Герт Нюгордсхауг - Горький мед. Гренландская кукла. Кодекс смерти. Девятый принцип. Перст Касандры
По спине пробежал холодок. Это могло быть его собственное тело.
Без лица.
Bitumen больше не осталось.
Паспорт, одежда. Мертвые вещи. Неужели при воспроизведении тела вещи человека тоже дублицировались вместе с ним автоматически? Ведь труп был в его одежде и с его бумагами.
Он открыл окно и посмотрел на Каир. Шум, хаос, пыль, гам. Все это настоящее. В мире много настоящего. «И станет еще больше», — решил Фредрик.
Мухеллин из полиции по делам иностранцев легко может его здесь найти. А посему лучше самому обратиться в полицию. Он подошел к телефону и через несколько минут уже разговаривал с полицейским. Мухеллин потерял дал речи, когда Фредрик назвал его.
— Мистер Дрюм? — Подозрительность в голосе.
Он в двух словах объяснил, что жив и здоров и что три первых жертвы убийств в пирамиде также живы и преспокойно сидят у себя дома, что он сам сейчас снял номер в отеле на Красном море и что полиции по делам иностранцев и египетскому правительству нечего беспокоиться, что он, Фредрик Дрюм, влезет в научные дискуссии по истории Египта и теории классической египтологии. И что он собирается вернуться домой в Норвегию в ближайшем будущем.
— Это — некоторые вещи мы не — понимаем, мистер…
— Я тоже, но так лучше всего. — Фредрик положил трубку.
* * *Было уже семь часов вечера, но Фредрик все еще лежал на постели, уставившись в потолок, даже ни разу не пошевелившись за последние восемь часов. Он не спал. И ничего не ел. Никто не беспокоил его.
В коде, который он расшифровывал, не хватало всего нескольких ключевых знаков, а то бы он давно его разгадал.
Он соткал пять различных узоров. Перепробовал бесчисленное множество комбинаций. Четыре узора ему не нравились. Пятый, самый красивый, он решил пока придержать. Он был соткан из колючей проволоки, осота и искалеченных змеиных тел, окрашен черной жестокостью и алой кровью, источая запах смерти и гниения.
Наконец Фредрик поднялся с постели и по телефону заказал в номер порцию голубиной грудки с рисом в шафране, салат с йогуртом и бутылку лучшего вина из Бордо, какое только было в отеле.
Он ел, уставившись в пустоту. Наслаждался вином «Премьер Гран Крю Класс», а мысли его крутились возле чего-то, чему не было названия. Но что-то все-таки было. При звуке телефонного звонка он вздрогнул.
Звонил портье. К нему пришла женщина. Мариэтта Сент Арманд. Она ждет в вестибюле. Когда Фредрик спускался вниз, щеки его горели. Кровь бросилась в голову. Монахиня. Он знал, что ей кое-что известно, может быть, она даже владела ключом к разгадке символов, которые необходимы ему для окончательной дешифровки кода.
Она бросилась к нему, не успел он еще выйти из лифта. Фредрик не был готов к объятиям, и, когда почувствовал прикосновение мокрых ресниц на шее, откашлялся и осторожно отодвинул девушку от себя.
— Фредри-и-ик, — прошептала она. — Я никогда больше туда не вернусь. Помоги мне. Не отпускай меня, я так боюсь.
— Да, — пробормотал он, — можешь чувствовать себя в безопасности.
Он не знал, что говорить. Она была очень красивой. Слишком красивой. Настолько красивой, что он не знал, сможет ли говорит с ней, не запинаясь. Без монашеского одеяния, в светлом цветастом платье с белой шалью вокруг шеи, подобной шее Нефертити, с широко распахнутыми сияющими, как яркие звезды Вселенной, глазами она была откровением небес. Его уши в любую секунду могли запылать ярким пламенем. Он даже представить себе не мог, что в обычной одежде монахиня окажется такой красавицей.
— Я — у меня комната — наверху — мы можем…
— Да? — спросила она, подталкивая его к лифтам.
Когда двери лифта уже закрывались, Тут-Анх-Амон прокричал им вслед:
— Орешки, орешки, хочу орешков!
В номере девушка скинула туфли и прилегла на постель. Фредрик пометался по комнате, налил в стаканы вино и воду, а затем уселся от греха подальше на стул у окна.
— Может, ты — как ты думаешь — расскажешь, так ты сказала, я имею в виду, что ты чего-то боишься? — Он взял себя в руки и смог завершить предложение, сфокусировав взгляд на ее туфле.
— Постарайся рассказать все с самого начала. Чего ты боишься, почему ты решила поговорить именно со мной, что ты хочешь, чтобы я сделал, и откуда ты вообще знаешь обо мне?
— Мне кажется, я знала тебя всю жизнь, Фредрик. В госпитале, когда ты лежал и был на краю могилы, я сидела у твоей постели и молилась, ты был так красив, и я знала, что ты вернешься ко мне.
— Ага. Понятно. Ну, сейчас мы встретились. И ты совершенно спокойно относишься к тому, что я жив. Мне хотелось бы, чтобы ты рассказала, чего ты боишься и почему не хочешь возвращаться в госпиталь. — Его затягивал омут ее глаз.
Тут девушку прорвало, и она взахлеб принялась рассказывать о настроении в госпитале, о склоняющихся по комнатам, как зомби, наркоманах, об отчужденности доктора Эрвинга, его тщательных, почти бессердечных анализах состояниях больных, о старых монахинях, живущих в собственном безумном мире; она рассказала, что в госпитале было плохо с деньгами, но что доктор Эрвинг только смеялся над этими проблемами, окружая себя атмосферой цинизма, что она чувствовала, что происходит что-то страшное, но не знала, что именно, что она слышала часть разговора между господином Эдвардсом, его супругой и доктором Эрвингом, что-то о суеверии и старых фараонах, что доктор Эрвинг страшно разозлился, когда Том Харкин, один из самых опекаемых наркоманов, сбежал из госпиталя и разбил себе голову в Каирском музее, убегая от служителя; доктор пришел в бешенство, но совершенно не понятно, почему, ведь его никогда не интересовала судьба сбежавших пациентов; но больше всего Мариэтту испугала записка, оставленная господином Эдвардсом на столе Эрвинга.
— Подожди-ка, Мариэтта, остановись на минуточку, — сказал Фредрик.
Он хотел сосредоточиться и осознать рассказ девушки.
— Кто такие эти Эдвардсы? Это имя упоминал Дитер Дунсдорфф.
— Он сумасшедший. И очень противный. Американец. У него толстая жена, с ног до головы увешенная золотыми побрякушками. Они владельцы бюро путешествий «Cheops Corona Travels».
Фредрика осенило. Лицо! Она была на докладе в Каирском музее, сейчас он понял, откуда ему знакомо ее лицо: она очень похожа на красавицу-гида в желтом, возлюбленную доктора Эрвинга. Мать и дочь! Он прижал руку ко лбу, на место встал последний кусочек мозаики, безумие начало приобретать четкие очертания.
— Записка, Мариэтта, что там было написано? — У него пересохло во рту.
— Фредрик, иди ко мне, обними меня, и я скажу тебе на ухо, — она протянула к нему руки.
Он неуверенно подошел к постели и сел рядом с девушкой. Она прижалась к нему. Он постарался не думать ни о чем другом, кроме ее рассказа.
— Там было очень странно написано. Масса таинственных символов, вязь письмен, — губы Мариэтты шевелились у самого уха Фредрика. — Я помню слова: «Если вы хотите получить нашу дочь, то вам необходимо вступить в общество. Вы должны доказать всему миру реальность воскресения из мертвых. Куда делся Фредрик Дрюм? Мы станем миллионерами, когда обо всем узнают. Встреча общества состоится в шахте Хеопса в пятницу в десять вечера. На входе будет стоять Асхар. Ваше согласие даст вам счастье». Так там было написано. Фредрик, происходит что-то ужасное. Я ведь не схожу с ума, нет?
— Нет, с тобой все в порядке. Действительно происходит что-то ужасное. — Он встал.
— Ты уверена, что в записке было написано «The Pit of Cheops?»[58]
— Да, уверена. Что значит?
— Пятница? Десять вечера? Господи, прости. Сегодня пятница? И уже почти девять! Дождись моего возвращения, Мариэтта!
И не успела она что-либо возразить, как он уже выбежал из комнаты. Спустился по лестнице вниз. Схватил портье за руку и отволок его в сторону.
— Min fadlak, послушай, — сказал он, размахивая деньгами под носом у портье. — У вас в отеле есть современная аппаратура, да? Эта бумажка станет твоей, а потом получишь еще. Если поможешь мне. Используй родственников, друзей и знакомых! Подними всех на ноги! Если ты все сделаешь, как надо, то станешь национальным героем!
После этого Фредрик дал обескураженному парню инструкции, записал кое-что на бумаге и заставил портье несколько раз повторить задание.
— У тебя есть час, — сказал Фредрик. — Самое большое. Я буду ждать в комнате.
— Орешки! — Тут-Анх-Амон упорно гнул свою линию.
В лифте Фредрик попытался успокоиться. Мариэтта рассказала ему о недостающих кусочках мозаики. Прекрасная монашка. Монашка? Чудесная девушка. Он никогда не встречал подобной. При всей своей красоте она была естественна, неиспорченна и доверчива; но сейчас нужно сохранить холодную голову и не потерять путеводной нити.
