Кровавый апельсин - Гарриет Тайс

– Я должна иметь полную ясность. Моя работа – защищать вас, выработать самую лучшую тактику, а это возможно лишь при условии, что вы расскажете мне все.

Мадлен делает глубокий судорожный вдох и расправляет плечи. Фрэнсин усаживается рядом с ней напротив меня и кладет руку ей на плечо.

– Хотите, чтобы Фрэнсин присутствовала при нашем разговоре?

Мадлен качает головой, а через несколько секунд кивает.

– В прошлый раз вы сказали: последние слова мужа, которые вам запомнились, – о желании уйти от вас. Это так?

Еще один кивок.

– Насколько я поняла, для вас это было совершенно неожиданно.

– Да, у нас были легкие и тяжелые периоды, но я никогда не думала, что мы расстанемся. Я никогда не думала, что он меня отпустит. – Плакать Мадлен перестала, но говорит очень тихо.

– Давайте вернемся к началу ваших отношений. Где вы познакомились?

Мадлен улыбается и смотрит мне за плечо в видимую ей одной даль:

– Он был таким красивым. Я тоже, хотите – верьте, хотите – нет. Нас даже называли золотой парочкой. Все хотели с нами дружить, мол, вдруг и им достанется кусочек счастья. По крайней мере, так они говорили. Ты помнишь это, Фрэнсин? Помнишь первые два года?

– Да, конечно, – кивает она. – Вы оба были такими счастливыми.

Голос Фрэнсин счастливым не назовешь. Я смотрю на нее, но лицо бесстрастное, без признаков горечи, окрасившей ее ответ.

– Да, очень счастливыми. Встретились мы в колледже. Я была на год старше, но это ничего не меняло. Знакомству я очень обрадовалась. Словно молния вспыхнула – Эдвин вошел в бар, и все, наши души слились. Я жила за территорией кампуса на съемной квартире с подругами. Эдвин переехал ко мне через несколько дней после первой встречи, и с тех пор мы были неразлучны.

– Звучит очень романтично, – говорю я, делая отметку в блокноте.

Нас с Карлом кто-нибудь называл золотой парочкой? Очень сомневаюсь. Но когда-то мы были очень счастливы. Едва разменяв третий десяток, мы не знали проблем, по выходным не вылезали из койки и не брезговали дешевым вином – пили все, что горит. Встречались мы в барах вокруг Ватерлоо и особенно любили кубинский, пока не посетили Гавану и не попробовали настоящий ром. В тот отпуск мы трахались ежедневно, но однажды заснули на пляже и были искусаны москитами так, что прикоснуться было больно. Секс тогда прекратился, но мы много смеялись, а сейчас даже не улыбаемся друг другу.

– Эдвин не уставал меня баловать – дарил подарки, то и дело признавался в любви. Мы переехали в крохотную квартирку – только он и я. Большего нам и не требовалось. Чудесная была пора… – Мадлен продолжает улыбаться.

– Но ты тогда сменила направление, помнишь? – вмешивается Фрэнсин.

Мадлен кривит губы – интересно, что означает сия гримаса?

– Да, да, мне вообще не стоило изучать юриспруденцию. Для меня это слишком: просиживать целыми днями в библиотеке не хотелось.

– Куда вы перевелись? – спрашиваю я.

Позиция Мадлен понятна: помню студентов юрфака нашего колледжа, странных кротовидных существ, подслеповато щурившихся на утреннее солнце после ночи, проведенной за штудированием судебных отчетов. Сама я получила диплом историка, а юриспруденцию изучала на курсах переподготовки. Я утверждала, что знание истории помогает лучше разобраться в законах, а сама боялась, что другие юристы куда компетентнее меня.

– На бухгалтерский учет. Учиться было тоже непросто, но хоть библиотечной работы меньше. К тому же Эдвин считал, что пользы будет больше. Мол, профессия очень ценная.

– В сравнении с профессией юриста? – Изумление мне сдержать не удается.

– Он не считал, что мне по силам стать хорошим юристом. Говорил, я слишком тихая. Не люблю стычки и противоборство. Никогда не любила.

– А бухучет вам нравился?

– В общем, да. Работать приходилось, но мне было проще. Я больше времени проводила дома. Когда Эдвин не работал, мы не расставались.

– А что изучал он?

– Экономику. Эдвин всегда стремился работать в финансовой сфере. Большинство студентов о будущем особенно не задумываются, а Эдвин твердо знал, чего хочет. Это было одной из лучших его черт. – Мадлен снова улыбается.

Я смотрю на Фрэнсин, но у той совершенно непроницаемое лицо.

– Фрэнсин, а вы с ним ладили?

Мой вопрос застает ее врасплох – отвечает Фрэнсин не сразу:

– Да, да мы неплохо ладили. Мы с мужем в ту пору жили в Сингапуре. Мэдди нам писала письма – сначала обычные, потом электронные. Присылала фотографии. Много фотографий. Так мы познакомились с Эдвином. Так мы видели, как они счастливы.

Я делаю очередную запись.

– Эти фотографии сохранились?

– Да, – отвечает Фрэнсин, явно удивленная моим вопросом.

– Можно нам на них взглянуть? – спрашиваю я.

– При чем тут эти фотографии? – Голос Мадлен звенит от раздражения, и я поворачиваюсь к ней.

– Они помогут мне понять, какими вы с супругом были в молодости. Когда вы поженились?

– Девятнадцать лет назад. В этом году была бы наша двадцатая годовщина.

Теперь Мадлен кажется расстроенной: от страшной реальности лопнул пузырь воспоминаний, временно ее окружавший. Она пускает голову, а я делаю запись и даю ей время успокоиться.

– Сын у вас родился лишь после нескольких лет брака?

– Да. Я хотела детей сразу, и мы пробовали, но пару лет не получалось. Потом Эдвин наконец согласился. Родился Джеймс. Я была очень счастлива!

– Что значит «наконец согласился»?

– Эдвин считал, что детей заводить неразумно. Он стремился сделать карьеру и не хотел, чтобы я сразу бросала работу. Впрочем, ссориться он тоже не хотел. Эдвин знал, пить таблетки я не соглашусь ни за что, и решил проблему сам, – чуть ли не нараспев говорит Мадлен.

Фрэнсин явно не по себе: она поджала губы и ерзает на стуле.

– Мадлен, как Эдвин решил эту проблему? Что он сделал?

– Таблетки он раздобыл у знакомого доктора. Каждое утро он приносил мне чай и туда их подмешивал. Я всегда любила сладкое, чай пила с сахаром, и разницы во вкусе не чувствовала. Эдвин все сделал правильно. Завести ребенка раньше времени и все испортить было бы ужасно.

Я смотрю на нее в полном изумлении:

– Получается, он давал вам вредный препарат. Это противозаконно. Преступно…

– Нет! – перебивает меня Мадлен. – Ничего подобного. Люди вечно сгущают краски, а Эдвин для меня старался. Для нас. Я вела себя неразумно, и он исправлял мои ошибки.

Я делаю еще несколько записей, но сосредоточиться не могу: слишком велико потрясение. Я знаю, что чувствуешь, когда хочешь забеременеть и не можешь. Матильда у нас появилась легко, а вот со вторым так и