Сокровища Рождественского монастыря - Ольга Баскова
Спешившись у входа в монастырь, где несколько лет назад открыли греко– латинское училище и трудяги-монахи переписывали и переводили церковные книги, князь сделал знак боярам, чтобы оставили его одного, взбежал по ступенькам, коснувшись рукой белых колонн, и, кивнув служителям, склонившимся перед ним, прошел в келью Максима Грека.
Тот работал над очередным трудом, и Василий, увидев его склоненным над книгой, подумал: «Хоть икону с него пиши».
Желтоватое худое лицо с острым тонким носом, длинная седая борода, глаза, светившиеся необыкновенным блеском…
Грек заметил государя, отложил рукопись, встал и, едва кивнув, спросил:
– Зачем я тебе понадобился, великий князь? Неужто ты решил внять моим просьбам?
Василий покачал головой:
– Просьбы твои исполнить трудно.
Максим усмехнулся в седую бороду:
– Трудно, говоришь? Лучше, по-твоему, Божественные законы нарушать? Сребролюбие и лихоимство – страшные грехи.
Князь поморщился: опять он про это!
– Я пришел к тебе поговорить о другом, – Василий опустился на скамью и плотнее запахнул длинную соболью шубу: в келье было холодно. – Что ты думаешь о браке, в котором нет детей?
Максим сложил руки на коленях и чуть прикрыл глаза морщинистыми веками.
– Хочешь спросить о разводе?
Великий князь вздрогнул: монах часто читал его мысли.
– Откуда тебе известно?
– Слухами Москва полнится, – ответил монах уклончиво.
– И каким будет твой сказ?
– Мои взгляды на брак многим известны, – изрек он торжественно, – я из них никакого секрета не делаю. Если про великую княгиню говорить, то послал тебе Бог жену, о которой многие мечтают: красивую, верную, хозяйственную. Давно вы друг с другом, почти двадцать лет. Знаешь ведь, что честна женитва и ложе нескверно. Желаешь спасения души своей – будь доволен своей супругой, а чужих не желай, ибо блудники и прелюбодеи, грешащие с чужими женами, осуждаются в муку вечную с жителями Содома и Гоморры, где червь их не усыпает, огнь не угасает и ужаснейший плач и скрежет зубов бесконечны.
– Я чужой жены не хочу, – буркнул Василий недовольно. – Ежели получу развод, снова женюсь. Разве это блуд?
Грек повертел головой на жилистой шее:
– Грех это, страшный грех, великий князь. Если надеешься убедить меня в обратном, не пытайся, я от своих слов не отрекусь. Думаю, вряд ли ты меня послушаешь, чувствую, по – своему поступишь, только прежде о душе поразмысли.
Он придвинул к себе толстую книгу и углубился в чтение, будто не видя, что государь продолжает сидеть в его келье.
Василий, подобрав полы длинной шубы, вышел из жилища монаха и подумал, что может опоздать к обедне, которую должны были отслужить в церкви монастыря. Хорошо, что он не увидит там Соломонию, с которой вместе ходил на заутреню.
В памяти всплыло худое желтоватое лицо Максима Грека и его слова.
«Никогда этот монах не станет моим союзником, – внутренний голос нашептывал Василию фразы, которые он хотел услышать. – И молчать не станет. Многие его цитируют. Нужно ли мне, чтобы он давал пищу для разных толков? Там, гляди, и до бунта недалеко».
Неясная мысль о том, что волей-неволей придется расправиться с этим строптивым монахом, потихоньку закрадывалась в голову.
«И митрополита Валаама нужно поставить на место, а то и вовсе… – нечестивые мысли наступали, как полки (удивительно, что сразу после выхода из кельи Максима Грека), и Василий им не противился. – В моем государстве мне все подвластно, и неповиновения не потерплю».
К нему подъехал любимый боярин Иван Поджогин, сделал озабоченное лицо и спросил:
– Чего невесел, государь?
