Мишель Бюсси - Самолет без нее
Она приняла решение. Теперь, когда ей стала известна правда — страшная правда, — у нее не остается выбора. За свои поступки надо отвечать.
Все случилось так недавно. Вчера. Жизнь пошатнулась. Все закрутилось слишком быстро — хотя непоправимую ошибку она совершила еще раньше. И с того самого дня ее начало затягивать в шестеренки машины, вращающиеся помимо ее воли. Если не сделать рывок, ее перемелет.
Хищник по-прежнему ошивался поблизости. Описывал своими длинными, как ножки циркуля, нижними конечностями круги и не сводил глаз с Лили.
Она смотрела вдаль невидящим взглядом. Она думала о Марке. О том, что заперла его в баре.
Посадила в ловушку. И он пробудет в ней еще пятнадцать минут. Потом, конечно, попробует ей позвонить. Она достала из сумки мобильник и выключила его. Нельзя допустить, чтобы он дозвонился. Марк воспротивится тому, что она затеяла. Будет стараться защитить ее. Говорить о риске, об опасностях, которые ее подстерегают.
Он скажет, что это убийство. Уж она-то хорошо его изучила.
Убийство…
Группа роллеров внезапно сорвалась с места и вслед за седоватым тренером помчалась по направлению к Дому Инвалидов — так стайка ласточек взмывает в небо через секунду после взрыва. Видимо, тренер не на шутку обиделся на Лили, посмевшую остаться равнодушной к его своеобразным ухаживаниям. Оранжевые чурбачки, куртки, майки — все испарилось в единый миг. Остался лишь девственно чистый серый асфальт.
Убийство…
Лили нервно улыбнулась.
Ну, в принципе, да. Можно и так сказать. Убийство.
Необходимое кровавое преступление.
Убить.
Убить монстра и получить шанс еще немного пожить.
Или просто выжить.
10
2 октября 1998 г., 9.45.
Марк поднял глаза.
На часах 9.45.
«Проклятье, стрелки вообще не двигаются!» У него в душе зарождалось странное предчувствие. Этот подарок от Лили, который Мариам убрала в кассовый ящик, этот спичечный коробок… «А что, если это ловушка? Предлог? Отвлекающий маневр? Что, если этот бесконечно тянувшийся час ожидания понадобился Лили, чтобы успеть убежать, спрятаться, скрыться?
Но зачем?»
Не нравилось ему все это. С каждой минутой Лили как будто все больше отдалялась от него. Он опустил глаза к тетради. Он уже догадывался, о какой второй ошибке Леонса де Карвиля там пойдет речь. По словам взрослых, ему пришлось быть прямым очевидцем тогдашних событий. Если версия Гран-Дюка совпадает с легендой, бытовавшей на улице Пошоль, рассказ доставит ему удовольствие. Уже кое-что.
Дневник Кредюля Гран-Дюка.
Леонс де Карвиль верил, что деньги могут все.
Дело не двигалось с мертвой точки. Несмотря на требование министерства юстиции, к которому присоединился судья Ледриан, завершить разбирательство до достижения ребенком полугода.
Шесть месяцев.
Леонсу де Карвилю этот срок представлялся неоправданно долгим.
Адвокаты в один голос твердили ему, что надо набраться терпения и просто ждать. В конце концов все сомнения будут разрешены в их пользу. Они проведут работу с общественным мнением, и постепенно все, включая прессу, полицию и лично Вателье, согласятся, что правда на их стороне. Доказательств в деле нет, следовательно, оно сведется к спору экспертов. О позиции судьи Ледриана можно не беспокоиться. Витрали — пустое место: ни связей, ни опыта, ни поддержки влиятельных лиц… Но, судя по всему, Леонс де Карвиль, старавшийся производить впечатление надменного равнодушия, чувствовал себя далеко не так безмятежно. И решил, что будет действовать сам — твердо и последовательно, как привык при руководстве фирмой.
Один. Повинуясь инстинкту.
17 февраля 1981 года он снял телефонную трубку — ему все же хватило ума не доверять дело секретарю — и договорился с Витралями о встрече, которую назначил на следующее утро. Точнее говоря, с Пьером Витралем. Еще одна грубая ошибка с его стороны. Впоследствии Николь мне обо всем рассказала. Во всех подробностях. Не скрывая ликования.
Наутро следующего дня жители улицы Пошоль в Дьеппе с изумлением наблюдали, как перед калиткой Витралей тормозит «мерседес», чей корпус был едва ли не длиннее, чем фасад скромного строения. В дом вошел Карвиль, переодетый в чужую одежду и с черным кейсом в руке — как в шпионском фильме.
Карикатура.
— Месье Витраль! Могу я поговорить с вами наедине?
Пьер Витраль колебался. Зато его жена — ни капли. В сущности, вопрос был адресован именно ей. И она не задержалась с ответом:
— Нет, месье де Карвиль, не можете.
Николь Витраль держала на руках маленького Марка.
— Видите ли, месье де Карвиль, — продолжила она, — даже если я уйду на кухню, то все равно все услышу. У нас довольно тесно. И даже если я уйду к соседям, то все равно все услышу. Такие уж у нас стены. Здесь всегда все слышно. У нас не бывает секретов от соседей. Возможно, потому, что у нас не любят секретов.
Марк хныкал на руках у бабушки. Она села на стул, посадив его на колени и всем своим видом показывая, что не собирается уходить.
На Леонса де Карвиля ее тирада вроде бы не произвела никакого впечатления.
— Как вам будет угодно, — с улыбкой базарного зазывалы произнес он. — В любом случае это ненадолго. Постараюсь изложить вам свое предложение буквально в нескольких словах.
Он сделал пару шагов по комнате, бросил беглый взгляд на стоящий в углу телевизор, по которому шел американский сериал. Гостиная была крошечная — примерно двенадцать квадратных метров, — заставленная оранжевой пластиковой мебелью, модной в шестидесятые-семидесятые. Карвиль остановился на расстоянии меньше двух метров от Витралей.
— Месье Витраль, давайте говорить откровенно. Никто никогда не узнает, чей именно ребенок выжил в катастрофе. Кто эта девочка? Лиза-Роза или Эмили? Никаких вещественных доказательств не существует, и вы всегда будете считать, что это Эмили, так же как я буду верить, что спаслась Лиза-Роза. Что бы ни случилось, мы с вами будем стоять каждый на своем. Это нормально.
До сих пор Витрали были с ним согласны.
— Даже юристы, — продолжал Карвиль, — даже суд останется в неведении. Ему придется принимать решение, но сказать, верное оно или ошибочное, не сможет никто. Орел или решка. Месье Витраль, неужели вы на самом деле думаете, что судьбой ребенка можно играть, как играют в орлянку?
Витрали молчали, не понимая к чему он ведет. Из телевизора доносились дурацкие взрывы хохота. Николь подошла к телевизору, выключила звук и снова села на стул.
— Я буду с вами откровенен, месье Витраль. И мадам Витраль, конечно. Я навел о вас справки. Не сомневаюсь, что вы точно также поступили в отношении меня.
Николь Витраль все меньше нравилась его самодовольная улыбка.
— Вы достойно воспитали своих детей. Все так говорят. Хотя вам было нелегко. Я узнал, что четыре года назад ваш старший сын Никола погиб, разбившись на мопеде. Я узнал, что у вас, Пьер, больная спина, а у вас, Николь, проблемы с легкими. Учитывая род вашей деятельности, это неудивительно. Я имею в виду, что вам давно следовало бы подыскать себе другое занятие. Ради вас самих. Ради внука.
«Ну вот, добрались и до внука». Николь покрепче обняла Марка, а он снова захныкал.
— К чему вы клоните, месье де Карвиль? — вдруг спросил Пьер Витраль.
— Полагаю, вы уже и сами догадались. Мы с вами не враги. Напротив. В интересах нашей Стрекозки нам следует объединить усилия.
Николь Витраль резко поднялась. Карвиль, увлеченный собственной речью, этого даже не заметил.
— К чему лукавить? — продолжал он. — Я уверен, что вы мечтали дать своим детям и внукам хорошее образование. Мечтали, чтобы они могли ездить на каникулы в другие страны. Мечтали дать им все самое лучшее. То, чего они заслуживают. Дать им в жизни шанс. Но шансы стоят денег. Все на свете имеет свою цену.
Карвиля понесло. Кажется, он уже сам не соображал что говорит. Витрали потрясенно молчали.
— Пьер! Николь! Мне неизвестно, кому из нас Стрекозка приходится внучкой — мне или вам. Но я клянусь, что обеспечу ее выше головы. Буду исполнять любые ее желания. Я сделаю ее самой счастливой девочкой в мире. Но это еще не все. Я уже говорил, что отношусь к вашей семье с огромным уважением. И я готов оказать вам финансовую поддержку, помочь вам поднять на ноги вашего внука Марка. Я отдаю себе отчет в том, что вам эта трагедия нанесла еще более сильный удар, чем мне. Вам теперь придется работать, работать долгие годы, чтобы прокормить лишний рот…
Николь Витраль подошла к мужу. Ее душила ярость. Леонс де Карвиль чуть помолчал, словно подыскивая нужные слова, и наконец решился:
