Кирилл Казанцев - Слезы Рублевки
Из магазина появились охранники. Но желания вмешиваться в разбирательство между злющими тетками они не выказывали, предпочитали наблюдать, чем закончится дискуссия, издали.
Дамочка обратилась к ним с визгливым воплем:
— Что вы там стоите, олухи! Вы не видите, что мне угрожают? Зовите ментов, тут нападение!
Охранники переглянулись, но с места не двинулись.
Настя попыталась утихомирить страсти.
— Простите, — проговорила она мягко. — Вы же видите, я даже не могу сесть в свою машину. Вы просто перекрыли мне дверь.
Дама открыла рот, и Анастасия торопливо добавила:
— Пожалуйста, отъедьте чуть в сторону, и я уеду…
Оппонентка, однако, на мировую идти не собиралась.
— Где хочу, там и стою! — заорала она с новой силой. — Надо самой лучше машину ставить. А то растопырилась тут на полстоянки!
Машинально Анастасия взглянула на колеса своей машины. Все четыре строго стояли в пределах обозначенного двумя полосами прямоугольника.
Тут снова вмешалась Ленка. Она метнулась к машине Насти и быстро вернулась, сжимая в руке железную скобу — из тех, которыми скрепляют бревна в срубе. Отличительная особенность — два острия.
Это Витя вооружил жену таким средством самозащиты, когда однажды та ему пожаловалась. Ну да, на похожую же ситуацию, когда была вынуждена сносить оголтелую нецензурщину от какого-то небритого кавказца! Только то было давно, еще когда она сама на «Ауди» ездила, той, серой. «Ты у меня девушка решительная, — сказал ей тогда муж. — Сама ею не размахивай. Но удержать народ на расстоянии, пока вызываешь меня и ментов, сможешь. Только бей не людей — не попадешь… да и уголовка, — а машину».
Хорошо ему было говорить! А она, Анастасия, ни разу эту штуку и в руки-то не брала! Зато вот Ленке рассказала — и зря! Зря!
Уж неизвестно было, откуда подружка ее научилась таким ухваткам. Но она медленно начала подходить к злобной даме, нехорошо щерясь и легонько помахивая своим оружием.
— Э! — раздался голос от двери магазина. Впрочем, голос был неуверенным.
Ленка не обратила никакого внимания. Неотрывно глядя на покрывшуюся багровыми пятнами хамку, она раздельно проговорила:
— Ты. Стерва. Быстро села в свою таратайку и очистила пространство. Иначе вот эти острия пройдутся по твоему лобовому стеклу и морде.
Дама заметно смутилась. Более того, возникло ощущение, будто она сдулась. Как мячик, налетевший на гвоздь. Замолчав на полузвуке, скандалистка споро отошла к своему автомобилю и исчезла в салоне. Видно было, как нажала кнопку блокировки дверей.
Ленка продолжала к ней подходить. Приблизившись к красному капоту, она медленно, даже картинно — картинно, точно, определила Настя, — начала отводить руку со скобой, словно для удара.
Дама выхватила ключ и со второй попытки воткнула его в замок зажигания. Под капотом хрюкнуло и взревело — их противница явно нажала на газ, забыв включить передачу.
Ленка продолжала нехорошо улыбаться, держа руку со скобой на отлете.
Наконец стервозная дама справилась с ручкой переключения, ее «Ауди» взвизгнула покрышками, подалась назад и выкатилась с площадки перед магазином. Последнее, что увидели три подруги, было бледное лицо женщины и ее разинутый в неслышном крике рот.
Настя перевела дух. Все прошло как-то настолько быстро, что она даже не успела проявить хоть какую-то реакцию. И в то же время сцена эта продолжалась так долго, что казалась едва ли не бесконечной. Во всяком случае, передумать и перечувствовать за эти недолгие мгновения Анастасия успела необычайно много. Здесь было удивление — уж больно неожиданно повела себя дама. Было и потрясение — от того, что сделала Ленка. Был стыд — взрослые женщины, а чуть драку не устроили на потеху толпе.
Она бросила взгляд на вход в магазин. Возле никого не было. Лишь выходил какой-то представительный мужчина с двумя пакетами в руках. На девушек он внимания не обращал.
И еще было в глубине души Анастасии какое-то холодное, сосущее ощущение. Словно ступила она на скользкий утес, где в любую секунду можно ожидать, что поскользнешься на льду и рухнешь в пропасть…
— Как интересно… — протянул Владимирский, глядя на цифры в записке, подготовленной помощником. — Смотри-ка, как он на китайцах вырос… А казалось бы, рынок стабильный, давно уже поделенный. То-то я удивлялся, отчего он на чашках-тарелках так поднялся…
И банкир снова углубился в материал, описывающий состояние бизнес-империи Виктора Серебрякова.
Получалась любопытная картина. Серебрякову удалось выделиться из сотен тысяч бизнесменов средней руки не уникальным товарным предложением. Собственно, чего уж там уникального в советском по природе своей фарфоре Коростеньского завода.
Владимирский, как мало кто, точно знал, что в России настоящее богатство можно было сделать только двумя путями. Чистыми спекуляциями — например, землей вдоль той же Рублевки. Либо доступом к благословенному источнику приватизации государственной собственности. А Коростеньский, хоть даже бывший императорский, ныне фарфор Пушкинского завода — какие он деньги может дать? Это же крайне узкая ниша рынка. Мелкий потребитель — все эти инженеры, интеллигенты, все эти городские средние слои советского населения, что престижным считали иметь хоть один фарфоровый сервиз, — эти все обнищали в ходе реформ. Им не до красивой посуды было. А те, кто вырвался, поднялся… Те уж, во всяком случае, не на бывший советский фарфор ориентировались. А на чешский, немецкий, испанский, наконец.
Это банкир тоже в справке прочел — сведения, хоть и краткие, о положении в отрасли и спросе на продукцию. Впрочем, Владимирский и сам ориентировался в теме. Как потребитель. Специально выезжал пару раз на Франкфуртскую ярмарку. Тенденции посмотреть, к самому солидному и в то же время модному присмотреться. Выбрал английский сервиз — и не жалел.
Владимирский не был чужд высокому вкусу. По делам бизнеса ему, конечно, приходилось встречаться, разговаривать, выпивать с немалым количеством самого разного рода людей. Но все же с этими… которые в бизнес в тренировочных штанах пришли… с этими он себя никогда не умел заставить сойтись. Хоть кое-кто из них тут же, поблизости, живет… кто жив остался. Солидные бизнесмены, уже и образования нахватались, а культуры… Культуры в них не хватало.
А Владимирский все же начинал свою жизнь в интеллигентной, культурной семье. Где, в частности, всегда ценились хорошие, красивые вещи. И сегодня для него одним из критериев отношения к человеку было то, как тот к красивым вещам относится. И в этом смысле Серебряков вызвал у него и симпатию, и жалость. Занимался красивыми вещами. Но занимался бессмысленно. Что это за бизнес — копеечные чашки в Хабаровск поставлять?
Правда, с китайцами это у него хорошо получилось. Особенно то, что сумел зацепить не только Россию, но и СНГ. Эти наглые, но ничего собой не представляющие лимитрофы сами по себе никому не нужны. Но крови могут подпортить много. То, что Серебряков захватил их рынок, выстроил там сеть потребителей и, соответственно, дистрибьюторов, — это весьма ценно. Это перспективно. Это можно будет использовать.
Вопрос «как» не возникал. «Как» отнять бизнес, Владимирский знал в совершенстве. У всех этих самостоятельных продавцов, если они не прямые магазины от фирмы, всегда есть масса других, побочных бизнесов. А где бизнесы, там и долги. Или кредиты. Или необходимость взять кредиты. Не говоря уже о незаконных вещах, «серых» схемах с поставками, «оптимизации» налогов, обналичке. Всегда есть за что ухватиться.
На совсем худой конец, бизнес можно выкупить целиком, как таковой. Но… Вот тут и подходил банкир Владимирский к вопросу: зачем? Просьба Ларисы здесь ровным счетом ничего не значила. То есть из-за бабьих разборок начать борьбу с посторонним бизнесом — это не цель и вообще не нужно. Нет, конечно, лишний раз жену расстраивать тоже ни к чему. В его возрасте уже начинаешь ценить простые телесные радости, а Лариска их доставлять умеет. Когда не расстроена.
Владимирский знал, умом понимал, что именно своими «расстроениями» она и пытается им управлять. Да что пытается! Если честно, то и управляет. Но, в конце концов, требует она сущие мелочи по сравнению с объемами его… нет, не богатства. Его жизни.
Ну что такое, в самом деле, — уступить ей в ответ на напухлившиеся губки. Когда эта уступка настолько мелка, настолько — на порядки! — меньше его настоящих дел! Наконец, что это рядом с упоительным ощущением власти, которую дают деньги! Не над людьми власти — хотя и над ними тоже. Власти над действительностью, которая гнется и ломается под напором его воли, подкрепленной напором его денег.
Как это роскошно — вложиться в какой-нибудь бизнес, цены которому на начальном этапе не знают сами его создатели! И потом через эти вложения все более и более объемно приобретать контроль над этим бизнесом. Покорять его. Покорять тех, кто его делает! Как это греет — знать, что за твои деньги в конечном итоге выходит эта оппозиционная «Новая», которая поддает огоньку аж самому… Правда, президент — человек жесткий, конечно. Но через колено ломать уже остерегается. Хватило помучиться с Мишей. Да мы и не задеваем Первое лицо. А вот пониже кого… отхлестать. И наблюдать за суетой. И знать, что позвонят тебе и попросят утихомирить писак. А тебе в ответ будут обещаны определенные преференции совсем в другой области… И приятно вызывать к себе начальника управления, что курирует его информационные и рекламные проекты. И орать, что тот его подставил. И лишать очередной «премии», как по старинке привык это называть Владимирский. И знать, что тот будет орать на внешнего владельца газеты, тот — на главного редактора. А потом какая-нибудь пройдошная журналюшка, известная своей оппозиционностью, какая-нибудь Ладынина, «неожиданно» напишет что-нибудь, где между обычных ее глупостей про «стрелки осциллографа» проскользнет пара нужных слов по просьбе нужных людей…
