Последний переулок - Карелин Лазарь Викторович
Джентльмены поднялись.
- Нельзя, господа, у нас в СССР свои порядки. Да вот сейчас вы про них узнаете. - Барменша, начав фразу с улыбкой, закончила ее, увяв совершенно. И быстро, на двух своих шарах, покатила от стола назад к стойке, укрылась за барьером.
А в бар вошли важные, важно оглядывающиеся строгоглазые дружинники. Их было трое. Двое мужчин и девушка. Строги-то они были строги, но в "весе пера", что ли. Мужчины не шибко рослые и сильные с виду, а спутница их тоненькая, невысокая. Только и силы, что в символах силы, в этих вот красных повязках на рукавах.
Девушка подошла к их столику, сказала строго:
- Что это? Да у вас тут целый ресторан! Товарищ заведующая, надо ли напоминать вам, что ничего подобного в вашем баре быть не должно?!
- Да вот ребятишки здешние день рождения друга отмечают, - виновато отозвалась барменша, издали грозя Геннадию кулаком. - Слабохарактерная я, беда со мной.
- Да, беда, несомненно. И шум такой подняли, что мы не могли не вмешаться. День рождения? Это у кого же из вас?
- Зиночка, да пойдем, ребята мирные, - позвал один из дружинников.
- Зиночка? Надо же! У меня день рождения, Зиночка, - сказал Геннадий, поднимаясь. - Зиночка, Зинаида, Зинуля... Как там еще? Зинаидушка... Прошу, присаживайся. Зинушенька, Зинуля моя милая... Пришла! Ах ты радость моя! Зинок ты милый!
- Да вы пьяны, молодой человек! Товарищи, товарищи! - Она оглянулась к своим спутникам. - Он же пьян невероятно!
- Нет, Зина, Зиночка, Зинуленька, я не пьян. Садись, ну присядь со мной. И парней своих зови. Друзья, присаживайтесь. Мне сегодня стукнуло раз, два и т.д... Верно, родился, вылупился. Прошу! Сестричка, гони еще один "Кишинев" и тарелку дамской размазни. А это мои друзья, самые-самые. Славик. Дима. Коля. Вы нас не обижайте отказом. Мы народ мирный, но обидчивый. А вас мы уважаем, вы наши защитники, как же, очень уважаем. Нас без вас бы тут били-лупили. А так... Ребята, тащите их, усаживайте.
Что поделаешь? Четверо сильных парней вежливенько так, без насилия, но и твердой рукой подвели мужчин-дружинников к столу, пододвинули им стулья, усадили. Что тут можно поделать? Не отбиваться же? Да и попробуй отбейся от таких. Уступила и маленькая строгая Зина. Но прежде чем сесть, она вынула из сумочки очки, нацепила на носик, вгляделась внимательно в Геннадия. Мол, должна же я понять, что это за человек. Разглядела, вымолвила свой приговор:
- Нет, вы не пьяны, во всяком случае не очень. - Догадалась, догадливый народ женщины, даже и такие, еще пока обереженные жизнью: - У вас неприятности? С какой-то Зиной?
- Не то слово, взяла да и изменила мне, - сказал Геннадий, дивясь, что взял да и признался, сказал правду про стыдное для себя.
- Вам?.. Это вы, наверное, ей. Впрочем, это не мое дело. Но только мы не пьем, товарищи. А уж коньяк и подавно. Не смейте разливать, мы же на дежурстве!
- А контакт с народом, с населением должен же быть у вас? - сказал Дима, востроносенький, быстроглазый, усмешливый парень. - Узнаете, кто есть кто. Коньяк в таких случаях - отличный ускоритель.
- Студент? - спросил один из дружинников, застенчиво принимая протянутый ему стакан. - Зина, собственно говоря...
- Ни в коем случае, Вадим Петрович! Как вы не понимаете?.. Поставьте стакан! И вы тоже, Сашенька! Нет, друзья, мы пить с вами не станем. Разве что чашечку кофе. Поймите нас правильно, мы на дежурстве, патрулируем. Было бы нонсенсом, если бы мы тут с вами напились!
- Кофеек патрулю! - крикнул Геннадий. - И тарелку с нонсенсами, я хотел сказать, с пирожными!
- А вы не без юмора, - сказала Зина. - Нет, правда, друзья, вы студенты? Да что я, вы все старше студенческих лет. Молодые инженеры? Физики? Филологи? Вы - здешние?
- Мы здешние, - сказал Дима. - Я - слесарь-водопроводчик. Он именинник наш - электрик и вообще на все руки. Николай - сантехник, гроза засоров, как и я. Славик - плотник, столярничает. Мы не из МГУ, мы из ПТУ. В прошлом, конечно. Все четверо не женаты. Профессии у нас такие, что многое видим. А ведь женятся сослепу. Верно говорю? Вы-то замужем?
- Нет. Профессия такая...
- Извините, а вы от какого учреждения здесь к отпуску три дня прирабатываете?
- Что значит к отпуску? Работа дружинника - это общественное поручение.
- Знаю, согласен, сам иногда дружиню. А все-таки что три дня к отпуску за это прибавляют, это существенно.
- А я вот кровь сдаю, - сказал крупный, медлительный Николай. - Еще два дня к отпуску.
- Фу, какой практицизм! - сказала Зина.
- Фу да фу - и пять дней к отпуску, - сказал Славик, вот именно что Славик - славный, светленький паренечек, но с колкими, в упор рассматривающими глазками.
Грянула музыка. Вальс.
- Предупреждение! - крикнула барменша. - Последний вальс, скоро закрываемся!
- Вот как вы ее напугали, - сказал Геннадий поднимаясь. - Прошу вас, Зина, покружимся.
Что было делать? Он уже подхватил ее сильными руками.
- А глаза у вас грустные, - сказала она, подчиняясь этим рукам, уступая, вступая в кружение.
Он промолчал, прижав к себе маленькое, крепкое тело этой девушки с красной повязкой на рукаве, нахальновато соскользнув рукой к ее бедрам - все они одинаковые! Она была в совсем новых брюках из джинсовой ткани, сужающихся к щиколоткам. Наимоднейшие дамские штаны. Он знал, как они называются. "Бананы" - вот как. Она была в "бананах", но на вырост. Не нашелся у спекулянтки ее номер. Штаны отличные, с молниями где нужно и не нужно, но - на вырост. И когда ладонь соскользнула к бедру, то только и ощутил он топорщащуюся, грубую джинсовую ткань. А крепенький ее задок упрятался, отгородился, она и не почувствовала его руки.
- "Бананы" с рук брали? - спросил он.
- Уберите руку! Это просто какой-то нонсенс, в какую мы попали ситуацию!
- Да вы не бойтесь.
- Это вы не бойтесь. Учтите, я танцую с вами только потому, что мне вас жаль. У вас неприятности, это видно невооруженным глазом.
- А уж в очках-то и подавно. Телефончик дадите?
- Боже, он собирается мне звонить! Познакомился! Поймите, это же нонсенс!
Правдами-неправдами, дружески, только дружески, но все же понуждая, а силы были неравные, парни уговорили - убедили! - пригубить и раз и другой и Вадима Петровича, и Александра Андреевича, да и самою Зинаиду Павловну. Ну, а коньяк, особенно если он такой старый, такой хитрый от своей старости, лукавый, коварно действующий, он свое дело знал, он сам тоже умел себя предложить - чуть зазевался, а стакан уж у губ, и потягиваешь, потягиваешь за разговором, в гаме да в смехе.
Да и велик ли грех? И верно, надо же познакомиться с местным "бомондом", если твой тут район патрулирования. Не только строгостью, но дружескими связями силен бывает дружинник при экстремальных разных случаях. Это просто удача, что так все вышло, что эти парни теперь станут им приятелями. А эти парни, для которых здешний бар, видимо, что-то вроде их личного клуба - сюда никто больше и не зашел с улицы, - а они, собственно говоря, ничего же плохого не делают. Справляют день рождения друга. Кстати, славный парень. И у него грустные-прегрустные глаза.
Когда Геннадий, проводив Зину (а она неподалеку жила, по ту сторону Сретенки, в Даевом переулке, - всё у него рядом), когда он рискнул ее поцеловать в подъезде ее дома, она не стала отбиваться.
Только шепнула, чуть задохнувшись:
- Но ведь это же нонсенс! - И побежала, вырвавшись, вверх по лестнице, смешно бултыхаясь маленькими крепкими бедрами в "бананах" на вырост. А, все они одинаковые! Он побрел, покачиваясь, домой.
11
Наутро, ровно в девять часов, Геннадий звонил в дверь дома Кочергина. Позвонил и замер, ожидая, что сейчас отворит дверь Аня. В халатике? Без бельишка опять? Он бы, может, и не пришел сюда сейчас, хоть и обещал, но притянул канат, на канате его кто-то приволок сюда. Кто же это? Что за канат? Чуть разлепил глаза утром, а уже понял, что пойдет к Кочергину, что не увернуться ему, не сможет. Такой это был канат, так сразу натянулся, потянул.
