Рэй Брэдбери - Голливудские триллеры. Детективная трилогия

Новоиспеченный стажер подошел к стульям.

— Итак, я — Раттиган, — сказал Крамли, — бегу под дождем с двумя Книгами мертвых. Кто-то уже умер, кто-то — вот-вот умрет…

Я выложил книжки на стеклянную столешницу и продолжил:

— На данный момент нам всем известно, что одну из книжек с покойниками послал в припадке ностальгического безумия Квикли. Он хотел напугать Констанцию — и ему это удалось. Далее… Констанция пускается в бегство от прошлого, от воспоминаний о своей стремительной, бурной и никчемной жизни.

— Метко подмечено… — вставил Крамли.

Я замолчал.

— Извини, — сказал Крамли.

Я взял в руки записную книжку Констанции с ее личным списком телефонов.

— А что, если Констанция испытала слишком сильное потрясение от своей старой Книги мертвых? Слишком близко к сердцу приняла свое прошлое, в котором уже так много утрат и потерь? И не нашла ничего лучшего, чем просто покончить с ним… Например, уничтожить его, а вернее — его свидетелей, одного за другим? Что, если она сама пометила красным все фамилии, а потом просто забыла?

— Если бы да кабы… — сказал Крамли.

— Ладно уж, дадим идиоту выразить свой восторг[504]…— Фриц Вонг вставил в глаз монокуляр и всем телом подался вперед. — По-моему, завязка отличная: Раттигангстер решает убить, покалечить или как минимум — напугать свое собственное прошлое, ja?[505] — глубоким тевтонским голосом сказал он.

— И ты предлагаешь в этом ключе разыграть все последующие сцены? — уточнил я.

— Вот-вот — и, если можно, побольше действия, — оживился Фриц.

Я перешел за первый пустой стул.

— Это — тупик старой троллейбусной ветки на Маунт-Лоу.

Фриц и Крамли кивнули, сразу увидев перед собой мумию, спеленутую в газетные заголовки.

— Погодите… — Слепой Генри прищурился. — Порядок, теперь и я на месте.

— Там, на Маунт-Лоу, находится ее первый муж — ее первая крупная ошибка. Кроме того, на холм ей нужно, чтобы найти газеты со своими прежними «я» — и уничтожить их. Она поднимается туда, забирает газеты — там же, где взял их и я, а потом что-то кричит ему на прощание. То ли обвал произошел от этого ее крика, то ли она просто случайно задела стопку газет — этого теперь никто не узнает. Итог в любом случае один: трамвайщик с Маунт-Лоу тонет в лавине плохих новостей. Так?

Я посмотрел на Крамли — его губы сложились в круглое «о’кей». Фриц тоже коротко кивнул. А Генри, как всегда, услышал всех безмолвных и жестом показал: продолжай.

— Стул номер два. Бункер-Хилл — Царица Калифия. Предсказывает будущее, рисует судьбу.

Я взялся за стул, всем своим видом выразив готовность толкать перед собой африканского слона на роликах.

— Итак, что сделала Констанция? Просто немного поскандалила у нее под дверью. Калифию никто не убивал — так же как никто не убивал египетскую мумию с Маунт-Лоу. Ну да, Раттиган на нее наорала — потребовала отменить все ее поганые предсказания светлого будущего. Давняя история. Когда-то Калифия эффектно развернула перед ней свой папирус, на котором был начертан ее жизненный путь. Констанция повелась, и, как слепая летучая мышь, — да простит меня Генри, — полетела исполнять предсказания. Но разве Калифия ее обманула? Да ничего подобного! Будущее было сказочным? На все сто! И вдруг, спустя годы, уже в финале игры, Констанция требует отказаться от этих предсказаний. Калифия вынуждена согласиться — и говорит заведомую неправду, просто чтобы сохранить себе жизнь. Но потом от волнения, исключительно по неосторожности, срывается с лестницы и погибает. Это не убийство. А элементарное нарушение техники безопасности.

— А не многовато ли Калифии? — сказал Крамли, изо всех сил стараясь не показывать своего одобрения.

— Сцена третья, дубль первый, — объявил Фриц.

— Сцена третья, дубль первый, стул номер три… — Я переместился. — Исповедальня собора Святой Вивианы.

Фриц передвинул поближе свой стул и медленно обвел всю мою мизансцену своим монокуляром — как будто это был луч маяка. Затем небрежным кивком велел мне продолжать.

— Здесь перед нами возникает Кларенс Раттиган, великодушный брат, который всю жизнь пытается наставить ее на стезю добродетели, вывести на путь истинный. Разумеется, маршрут этого пути существенно отличается от того, что предложила ей Калифия. Там, где у Калифии «налево», у него — жесткое «направо». В конце концов годы беспробудного греха делают свое дело: братец умывает руки и выгоняет Констанцию из храма. Через какое-то время она возвращается и со скандалом требует отпущения грехов. Кричит на всю церковь: «Очисти меня! Прости меня — ведь я же твоя плоть и кровь! Пожалей меня, уступи!» А он в ответ затыкает уши, а потом сам начинает орать громче ее. Так что, выходит, — он умер вовсе не от ее крика, а от своего собственного.

— Это все твои личные догадки! — Фриц прищурил один глаз — и открыл по мне огонь из второго, направив всю свою жгучую энергию в монокуляр. — Ты докажи. Дай мне момент истины — если уж мы якобы замахнулись на то, что якобы снимаем фильм… Придумай его! Я хочу знать — почему ты так уверен, что священник пал жертвой собственного гнева?

— Черт возьми, да кто тут детектив, в конце концов? — вмешался Крамли.

— Да вот, есть у нас тут один… вундеркинд, — сказал Фриц, не удостоив Крамли взглядом, поскольку все еще держал меня под прицелом своей линзы. — Сейчас все и решится — или грудь в крестах, или голова в кустах. Это уж смотря что он скажет.

— Я что — нанимаюсь на работу? — спросил я.

— Работу ты уже получил. Но можешь и вылететь с треском. Я — директор студии, и я решаю, с кем заключать договор. Итак, откуда тебе известно, что священник сам довел себя до смерти?

Я выдохнул.

— Мне достаточно того, что я слышал, как он дышит… Видел, как он ходит… Наблюдал за его лицом… Для него казалось немыслимым даже то, что она плавает на доске, что она погружается в зоне прибоя и выныривает в другом месте. Она была как раскаленный воздух, а он — как утренний туман. И они столкнулись. Удар молнии — отсюда и жертвы.

— И весь этот фейерверк устроили священник и его дрянная сестренка?

— Святой и грешница, — пояснил я.

На лице Фрица Вонга заиграл здоровый румянец и улыбка отъявленного безбожника.

— Вы приняты. Что скажешь, Крамли?

Крамли слегка отодвинулся от Фрица, но все же кивнул.

— По поводу доказательства? Сойдет… — сказал он. — Что дальше?

Я перешел к следующему стулу.

— Мы в Китайском театре Граумана, на самом верху. Поздний вечер, в проекторе прокручивается пленка, на экране — фигуры, на стене — фотографии. Все прежние «я» Раттиган в сборе — приходи и забирай. Да еще и ее папаша — единственный человек, который знает ее как облупленную, хранитель адского огня. Впрочем, Констанция ему не нужна, так же как и он ей. И вот, она вламывается к нему и срывает со стен свидетельства своего прошлого. Надо скорее их уничтожить, сжечь — все прежние «я», которые она так ненавидит. Папаша в шоке — как от сломанной двери, так и от всего остального. В нем борются противоречивые чувства: все-таки Констанция — его дочь. В итоге он мирится с потерей фотографий, но запускает в проекторе закольцованную пленку: Молли, Долли, Салли, Холли, Гала, Уилла, Сью… Через какое-то время являемся мы — увы, слишком поздно. Пленка крутится, лица мелькают, но нам уже не спасти ни старика, ни фотографии. Вот вам не криминальный труп номер четыре…

— Допустим… А как насчет Дж. Валлингтона Брэдфорда — он же Таллулла Бэнкхед, Кроуфорд, Кольбер и иже с ними? Этот пока живой? Еще не пал жертвой? — спросил Крамли. — А тот, второй — склонный к измене и перемене, Квикли?

— Эти пока живы, но, боюсь, ненадолго. Их судьба едва ли надежнее бумажного змея в бурю. Ведь Констанция затаила на них злобу…

— За что? — спросил Крамли.

— Это ведь они обучили ее всем возможным приемам, чтобы не быть собой, — сказал Фриц, очень гордый своей проницательностью. — Так не делай — делай вот так, так не поступай — поступай вот эдак. Сейчас Ричард Третий научит тебя быть дочерью короля Лира, Медеей и леди Макбет. Они же все — на одно лицо. И вот она послушно становится Электрой, Джульеттой, леди Годивой, Офелией, Клеопатрой… Брэдфорд сказал — Раттиган сделала. А еще ведь есть Квикли. Каждой Конни нужно зайти по очереди к обоим. Хлопот не оберешься: скинуть старую кожу, стереть прежние черты, сжечь документы… Только вот могут ли учителя разучить обратно? Она именно это от них потребовала. «Объясните мне, кто такая Констанция, что она из себя представляет?» — вот вкратце суть ее заявления. Но учителя ведь имеют обыкновение учить только туда, а не обратно. И вот тогда Констанцию понесло…

— В гардеробные цокольного этажа, — подхватил я. — Разумеется, уже после того, как она стащила фотографии в кинорубке. Последний штрих — стереть с зеркал свидетельства своих прежних «я». Содрать, соскоблить, смазать — имя за именем, год за годом…