, скользнув по столу, остановился на руке, которую Пафнутьев положил с самого краю, подстелив под нее газету. Старик впился глазами в руку, даже сделал шаг к столу, но остановился. Казалось, ничего в нем не изменилось, но теперь перед Пафнутьевым стоял совершенно другой человек – встревоженный, беззащитный, растерянный. А дальше произошло то, чего Пафнутьев никак не ожидал, – старик подошел к стулу и сел, прижав ладони к глазам. Сквозь корявые пальцы старика просочились несколько слезинок.
– Мы отдали эту руку на экспертизу, – негромко проговорил Пафнутьев. – Хотели узнать, кому принадлежала, кто хозяин... Удалось кое-что прояснить, – Пафнутьев замолчал, давая возможность старику вмешаться. Но тот, не двигаясь, все так же сидел у стены, закрыв лицо руками. – Так вот, выяснилось, что рука эта принадлежала при жизни человеку достаточно пожилому, где-то за семьдесят ему было... Поэтому первоначальное предположение... О том, что вы, Сергей Степанович, являетесь людоедом... Это предположение отпало, почти отпало, – уточнил Пафнутьев. – Стариков не едят. Мясо жесткое.
Старик поднял голову, посмотрел на Пафнутьева мокрыми от слез глазами и, ничего не сказав, опустил голову. И столько было в его глазах обычной человеческой обиды, что Пафнутьев устыдился. Однако деваться было некуда, и он решил продолжать, хотя и не упоминать людоедство. Но тут и сам почувствовал обиду. Так бывает, человек часто обижается на то, что кто-то обиделся на него. В самом деле, чего это задержанный, который на его глазах убил человека, будет обижаться? «В чем, интересно, я перед ним провинился? – обиженно подумал Пафнутьев. – Ни фига, Сергей Степанович. Ты, как я заметил, сохранил в себе некоторые мужские качества, я тоже... Продолжим».
– Руку нашли в холодильнике, где обычно хранятся мясные продукты. В морозильнике. Поэтому и возникла такая версия. И она еще не отброшена. Вы меня слышите?
– Слышу, господин хороший.
– Так вот, господин хороший... – передразнил Пафнутьев. – Мы установили, что этот человек участвовал в войне, был ранен, скорее всего не один раз... Возможно, он был как-то связан с морем, на руке обнаружена наколка, маленький якорек. Сейчас я дал задание многим людям искать остальные части тела. Снег стаивает, и из сугробов появляются многие интересные предметы. Найдут, если, конечно, никто его не съел, этого старого морячка.
– Его звали... Это... Петр Иванович Спиридонов, – проговорил старик несколько смазанно, не отрывая рук от лица. – В Севастополе его ранило.
– Так, – кивнул Пафнутьев, тут же записав имя, произнесенное стариком. – А где он жил?
– Сосед мой... Я в тридцать пятой квартире, а он в тридцать седьмой.
– Ага, – Пафнутьев с трудом воспринимал то, что говорит Чувьюров. Все было как-то смещено, он никак не мог уловить основной стержень, на который нанизывались события последних дней, они для него до сих пор были разрознены, единой картины не складывалось. Хотя какие-то связки наметились, что-то забрезжило, и даже те немногие слова, которые удалось вытащить из старика, позволяли работать дальше. Можно раскрутить Спиридонова – связи, соседи, образ жизни, друзья. Много чего можно. – Возникает естественный вопрос... Каким образом рука Петра Ивановича Спиридонова оказалась в вашем холодильнике? Мы нашли ее именно там, завернутую в газету, среди других продуктов. Как ее туда занесло?
– Подбросили.
– Кто?
– А вот те хмырюги, которых я заколол.
– Следовательно, вы признаете, что закололи обоих? Одного неделю назад, а второго в кабинете начальника милиции? Я правильно вас понял? Вы закололи обоих?
– Да. И продолжал бы колоть, если...
– Хорошо, – Пафнутьев потряс головой – мысли, которые приходили, были настолько бестолковы и бессвязны, что он не мог даже задать сразу нужный вопрос. – Хорошо... Зайдем с другой стороны... Если рука гражданина Спиридонова в холодильнике, где же он сам?
– Далеко, – махнул рукой Чувьюров. – Отсюда не видать.
– Не понял?
– Там уж Петр Иванович, – старик показал рукой в потолок. – Чего тут непонятного... Сами же говорили – ищем остальные части тела. Ищите. Сказано ведь... Ищущий да обрящет.
Задать следующий вопрос Пафнутьев не успел – раздался телефонный звонок.
– Да! – сказал он отрывисто.
– Паша? Шаланда звонит.
– Слушаю тебя внимательно.
– Звоню из автомата. Иначе не могу. Причины знаешь.
– Догадываюсь.
– Значит, так, Паша... Тобой заинтересовались мои клиенты в малиновых пиджаках. Будь осторожен.
– Они тебя маленько потормошили?
– Было дело.
– И ты дрогнул?
– Паша... Если звоню, значит, не очень. Понял? Все гораздо серьезнее, чем тебе кажется.
– Вас понял.
– У меня вопрос... Скажи, старик заговорил?
– И даже очень, – Пафнутьев сознательно говорил невпопад, чтобы Чувьюров не догадался, кто звонит и о чем речь, не нужно ему этого знать.
– Ну что ж, в таком случае я позвонил не зря, – сказал Шаланда. – Если старик заговорил, значит, ты многое знаешь и становишься опасным для пиджаков. Значит, тем более тебе нужно быть осторожным. Береги себя, Паша. И еще... Догадываюсь, что старик сейчас у тебя?
– Да, – кивнул Пафнутьев.
– И его береги.
– Понял. Спасибо. До скорой встречи.
Пафнутьев ожидал, что Шаланда что-нибудь скажет на прощание, но тот, помедлив, повесил трубку. Похоже, он действительно звонил из автомата. Неужели его так плотно обложили, что он не может позвонить из своего кабинета? – озадаченно подумал Пафнутьев и впервые осознал, что и он может оказаться в кольце. Как бы там ни было, пока он жив, пока жив старик, допрос надо провести не откладывая.
– Продолжим, – сказал Пафнутьев. – Руку Спиридонова вам подбросили два амбала в малиновых пиджаках. Я правильно понял?
– Не совсем... – Чувьюров некоторое время сверлил Пафнутьева своими серыми глазами из-под кустистых бровей, словно не решаясь произнести что-то важное. – Они не подкинули мне руку. Они мне ее вручили.
– Это как? – откинулся Пафнутьев на спинку стула.
– Очень просто. Позвонили в дверь, я открыл, они стоят... Вот, говорят, возле вашей двери какой-то предмет валяется, может быть, это вы потеряли. И протягивают мне этот сверток. Я вернулся в квартиру, развернул... Сами понимаете, чуть было не отрубился. Но отошел, рассмотрел повнимательнее. И, конечно, увидел якорек, чего уж там, увидел. И сразу все понял.
– А скажите, – Пафнутьев помялся. – Пальцы найденной руки были сложены в кукиш... Это что-то значит или случайно они так сложились?
– Это надо понимать так, что Петр Иванович мне с того света кукиш посылает... Добить меня этим хотели. А наутро я достал штык и начал его готовить к работе.
– К какой работе?
– Серьезной. Я сделал то, что хотел. Петр Иванович не будет на меня в обиде. Я и за него рассчитался, и за себя.
– В каком смысле за себя?
– Мне не жить, я знаю... Не вы, так они добьют. Для меня это без разницы. Добивайте. Чтоб руки у вас остались чистыми, можете меня даже выпустить... Тогда добьют они. – Чувьюров произнес все это без обиды, без гнева, будто говорил о чем-то само собой разумеющемся. – У них это хорошо отлажено.
