Ария смерти - Донна Леон
В разговор вмешалась контесса:
– Я хотела, чтобы Паола выучила венециано[42], на котором говорят другие дети, а не только наша прислуга. В конце концов, это ее родной язык.
– А вы говорите на нем, синьора? – поинтересовалась Флавия, забыв добавить титул, – так сильно ее удивило то, что аристократы отправили свое дитя в государственную школу.
– Нет. Думаю, это выглядело бы слишком претенциозно, я ведь не венецианка, – ответила контесса. – Но Паола здесь родилась, и мне хотелось, чтобы она свободно общалась на этом языке.
Паола откинулась на спинку дивана и закатила глаза, всем своим видом показывая, что слышит это, сколько себя помнит.
От Брунетти не укрылось, что взгляд Флавии перебегает с одной женщины на другую в поисках новой темы разговора.
– Я мог бы поговорить с Фредди, – сказал он.
Фредди был другом Паолы, но и его тоже, причем даже более близким. Иногда Брунетти думал, это оттого, что они познакомились подростками, а не детьми, и дружили в те годы, когда из мальчишек становились мужчинами.
– Принести цветы в театр – это одно; проникнуть в частное домовладение, чтобы оставить их там, – совершенно другое, – добавил комиссар.
Какое-то время Флавия обдумывала его слова. Брунетти был не уверен, что с правовой точки зрения оба эти «способа доставки» не равнозначны. Вряд ли это преступление – войти в дом, в котором ты не живешь, если тебя туда не приглашали. Туристы, к примеру, делают это ежедневно: сколько раз друзья рассказывали ему о том, что обнаружили посторонних у себя во дворе или на лестничной площадке. И разве это преступление – оставить цветы у чьей-то двери?
– Дорогая, эта идея не так уж плоха, – обратился к Флавии конте. – Думаю, Гвидо стоит пообщаться с этим типом. Дать ему понять, что кое-кто относится к этому серьезно.
– Ты правда думаешь, что это нужно? – повернулась Флавия к Брунетти.
Тот выпрямился на стуле и ненадолго задумался, а потом сказал:
– Не вижу оснований, по которым этого человека можно было бы привлечь к суду. В его действиях нет никакого криминала, равно как нет и доказательств, что это угрожает твоей жизни и благополучию.
– То есть должно случиться что-то плохое, чтобы вы вмешались? – возмутился конте, вставая на защиту гостьи.
– Papá! – с досадой воскликнула Паола. – Это звучит так мелодраматично: «Должно случиться что-то плохое». Флавии всего лишь принесли цветы и записку. Ей же ничего не сказали.
– Странное поведение, – резко ответил на это конте. – Нормальный человек просто подпишет открытку и отправит ее. Или заплатит флористу за обычную доставку. К чему вся эта таинственность? Это неправильно. – Повернувшись к Флавии, он сказал: – По-моему, у вас есть основания тревожиться: вы не знаете, с кем имеете дело и чего еще ожидать.
– Послушать тебя, Флавии что-то угрожает, – обратилась к нему Паола. И, повернувшись к гостье, произнесла: – Я совершенно не согласна с отцом. Кто бы за этим ни стоял, ему всего лишь нужен повод похвастаться перед друзьями тем, как сильна его страсть к музыке. Все это бравада, попытка доказать, как тонок его вкус и сильны эстетические порывы!
Это прозвучало так, словно она находила ситуацию смехотворной.
Конте потянулся за граппой, которую подала горничная, и плеснул по чуть-чуть в две рюмки. Одну из них он подал зятю и отпил немного из своей.
– Думаю, скоро мы узнаем больше.
– Что ты хочешь этим сказать, дорогой? – спросила у него жена.
– Что эта история не закончена.
Конте одним глотком опустошил рюмку и поставил ее на стол.
8
Когда через полчаса они вышли из палаццо, Паола предложила мужу для разнообразия прогуляться к мосту Академии и оттуда вернуться домой по другой стороне канала. Оба прекрасно понимали, что это плюс пятнадцать минут к их обычному маршруту, но еще и возможность проводить Флавию, которой от моста до дома было минуты три ходьбы. А раз она не знала, где именно они живут, то и не догадается о намерениях Паолы ей покровительствовать…
Брунетти, то и дело мысленно возвращаясь к переменам, произошедшим во Флавии, судя по всему, с годами, приготовился к тому, что они будут беседовать о музыке и центром разговора будет именно она. Флавия, однако, предпочла темы, актуальные для всех родителей. Сказала, что ужасно беспокоится по поводу наркотиков, хотя ее дети никогда не выказывали к ним ни малейшего интереса. И боится – дочери это касалось даже больше, чем сына, – что кто-то из них попадет в дурную компанию и его принудят к чему-то такому, что при обычных обстоятельствах она или он не стали бы делать.
Когда Паола спросила, что страшит больше всего Флавию, та неодобрительно покачала головой – недовольная то ли современностью, то ли собственными смутными опасениями.
– Не знаю, – сказала она. – Я не представляю мир, в котором они живут. Но никогда не перестаю тревожиться за них – это будто едва слышный, фоновый шум в ушах.
Паола придвинулась к Флавии поближе и взяла ее под руку.
– Нам кажется, что дети – это чистый лист, – сказала она. – Но это не так. У каждого из них свой характер и привычки, а потом – и своя жизнь. И мы никогда не перестаем волноваться о них. Никогда! – И хорошо знакомым Брунетти тоном добавила: – Думаю, стоило бы изобрести специальный родительский телефон для тех, у кого есть дети-подростки.
– И каким бы он был? – спросила Флавия.
– Он никогда не звонил бы между часом ночи и шестью утра!
Флавия засмеялась и сказала:
– Если найдешь такой, пожалуйста, купи и мне!
В приятной беседе, будто закадычные друзья, они дошли до музея, а потом и до моста, и остановились у его подножия. Флавия расцеловала Паолу в обе щеки и отодвинулась, чтобы посмотреть на Брунетти.
– Не могу выразить, как я вам признательна! Я и не знала, как соскучилась по всему этому: по дружеской беседе, вкусной еде и отсутствию треволнений. Чудесный вечер!
Вапоретто номер один, следующий к Лидо[43], ревя мотором, дал задний ход и ударился об имбаркадеро. Это был настолько привычный звук, что Брунетти с Паолой его даже не заметили, а вот Флавия вздрогнула и обернулась. Когда немногочисленные пассажиры речного трамвая разошлись, она сказала:
– Еще мне хотелось бы поблагодарить вас за терпение. – Она улыбнулась, но это была всего лишь тень той улыбки, которую Брунетти помнил.
Желая приободрить Флавию, он сказал:
– Я поговорю с Фредди. Мы с ним давно не виделись, и это хороший повод позвонить ему и пригласить в бар.
– Если тебе кажется, что так будет лучше…
Брунетти наклонился, чтобы поцеловать Флавию в обе щеки.
– Всегда приятно пообщаться со старым другом, разве нет?
– Конечно, – сказала Флавия, глядя ему в глаза. – Старая дружба не ржавеет.
Ночь выдалась ясной – оставался всего один день до полнолуния.
