Гунар Цирулис - Не верьте в аиста
Петер вынул из кармана две монеты и протянул говорившему.
— На, и кати, если тебе свобода надоела.
— Думаешь, мусора засаду устроили?
— Вчера их там кишмя кишело. И кто мог знать, что у той старухи родственник такой туз?.. — он пожал плечами. — Ничего, у меня уже есть на примете один кандидат в тюрягу. Но пусть девчонка его получше обработает.
— А как дела с бриллиантовой старухой? — Тоже надо несколько дней обождать…
Ничего не поделать, — в голосе Петера зазвучали начальственные нотки. — Пока держится теплая погода, надо поработать на пляже.
— До воскресенья там ничего не вытанцуется…
Темень стала гуще, отчего казалась еще безнадежней.
Воскресенья все ожидали с нетерпением, в особенности школьники — им после каникул было вдвойне трудно привыкать к учебному режиму. А стоило взглянуть в окно, как сразу казалось, будто до осени еще далеко. Но больше всех изнывал Альберт, каждый час, проведенный без Ингриды, казался прожитым впустую.
Оттого он так яростно и препирался с Расмой, распекавшей его после уроков за пассивность только что созданного звена юных друзей милиции. И употреблял такие выражения, что девушка, даже возвратясь домой, едва сдерживала слезы.
Зато здесь ее печали сразу нашли отзывчивое сердце. Конечно, это странно звучит, но ничто так не поднимало настроение мадам Зандбург, как невзгоды близких. Злорадство? Ничего подобного! Напротив — переживая беды и неприятности других, приходя людям на помощь, она забывала про свои собственные горести. Однако в семье Кашисов царило полное согласие и мир, никого не требовалось защищать или утешать, и мадам Зандбург уже начала чувствовать себя лишней и никому не нужной. Нервный припадок приближался медленно, но неотвратимо.
И вот приходит из школы вконец расстроенная Расма и слезливым голосом пересказывает бабусе свой разговор с Альбертом.
— И ты знаешь, что мне ответил этот паршивец?! Если сама родила недоношенную идею, то сама и вынянчивай своего недоноска. Мол, за это мне платят стипендию, а отцу — зарплату. «Я, — говорит, — не собираюсь участвовать в комедии с друзьями милиции, которым не доверяют даже тревожного свистка…» Тайком катает девчонок на отцовской «Волге» и воображает черт-те что. Тоже мне моралист нашелся! Точно я для собственного удовольствия придумала этих друзей милиции! Но раз уж звено есть, так что-то надо делать, правда, бабуся?
Переложив груз печали на бабушкины плечи, Расма мгновенно ожила, увидела, что по-прежнему сияет солнце, и поняла, что гораздо разумней присоединиться к Варису.
Мадам Зандбург также испытывала необыкновенный прилив сил. Еще бы! Она снова могла вернуться к привычной роли советчицы, наставницы. Снова был повод в чем-то участвовать, спасать положение и доказывать, что многоопытная старость стоит большего в сравнении с поколением юных.
Расположившись на шезлонге, и без особого интереса поглядывая на своих внуков, играющих в бадминтон, Рената Зандбург предалась раздумью. Зато Чомбе без передыху носился от Расмы к Варису и обратно, напрасно пытаясь поймать на лету волан.
— А знаешь, тот мальчишка прав! — неожиданно изрекла мадам Зандбург, словно продолжая ранее прерванный разговор. — Дети, перестаньте носиться, когда с вами говорит взрослый… В другие времена вам бы дали бомбу или самострел, а не эту дурацкую повязку… Если бы за дело взялись мы, эта банда воров уже давно угодила бы за решетку. Расма, ты даже не представляешь, какой прелестный фартучек я тебе привезла…
— Бабуся, ну пожалуйста, сколько можно об одном и том же!
— Хорошо, детка, хорошо, не буду сыпать соль на твои раны. Но это уж я вам скажу: Эдуард слишком мягок со своим жульем. Он хочет все делать в лайковых перчатках, лишь бы ему пальчики не замарать. Попадись мне в руки этот гаденыш, он бы в два счета признался, где зарыл чемоданы… — Мадам Зандбург осенила новая идея: — А нельзя ли в это ваше звено записать и меня?! Скажем — почетным членом, а?
— Только как пенсионера, требующего ухода. В порядке шефства, — пряча улыбку, сказал Варис. — Так сказать, в виде компенсации за убытки, понесенные из-за халатности милиции.
— Нет, нет, — замахала мадам Зандбург, — вашему Альберту надо подыскать другое занятие. Что он любит больше всего на свете?
— Да, наверно, машину, — ответил Варис.
— А теперь еще и Ингриду, — дополнила Расма.
— Эту финтифлюшку, с которой расхаживал по пляжу?.. Да ее же ущипнуть не за что, — поморщилась бабушка. — Но нынче никто невест не крадет. Мальчишку этого надо завести совсем по-другому. Говоришь — машину…
— Что ты там еще задумала, бабусь? — в Расме заговорили дурные предчувствия.
— Ты ведь хочешь расшевелить этого мальчишку, хочешь, чтобы дружинники начали действовать? Вот так оно и будет! — мадам Зандбург окинула внуков взглядом, полным триумфа. — Своя рубашка ближе к телу. Забегает как наскипидаренный!
— Уж не собираешься ли ты угнать у Альберта машину? — ужаснулся Варис.
— С какой стати пачкаться самой? — бабушка напустила на себя обиженный вид. — Слава богу, на свете хватает настоящих воров, — она встала. — Я уж как-нибудь да выведаю у Эдуарда, не пропала ли где какая машина, и тогда за дело возьмемся мы!
VIII
Воскресное утро выдалось солнечное. Словно в насмешку над бюро погоды, скептически предвидевшим «переменную облачность», синева над морем была ясна и прозрачна. Хорошо, что электрички курсировали еще по летнему расписанию, не то кое-кому из рижан пришлось бы застрять в городе на весь день. Большая часть пассажиров так жаждала солнца, что выходила уже в Булдури и отправлялась со станции прямиком на пляж.
Пляж буквально устлан телами. В море тоже полно купающихся, и дежурному спасательной станции трудно понять, кто действительно тонет, а кто ныряет для собственного удовольствия. Оставалось лишь время от времени просматривать пляж в бинокль, не заметно ли где признаков паники. Как обычно, больше всего беспокойства проявляли матери. Одна бегала вдоль берега у воды и в отчаянии взывала:
— Зигурд! Не заходи так далеко! Выходи сейчас же, раз тебе говорят!
Но малыш, плескавшийся голышом на первой отмели, и не думал внимать строгому приказу.
Рената Зандбург тоже вышла на прогулку. Упорно не желая надевать любезно предоставленные ей халат и легкую домашнюю одежду, она упрямо носила только свое черное шелковое платье и при всяком удобном случае повторяла:
— Это к скорой смерти. Оставили мне как раз то, в чем хочу в гробу лежать…
Она вела на поводке Цезаря, который осторожно обходил стороной каждую лужицу, старательно обнюхивал каждую кучку песка. Хорошо воспитанный Цезарь подошел к мусоросборнику и возле него задрал заднюю лапку.
Это вызвало среди гуляющих целую бурю возмущения.
— Старый человек, а стыда нет никакого! — напала на Зандбург толстая женщина, заменившая купальный костюм лиловыми панталонами и преогромным черным лифом.
— Вам разве неизвестно, что запрещается прогуливать дворняжек по пляжу? — вторил той долговязый плешивый мужчина.
— Это не дворняжка, а породистая служебная собака, — невозмутимо поправила его мадам Зандбург. — Может, он как раз по следу идет, а вы его сбиваете.
— Этакая шавка?.. — издевался лысый. — Да такую даже блоха не побоится.
Рядом стоял милиционер, озабоченный разрешением очередного пляжного конфликта.
— Хорошо, что я очки сняла и положила рядом! — верещала пожилая женщина и без видимой логики продолжала: — А то сидела бы теперь с распухшим носом!
— За очки я бы вам заплатил, — оправдывался плечистый юноша. — А по какому праву вы продырявили мне мяч спицей? Как будто бы нарочно…
— Хоть бы играли как люди! — вмешалась в разговор воспитательница детсада. — А то ведь лупят что есть силы и гасят. Убийцы!
Смекнув, что разговор принимает нежелательное для него направление, волейболист незаметно попятился назад, но вдруг замер, будто уперся в невидимую преграду. Поглядел на окружающих и снова — будто не веря своим глазам — на песок, где еще совсем недавно лежали его вещи. Наконец до него дошло!
— Мои вещи! Старшина! У меня украли вещи!..
Милиционер вздохнул и вынул из планшета шариковую ручку и блокнот.
— Что там у вас было? «Спидола», конечно…
Потерпевший кивнул.
…Чуть поодаль, кокетливо жонглируя волейбольным мячом, лавировала меж распростертых на солнцепеке загорелых тел Ингрида. Движения ее были неторопливы и гибки. В «бикини» она была просто неотразима. При звуках джазовой музыки Ингрида изменила направление и подошла к четверке мужчин, которые, рассевшись вокруг транзистора, резались в карты.
— Будет вам козырями шлепать, лучше попытали бы счастья в любви, — пошутила Ингрида. — Не хотите ли малость поразмять свои протезы? — и она высоко подбросила мяч.
