Ксавье Монтепен - Сыщик-убийца
— Но где же, скажите, по крайней мере, где я?
— У друга.
— Какого?
— Вы узнаете это со временем. Держите ваше обещание верить мне.
Этьен сделал знак своему помощнику, который налил в ложку несколько капель снотворного и подал Эстер:
— Пейте, это принесет вам пользу.
Эстер повиновалась. Голова ее опустилась на подушку, веки стали слипаться и скоро совсем закрылись: она заснула.
В эту минуту в коридоре послышался шум шагов и голоса. Дверь приотворилась, и сторож сказал: «Сюда идет директор с двумя чужими».
Действительно, трое людей остановились на пороге комнаты.
— Друг мой! — сказал директор, обращаясь к Этьену. — Позвольте вас познакомить с главным полицейским инспектором всех сумасшедших домов Сенекского департамента и знаменитым психиатром, как вам, конечно, известно, а это его секретарь.
Новые знакомые обменялись поклонами. Инспектор подошел к Этьену.
— Дорогой собрат, — сказал он, — в мире науки много говорят о вашей смелой операции, произведенной при самых странных обстоятельствах, и я хотел бы увидеть предмет вашего знаменитого опыта.
— Больная, которой я делал операцию, эта бедная женщина, — сказал Этьен, указывая на спящую Эстер. — Если бы вы пришли несколькими минутами раньше, то сами могли бы судить о полученных мною результатах. Теперь я имею повод надеяться, что разум ее восстановился.
— Это было бы чудесно. Вы расспрашивали больную?
— Нет еще. Она поправилась слишком недавно, и я боюсь волновать ее.
— Кто эта женщина?
— Она помещена в секретную по особому приказанию.
— В секретную? — повторил инспектор. — Она под судом?
— Не знаю. Вы знаете так же, как и я, господин инспектор, что нам не дают объяснений.
— Конечно, но, во всяком случае, приказ о заключении должен быть чем-нибудь мотивирован.
— Причина действительно есть.
— Какая же?
— Интересы общественной безопасности.
— Как зовут сумасшедшую?
— Эстер Дерие.
— Посмотрите, пожалуйста, в книгах, господин Бикотье, — сказал инспектор секретарю. — Мы найдем тут точные сведения.
Секретарь раскрыл портфель и вынул из него несколько тетрадей в серой обложке. В них помещались имена сумасшедших, заключенных в Шарантоне, по категориям.
— Посмотрите в отделе секретных.
— Хорошо.
— Ну что же?
— Я ничего не могу найти.
— Вы не видите имени Эстер Дерие?
— Нет ничего даже похожего.
— Очень странно!
— Вы сами можете убедиться…
— По всей вероятности, тут кроется какая-нибудь ошибка, допущенная или в префектуре, или здесь.
— Здесь ошибка невозможна, — заметил директор.
— У меня есть подлинное приказание, которое я могу вам показать.
— Но находящиеся у меня списки взяты из префектуры, — возразил инспектор. — Это кажется мне странным.
Секретарь на всякий случай просматривал списки других сумасшедших.
— Вот имя Эстер Дерие! — воскликнул он.
— В секретной?
— Нисколько; заключена по просьбе госпожи Амадис, у которой она жила, так как чуть не устроила пожар. Она заключена из предосторожности. Вот и все.
— Отлично, — сказал директор. — Но у нас хранится приказ, где сказано «в секретную», и я долгом сочту показать его вам.
— По всей вероятности, это ошибка.
— Весьма странная и неприятная для больной, особенно теперь, — сказал Этьен.
— Не понимаю почему, — возразил инспектор. — Бедная женщина не имеет семьи?
— Да.
— Чем же эта ошибка может ей повредить?
— Сейчас отвечу…
Инспектор сделал жест, что готов слушать.
Доктор продолжал:
— В госпитале Эстер Дерие окружена мрачными стенами, она видит небо только через решетку своего окна, а между тем она нуждается в солнце, в свежем воздухе, деревьях и цветах. Не следует, чтобы, пробуждаясь от безумия, она находилась как в тюрьме. Сейчас она расспрашивала меня, я отказался ей отвечать, но завтра или спустя несколько дней мне будет невозможно хранить молчание, и, кто знает, может быть, последствия моих слов будут роковые. Во имя гуманности я требую свободы для этой женщины, а во имя науки прошу позволения дать ей убежище, где я буду ухаживать за нею.
Инспектор задумался.
— Особа, просившая о заключении Эстер Дерие, не потребует ее обратно?
— Не знаю, — ответил Этьен, — но повторяю, что я готов взять на себя уход за бедной женщиной.
— Хорошо, сударь, я сегодня же займусь этим делом. Если помещение в секретную есть следствие ошибки, то мне кажется вполне естественным обратить на это внимание господина префекта. Потрудитесь прийти ко мне завтра. Я сообщу вам о результатах моих действий.
— Приду и заранее благодарю вас.
— Итак, до завтра. В десять часов утра я вас жду в медицинском бюро.
По окончании осмотра директор привел инспектора в свой кабинет и потребовал приказ о заключении Эстер Дерие. Бумага была сейчас же принесена, и директор с торжествующим видом указал на слово «секретно».
— Правда, — прошептал инспектор, надевая очки.
Он стал рассматривать бумагу.
— Как странно, — вдруг вскричал он, — это слово, кажется, написано другой рукой и чернила другие!
Директор, в свою очередь, рассмотрел бумагу.
— Вы правы, — сказал он, — почерк кажется измененным, а чернила бледнее. Нет сомнения, что это слово было вписано позднее.
— Можете вы дать мне эту бумагу?
— Невозможно, ее нельзя выносить из конторы.
— Впрочем, она мне не нужна; если понадобится проверка, то ее могут сделать и здесь. Я вернусь в Париж и сейчас же переговорю с кем следует, так как, признаюсь, это начинает интриговать меня.
Час спустя инспектор был у начальника полиции и объяснял ему причину своего посещения.
— Это, очевидно, ошибка. Я отлично помню дело. Мы не имели никаких причин помещать ту сумасшедшую в секретную. Я вижу в этом только неловкость рассеянного чиновника.
— Извините, — возразил инспектор, — я сейчас видел приказ о заключении. Слово, о котором я говорю, было вписано не у вас, или, по крайней мере, не той рукой.
— Вы убеждены в этом?
— Совершенно.
— В таком случае, тут есть что-то непонятное. Ошибка, во всяком случае, очевидна, и я отдам приказ о ее исправлении.
— Я буду вам более благодарен, что положение особы, о которой я говорю, сильно изменилось.
— Ухудшилось?
— Напротив. Благодаря таланту одного моего собрата, доктора в Шарантоне, Эстер Дерие вылечилась или, по крайней мере, на пути к выздоровлению. Если она заключена только как сумасшедшая, то совершенно излишне держать ее там.
— Вы совершенно правы. Великодушная особа, которая в течение двадцати лет заботилась о больной, будет извещена и, без сомнения, возьмет ее. Эта дама живет на Королевской площади, я пошлю к ней. Но если она откажется взять ее, что тогда делать? У Эстер Дерие нет средств.
— Тогда мы подумаем, — сказал инспектор, считая бесполезным сообщать начальнику полиции о предложении Этьена Лорио.
— Когда вы можете дать мне ответ? — прибавил он.
— Через два часа.
— Хорошо, я вернусь через два часа.
Начальник полиции сейчас же отправился к комиссару, размышляя по дороге об этом деле, и невольная ошибка, как он думал сначала, начинала казаться ему менее вероятной. Инстинкт полицейского подсказывал ему, что тут кроется какая-то тайна.
— Вы помните, — спросил он комиссара, — Эстер Дерие, сумасшедшую, жившую на Королевской площади и заключенную в Шарантон по просьбе ее покровительницы, старой дамы с довольно странными манерами?
— Отлично помню!
— Инспектор сумасшедших домов Сенского департамента сейчас сообщил мне, что Эстер Дерие выздоровела и ей необходима свобода.
— Надо узнать, хочет ли эта старая дама взять ее.
— Пошлите, прошу вас, на Королевскую площадь.
— Я отправлюсь туда сам.
— Это еще лучше. Представьте себе, Эстер Дерие была помещена в секретную по приказу, написанному на нашем бланке.
— Это ошибка.
— Конечно, ошибка, но вы сделали эту ошибку.
— Я? — воскликнул комиссар. — Каким образом?
— Так как дело было спешное, то вы сами написали приказ о заключении, который затем отнесли в префектуру.
— Я помню также и то, что не писал ни одного слова в графе особых замечаний.
— Но если не вы, то кто же?
— Не знаю!
— Кто из наших агентов занимался этим делом и принес просьбу госпожи Амадис?
— Тефер.
— А кто отвозил сумасшедшую в Шарантон?
— Опять-таки Тефер.
Начальник полиции нахмурился.
— Что он делает теперь?
— Он занимается осмотром меблированных комнат, но, как кажется, не находит это занятие интересным и недолго останется в префектуре.
— Он думает подать в отставку?
