Второй выстрел - Вера Михайловна Белоусова
— Что понять? — замирая, переспросил я.
— Он получил открытку, — сказала она вместо ответа. — Ты знаешь?
— На «Фауста»? Знаю, — сдерживая нервную дрожь, проговорил я.
— Ну вот… Знаешь, он ведь был у меня в тот день… в последний… перед театром, — сообщила она без тени смущения и вообще безо всякого выражения.
Я промолчал.
— Он нервничал… — продолжала она. — Он очень нервничал. Швырнул эту открытку на стол и сказал: «Намекают, что я связался с дьяволом! Так оно и есть! Вызвал черта из преисподней, выпустил джинна из бутылки… Только вот кто намекает? Те или другие? Зря беспокоятся! Как выпустил — так и загоню обратно!» Знаешь, — она подняла на меня сухие, воспаленные глаза, — у него была привычка говорить как будто со мной, а на самом деле — с самим собой. Он при мне думал. Сидел рядом… после всего… и рассуждал вслух. Или когда мы гуляли…
Насчет «после всего» можно было и помолчать. Но я сказал себе, что не стоит обращать внимания — теперь это уже не имеет значения. А вот насчет черта — или джинна — как раз имеет…
— Погоди, — сказал я. — Ты говоришь: «черта из преисподней», «джинна из бутылки»? Это что же, выходит, он сам был с ними связан, с этими асфомантами? Так, что ли?
— Похоже на то, — кивнула она. — Знаешь, об этом ведь поговаривали. Я много раз слышала, в разных местах… Однажды Юра с Андреем это обсуждали — здесь, у меня. Конечно, когда меня не было в комнате. Я случайно услышала. И тебя тогда тоже не было… А помнишь, в другой раз они говорили: кто-то ими командует — кто-то умный и знающий…
— Ничего себе… — пробормотал я. Может, кто и был в курсе, но для меня это была полная неожиданность. — Ну хорошо, допустим… А открытка — от кого? И зачем? Сообщить ему, что он связался с дьяволом? А то он сам не знал! Знал, как видим. Предостеречь? Напугать?
— Не знаю… — она горестно покачала головой. — Вот я и читаю, все читаю и читаю… Думала — вдруг пойму… А толку никакого… И знаешь что? — она широко раскрыла глаза и почему-то перешла на шепот. — Я боюсь!
— Ты? — удивился я. — Чего ты боишься?
— Мне кажется, меня тоже убьют…
— Да ты что?! — я пришел в полное изумление. — Ты-то здесь при чем? Это же политическое убийство! Никакого отношения…
— Ты что, Володя? — она посмотрела на меня с удивлением. — Ты что, забыл?
И вправду забыл… Я забыл, что история со вторым выстрелом, которую следственным органам, между прочим, на удивление долго удавалось хранить под спудом, на днях все же стала достоянием публики и распространилась с неслыханной быстротой. Конечно, и Ольга об этом узнала. Так что разговоры про политическое убийство не успокаивали. Это я настолько погрузился в размышления об отце и асфомантах, что о втором выстреле почти забыл. И вообще — я как-то не до конца в него верил, что ли…
— Предчувствие у меня… — прошептала она. — И тут… про эту… про Гретхен… — она указала на книгу.
«Здрасьте, пожалуйста — Гретхен! — пронеслось у меня в голове. — Ни за что не поверю, что отец у нее был первый! И вообще — что за бред! При чем здесь Гретхен?!»
— Чепуха все это! — мрачно сказал я. — А вот открытку эту хорошо бы отнести куда следует… Куда он ее дел, не знаешь? Выбросил?
— Нет, — ответила она. — Не выбросил. Она здесь. Сейчас принесу.
Она вышла и через минуту вернулась с той самой открыткой. Тем временем меня осенила новая идея.
— Слушай, — сказал я, — а ведь странно… Как это можно было так подгадать, чтобы открытка пришла из магазина ровно в тот день утром? Ну-ка дай мне ее!
Я взял в руки кусочек желтого картона, взглянул на него повнимательнее и поразился нашей всеобщей ненаблюдательное™. Ну как можно было не заметить того, что под самым носом! Ну отец-то ладно — он был слишком взбудоражен, но мы-то куда смотрели?!
— Глянь-ка, Оля, — сказал я. — Ведь это подделка. Здесь нет штампа книжного магазина. Погоди-ка… И когда же ее отправили? Все верно! За два дня до спектакля, чтобы она пришла как раз вовремя… И кстати, открытка напечатана, хотя обычно их пишут от руки. Типичная липа! Но зачем, зачем?! И кто?
— Наверное, эти… асфоманты. Сами и послали… — Ольга пожала плечами. Теперь ее куда больше занимал другой вопрос. — Как ты думаешь, кто был второй?
— Не знаю… — сказал я. — Понятия не имею!
— А я думаю, — медленно проговорила она, — это из-за меня…
— Почему из-за тебя?
— А помнишь, я спросила про преступление? Тогда, вечером — помнишь? Ты думаешь, они шутили: Матвей, Андрей этот?
— Ну, я не знаю, — растерялся я. — Может, и не шутили, только при чем здесь это?
— А вот при том… Они его ненавидели. И меня… Ты думаешь, они меня любят? Они меня ненавидят с тех пор, как… Меня многие не любят…
В упорстве, с которым она тянула одеяло на себя, было что-то маниакальное. Суперэгоцентризм? Или, может, она знала что-то такое, чего я не знал?..
Я успокоил ее, как мог, пообещав приехать в ближайшие дни, и отправился восвояси, унося открытку в кармане. Казалось бы, мне с этой открыткой был прямой путь в компетентные органы. А я колебался. Меня смущали слова Мышкина о том, что асфомантами занимаются «другие люди». В угрозыск я бы, наверное, пошел, а в спецслужбу меня не пускала историческая память. Словом, открытка еще на несколько дней осталась у меня в кармане. Пока я соображал, что с ней делать, мне отчетливо припомнилась сцена, разыгравшаяся после ее получения. Я вспомнил полуистерические расспросы отца, спокойную реакцию матери и кое-какие ее реплики. И тут я понял, что есть вопрос, который мне необходимо задать ей немедленно.
Немедленно не получилось. Матери не было дома. Я с трудом дождался ее прихода. Потом пришлось подождать еще немного: мой вопрос следовало задавать с глазу на глаз. Наконец, удобный момент настал. Мать взяла какой-то журнал и уютно устроилась в кресле, возле торшера. Она заметно осунулась за последние дни… На какую-то минуту я засомневался — стало жалко нарушать ее покой. И все-таки я должен был выяснить…
Я набрал побольше воздуху и приступил.
— Мама, скажи, пожалуйста, — тут мне пришлось откашляться, потому что голос сел, — почему ты в тот день сказала ему: «Если боишься — не ходи»? Ты что-то знала? Ты его подначивала?
Мать закрыла журнал и
