Татьяна Устинова - Тверская, 8
Заместитель пробормотал, что не помнит, хотя помнил прекрасно.
– Ты тогда купил картину с видом арбатских переулков, полное собрание сочинений Моцарта на CD и ежедневник в кожаном переплете. Нет, само по себе это прекрасно, но для студенческих подарков не годится!
Заместитель признался, что не годится.
– Времена сейчас непростые, это всем известно, – поглядывая на собравшихся в кабинете, продолжала Марина Николаевна. – Нужно поддерживать людей, которым совсем несладко. И книги нынче недешевые!.. И если в прошлом году человек мог позволить себе купить книжку и этого не заметить – подумаешь, двести рублей, не деньги, – то сейчас никто особенно не размахивается. Если мы порекомендовали книгу, а она оказалась плохой, или покупатель ждал чего-то другого, или нам некогда было его выслушать, когда он объяснял, что именно ему нужно, это значит, что в следующий раз он в магазин не придет. И я надеюсь, это все понимают. Это все понимают?
– Эх, Марина Николаевна, – отозвалась смешливая Катя, – вы лучше скажите, когда времена были простые! И сейчас непростые, и пять лет назад непростые, и когда ремонт делали, были непростые, и когда у нас все витрины футбольные фанаты побили, тоже были непростые. Это какой год был, я не помню?
– Две тысячи второй, – буркнула Марина, – чемпионат мира по футболу. Не помнит она! Вот я его до самой смерти не забуду, этот чемпионат мира!..
– Да это я к чему, – моментально нашлась Катя, – это я к тому, что всегда что-нибудь случается, и всегда не вовремя! Вот сейчас кризис случился, и тоже не вовремя!
– Это точно, – согласилась Марина. – Сергей Иванович, не забудь мне показать, какие ты подарки придумал!
– Есть. Покажу.
– Значит, всем спасибо, все на рабочие места.
Время, оставшееся до появления генерального директора издательства «Слава» и неизвестных ей людей из Совета Федерации, Марина употребила на чтение бумаг, которые утром ей подсунула Рита.
Бумаги были как бумаги, ничего нового или необычного Марина там не вычитала. Непонятно, что именно понадобилось от нее Волину, да еще так срочно!..
Рита, несколько раз осторожно заглядывавшая в дверь, обнаружила, что Марина закрыла папку, и быстренько внесла поднос.
На подносе была большая чашка кофе и большой бутерброд.
– Я худею, – объявила Марина Николаевна, с вожделением поглядывая на бутерброд. – Ты же знаешь!
– Знаю, – согласилась Рита, подвигая бутерброд и чашку поближе. – Еще я знаю, что вам надо поесть.
– Мне надо похудеть.
– Я же не предлагаю вам торт!..
Марина взяла бутерброд, вздохнула и откусила изрядный кусок.
Стало так вкусно, что она даже зажмурилась.
Рита тихонько убралась за дверь праздновать победу. Если подсунуть Марине Николаевне бутерброд не удавалось, наступал небольшой локальный конец света. Она, некормленая, начинала капризничать, сердиться, чуть не плакать, жалеть себя и свою впустую пропадающую жизнь. В такие минуты с ней мог справиться только Матвей Евгеньевич, который ни капельки ее не боялся и сразу принимался кормить.
Поглядывая на бумаги, Марина медленно, смакуя, как будто это был бог весть какой деликатес, доела бутерброд и взялась за кофе. В конце концов, гадать, что понадобилось от нее одному из самых крупных в России издателей, – дело неблагодарное, и она стала думать о предстоящем юбилее магазина. Пятьдесят лет, целая жизнь!..
Юбилей, дело хлопотное и многотрудное, намеревались провести в два этапа.
Первый, для «высоких» гостей, в Третьяковской галерее, где будет организована небольшая выставка книг и фотографий, и еще что-нибудь веселое, шуточный аукцион, к примеру.
Второй, для «нормальных» гостей, книжников, коллег, партнеров в каком-нибудь ресторане или концертном зале, если подходящий ресторан не удастся сыскать!.. Места нужно много, народу ожидается масса, так что, пожалуй, найти будет сложно.
Марина точно знала – не только из русской литературы, но еще и из собственного опыта, – что самый лучший праздник тот, где гостям кажется, что увеселения, стол, развлечения и прочее не стоили хозяевам ни минуты внимания. Хорошо и весело как будто само по себе, гостям в радость, и хозяевам в удовольствие. Следовало организовать все так, чтобы не только всем хватило еды и питья и было удобно сидеть, но чтоб никто не искал гардероб, туалет, не мыкался с шубой в руках и туфлями в пакете, не зная, куда приткнуться, чтобы микрофоны «не фонили», чтобы музыка не слишком орала, чтоб подарков хватило на всех, чтобы было где покурить, и чтобы там, где курят, было на чем сидеть, и так далее, и тому подобное. Марина входила во всё, до самых мельчайших подробностей, советовалась, совещалась, уточняла, распределяла, выслушивала доклады и отправляла письма. Сотрудники обижались на въедливую начальницу – они и сами с усами, все могут, все умеют, научились давно, но она умела думать как-то так, как никто из них не умел.
Вот вчера выяснилось, что микрофона предполагается только два. Один ведущему, а второй поздравляющему, все логично!..
– Позвольте, – сказала Марина Николаевна, – а если поздравляющий выйдет не один? У нас сколько магазинов, где, например, два совладельца? И они на все праздники вместе приезжают! Они что, микрофон будут друг другу передавать, что ли?..
Так и вышла из этих микрофонов история!.. Главное, мелочь какая-то, чепуха, а настроение может испортить и гостям, и хозяевам!
Приехавший минута в минуту издатель Волин хотел, чтобы Марина Николаевна поддержала в Российском книжном союзе его программу развития чтения, которая почти ничем не отличалась от предыдущей программы, той, что год назад предлагала сама Марина.
Несмотря на то что Марина Николаевна считала себя тертым калачом, такие вещи ее все еще изумляли.
Приехал человек, с которым они и знакомы-то «постольку поскольку», привез с собой еще одного, вовсе не знакомого! Представили его невнятно – Сидор Семенович, а может быть, Сергей Савельевич! Внятно прозвучало только могущественное словосочетание «Совет Федерации», которое, видимо, должно было поразить Марину в самое сердце, но не поразило.
Приехал человек, привез программу, которую его помощники своровали из Интернета, и теперь выдает ее за свою, да еще какой-то поддержки хочет – абсолютно искренне!.. И его нисколько не смущает, что программа сворованная.
Марина даже не дослушала до конца.
– Слав, – перебила она, глядя издателю в глаза, – ты что от меня хочешь? Чтобы я сделала вид, что ничего не понимаю, и уговорила бы всех остальных членов Книжного союза тоже сделать вид, что они ничего не понимают?
Лицо у издателя вдруг дернулось, и безупречно выбритые щеки чуть-чуть покраснели.
Тот, второй, то ли Сидор Семенович, то ли Савелий Сергеевич, с увлечением рассматривал полку, на которой у Марины стояли всякие забавные фигурки с книжками – то ли от неловкости рассматривал, то ли потому, что разговор его на самом деле не интересовал.
– Я вот что хотел, Марина... Программа чтения ведь все равно необходима, и ты сама знаешь, что народу нужно объяснить...
– Что читать полезно для ума, – закончила за него Марина. – Только ведь дело не в народе, а, Слав? А в том, что программа – это госбюджет, финансирование и всякие прочие радости жизни. Это я все понимаю. Только не понимаю, при чем тут я?!
– Марин, если ты о том, что в нашей программе многое заимствовано из твоей, так это просто мои орлы...
Марина терпеть не могла выражений типа «мои орлы»!..
– Наплевать, что эти твои орлы чужое своровали, – сказала она жестко, – это ваше дело, не мое. Но хоть воровали бы грамотно, что ли!..
Когда за Волиным и тем самым с неясным именем-отчеством закрылась дверь, Марина, насупившись, посмотрела на портрет Высоцкого, висевший в простенке. Почему-то ей было стыдно именно перед Высоцким – за то, что тот слушал такую ерунду!
Этот портрет Марина Николаевна много лет назад выклянчила у администратора театра на Таганке. В театре шел ремонт, и все портреты и фотографии за ненадобностью были свалены в какой-то подсобке. Студенты, и Марина в том числе, обожавшие и «Таганку», и Высоцкого, и Любимова подрабатывали гардеробщиками, уборщиками, рабочими сцены, неважно кем, лишь бы быть ближе к кумирам, к той кипучей, искренней, настоящей жизни, которая только и была тогда в этом театре! Вернее, не просто «была», а била, била ключом!.. Там постоянно совершались маленькие революции, там ставили Булгакова и читали Вознесенского, там можно было дышать полной грудью, жить изо всех сил, а не из-под полы!..
А когда начался ремонт, все сдвинулось с мест, было свалено в углы, задвинуто в коридоры и кое-как прикрыто газетами – хорошо, если прикрыто! – Марина решила, что портрет непременно пропадет, если его не спасти.
И она его спасла.
Вдвоем с подругой Алкой они разыскали администратора, которому было не до них и не до каких-то там портретов, и долго шатались за ним, объяснили, что им, собственно, нужно, ныли, скулили и уговаривали. Замученный администратор никак не мог взять в толк, чего они от него хотят, а когда понял, что им нужно ни контрамарок, ни прибавки к вознаграждению, которое им платили за работу в театре, а хлопочут они всего лишь из-за портрета, махнул рукой и сказал – забирайте!
