Мэри Кларк - Я пойду одна

19

Тиффани Шилдс жила все там же и заканчивала второй курс колледжа в Хантере. День исчезновения Мэтью Карпентера стал поворотным в ее жизни. Дело было не только в том, что она заснула, присматривая за Мэтью. Когда эта история попала в средства массовой информации, Тиффани была заклеймена как беспечная няня, которая не только не пристегивает детей ремнями к коляске, как то полагается делать, но еще и расстилает рядом с ними одеяло и спит как убитая. Так написал один репортер.

Почти во всех сообщениях упоминался и ее истерический звонок в службу 911. Его запись звучала и по телевидению, и по радио. За прошедшие два года Тиффани постоянно приходилось то слышать, то читать о том, была или не была она виновата в случившемся. Каждый раз, вспоминая о том давнем дне, Шилдс из-за несправедливости случившегося наполнялась гневом, который постепенно превратился в ком постоянной ярости.

Она до сих пор живо помнила тот день. Тиффани тогда проснулась от холода. Она отменила встречу с подругами, собиравшимися отпраздновать окончание учебного года. Ее мать уехала в «Блумингдейл», она была там продавщицей. Отец работал управляющим в том самом доме, где они жили, на Восемьдесят шестой улице. В полдень в их квартире зазвонил телефон.

«Если бы я тогда не стала снимать трубку!.. — снова и снова думала Тиффани все прошедшие месяцы. — Я ведь не хотела отвечать, решила, что это звонит кто-то из жильцов, чтобы пожаловаться на чертовы протекающие краны».

Но она ответила.

Это была Зан Морланд.

— Тиффани, ты не могла бы мне помочь? — жалобно сказала она. — Новая няня Мэтью должна была выйти на работу сегодня, но только что позвонила и сказала, что сможет приехать лишь завтра. А у меня ужасно важная встреча! Это, похоже, новая заказчица, и она не из тех, кого станут волновать мои домашние проблемы. Будь ангелом, погуляй с Мэтью пару часиков в парке, а? Я только что его накормила, и ему как раз пора спать. Обещаю, он, скорее всего, проспит все это время!

«Я и раньше сидела с Мэтью время от времени, когда у его постоянной няни был выходной, и очень любила этого малыша! — думала Тиффани. — В тот день я сказала Зан, будто заболеваю. Она была весьма настойчива, я в конце концов сдалась и погубила всю свою жизнь».

Но утром в среду, просматривая газету поверх стакана с апельсиновым соком, Тиффани испытала двойственные чувства. Она взорвалась яростью из-за того, что Зан Морланд просто использовала ее, и испытала несказанное облегчение, потому что теперь уже не считалась виновной в исчезновении Мэтью.

«Я ведь объясняла копам, что принимала в то время антигистамины, потому была такая сонная и вообще не хотела сидеть с ребенком в тот день, — думала девушка. — Но если они снова придут, чтобы поговорить со мной, я им прямо выложу: Зан Морланд знала, что я плохо себя чувствую! Когда я забирала Мэтью, она предложила мне пепси, сказала, что напиток меня взбодрит, сахар полезен в момент наступления холодов…

Интересно, не могла ли Зан что-нибудь подсыпать в шипучку, чтобы я совсем заснула? — размышляла теперь Тиффани. — А Мэтью даже не шелохнулся в своей коляске… Я потому и не позаботилась о том, чтобы пристегнуть его ремешком. Он спал как убитый».

Шилдс снова внимательно прочитала статью и изучила фотографии. Да, платье то самое, которое носила Зан, а вот туфли — нет. Зан случайно, по забывчивости, купила две пары почти одинаковых босоножек, бежевых, на высоком каблуке. Единственной разницей между ними была ширина перекрещенных ремешков. На одной паре они оказались заметно уже, чем на другой.

«Она тогда отдала мне пару с узкими ремешками, — припомнила девушка. — Мы с ней были в них в то утро. Мои до сих пор живы.

Но я никому об этом не скажу, — решила Тиффани. — Если копы об этом узнают, они могут и забрать мои босоножки, а я их заработала, видит Бог!»

Три часа спустя, проверяя сообщения в сотовом после урока истории, Тиффани обнаружила, что одно из них — от детектива Коллинза, который после исчезновения Мэтью допрашивал ее снова и снова. Теперь он опять хотел о чем-то поговорить.

Тонкие губы Тиффани крепко сжались. Ее черты, обычно миловидные, мгновенно утратили привлекательность и юную свежесть. Она нажала на кнопку, чтобы ответить Билли Коллинзу.

«Я тоже хочу с вами поговорить, детектив, — подумала Тиффани. — Теперь уже не мне, а вам будет не по себе!»

20

Глори опять намазала его волосы какой-то липкой дрянью. Мэтью терпеть этого не мог. У него горела кожа на голове, да еще что-нибудь обязательно попадало в глаза. Глори старалась поймать стекающие капли полотенцем, но оно угодило в глаз Мэтью.

Ему было больно, но он прекрасно знал, что если скажет, что не хочет мазать волосы этой ерундой, то Глори просто ответит:

— Очень жаль, Мэтти. Мне и самой этого не хочется, но так надо.

Так что сегодня мальчик не произнес ни единого слова. Он знал, что Глори здорово сердится на него. Этим утром, когда зазвенел дверной звонок, ему пришлось убежать в чулан и закрыть за собой дверь. Мэтью ничего не имел против этого чулана, потому что здесь было просторнее, чем в предыдущих, и света хватало, так что он видел все вокруг себя. Но потом ребенок заметил, что забыл в холле свой любимый грузовик. Эту машинку он обожал потому, что она была ярко-красной и имела три скорости. Когда мальчик играл с ней, он мог заставить ее ехать то очень быстро, то по-настоящему медленно.

Мэтью выбрался из чулана, побежал за грузовиком и тут же увидел, что Глори как раз закрывает дверь, прощаясь с какой-то леди. Потом она заперла дверь, обернулась и увидела Мэтью.

Глори выглядела такой разозленной, что мальчику показалось, будто она вот-вот его ударит, и сказала тихим угрожающим тоном:

— В следующий раз я тебя там приклею и больше не выпущу!

Мэтью здорово испугался, убежал в чулан и так расплакался, что даже начал задыхаться.

Позже Глори сказала, что все в порядке. Он может выходить, и вообще на самом деле это не его вина. Мэтью всего лишь ребенок, и ей очень жаль, что она накричала на него. Но мальчик не мог успокоиться, продолжал плакать, снова и снова повторял: «Мамочка, мамочка…» Ему и самому хотелось остановиться, но он не мог.

Потом, когда Мэтью смотрел один из своих фильмов по DVD, он услышал, как Глори с кем-то разговаривала, осторожно подкрался к двери, приоткрыл ее и прислушался. Глори говорила по телефону. Он не мог разобрать ее слов, но голос звучал просто ужасно. Потом Мэтью услыхал, как она восклицает: «Мне так жаль, так жаль!», и понял, что Глори очень боится.

Теперь он сидел с полотенцем на плечах, а липкая гадость сползала по его лбу. Мальчик ждал, когда Глори велит ему пойти к раковине, потому что пора будет смывать краску с его волос.

Наконец она сказала:

— Думаю, уже все в порядке. — Когда Мэтью наклонил голову над раковиной в ванной комнате, Глори добавила: — Вообще-то дела идут так себе. Но если тебе повезет, ты будешь по-настоящему умным рыжим.

21

Бартли Лонг не спеша шагал по коридору к своему офису в доме четыреста на Парк-авеню, держа под мышкой утренние газеты и переполняясь самодовольством. Ему было пятьдесят два, в светло-каштановых волосах уже серебрились седые нити. Этот человек с ледяными голубыми глазами и важными манерами был из тех, кто одним взглядом ставит на место метрдотелей и собственных подчиненных. С другой стороны, он умел быть обаятельным со своими клиентами, поэтому ему с удовольствием делали заказы и прославленные личности, и тихие, незаметные богачи.

Служащие всегда с нервозностью ждали его появления в половине десятого утра. В каком настроении явится Бартли? Желая угадать, работники тайком бросали на него пристальные взгляды. Если выражение лица Бартли было мягким и он одаривал всех любезным: «С добрым утром», люди расслаблялись, по крайней мере на время. Если же он хмурился и поджимал губы, они знали, что ему что-то пришлось не по нраву, и тогда кому-нибудь грозила головомойка.

Но сейчас все восемь постоянных служащих уже прочитали ошеломляющие новости о Зан Морланд, которая когда-то тоже работала у Бартли, и узнали, что именно она, похоже, виновна в исчезновении собственного сына. Все прекрасно помнили тот день, когда Александра ворвалась в офис после гибели ее родителей в автокатастрофе и кричала на Бартли: «Я не видела своих родных почти два года, а теперь и никогда их не увижу! Это ты не дал мне возможности повидать их, потому что твердил, что без меня не пойдет то один проект, то другой! Ты мерзкий, самолюбивый хам! Даже хуже! Вонючий дьявол! Если не веришь этому, спроси людей, которые на тебя работают! Я намерена открыть собственное дело, и знаешь что, Бартли? Я собираюсь утереть тебе нос, добившись успеха!»

Потом она разрыдалась, и Элейн Райан, вечный референт Бартли, обняла ее за плечи и отвезла домой.