Лилия Беляева - "Новый русский" и американка
— Не спеши заражаться! В наше время вполне можно подхватить сифилис или, что особенно страшно, СПИД. Вот я, например…
Он, глупенький, так и дернулся:
— У вас… у вас СПИД?
Черные глаза его сделались круглыми, как у совенка. Его изготовившийся было к атаке членик распустился и свял резиновым шариком, наколовшимся на острие.
— Да нет же, очаровательный мой звереныш, — сказала я. — Просто считаю своим долгом немножко повоспитывать тебя… И будь мне благодарен за пусть маленькую, но бесплатную лекцию.
Он припал с поцелуем к моей открытой груди, и его мужское достоинство встало в строй в ту же секунду.
На что это было похоже? Скорее всего на слегка пупырчатый огурчик, но со своеобразным запахом недоспелого манго, и отчасти изнанкой уха годовалого щенка породы буль-терьер. Да, да, могу подтвердить ещё раз — у каждого моего секс-партнера наблюдался своеобразный запах, отчего так и хотелось коллекционировать, коллекционировать…
С молоденьким специалистом по брейку мы закончили сеанс очень и очень славно. Мне почему-то ужасно захотелось, чтобы он станцевал свой брейк у меня на животе, пока я возлежу на кустах алых и белых роз. И он это мое желание выполнил. И пока он танцевал на моем животе и отчасти лобке, я вот ведь нежданная радость! — девять раз испытала оргазм! Даже с половиной. Это ли не восторг! И стоило ли после этого переживать оттого, что спина и ягодицы у меня оказались достаточно исколоты шипами! После всего я насыпала марганцовки и окунулась в эту целительную воду, продезинфицировав таким образом все свое тело, и с тихой, благодарной нежностью вспоминая великолепный танец исключительно неутомимого и потрясающе виртуозного малыша на моем животе и как бился, вился, и метался надо мной его очаровательный, свежий, как цветок лотоса, членик… а у меня — оргазм за оргазмом, оргазм за оргазмом…
Но все-таки потом мне пришлось прибегнуть к хирургической помощи и вытащить три колючки из задика и четыре из спины, пониже лопаток, Вытерпела, разумеется. Но разве момент любви не стоит того?!
А вот третий мой цветной… Даже не знаю, с чего начать… Он играл в оркестре у одной небольшой белой «звездочки». На бас-гитаре. И при этом так ломался, изгибался на сцене, так гимнастически элегантно поджимал-разжимал свои длинные ноги, кренился из стороны в сторону, шевелил плечами и кадыком, и его бас-гитара кидала в зал такие призывно-страстные, мрачноватые аккорды, что мое чуткое интимное местечко никак не стерпело… И поддалось на провокацию… И уж я прямо не знаю, почему так получается, но и в этот раз мы с этим гитаристом едва взглянули друг на друга (я ему преподнесла ветку сирени) — и все… Не сговариваясь, прошли в его зеркальную уборную, и в первый раз он взял меня прямо на гримерном столике, как раз напротив большого зеркала, и предупредил, что такая у него особенность — брать женщин только на твердых поверхностях, так как его исключительно возбуждает сочетание несочетаемого — твердого основания и мягкого женского тела поверх… И чтоб при этом в ярком электрическом свете хорошо просматривались отдельные пупырышки на моем соске и он мог, кроме того, насладиться переливчатым блеском моего «одуванчика» там, внизу…
— Какого одуванчика? — спросила я, немного заикаясь, потому что он все это произнес между делом, то есть трахая меня и, кстати, периодически разглядывая меня и себя в зеркале.
— Это что ж ты такая несообразительная? — игриво укорил он меня. Сейчас точно укажу. Вот он, твой рыженький одуванчик! — и он, я не могла не удивиться такому повороту событий, на несколько секунд вынул из меня свою «флейту» и ею провел по моему кудрявому лобочку. Но вскоре вернулся к своему основному занятию с прежним, отнюдь не угасшим энтузиазмом.
С моей стороны было бы большой неправдой сказать, что это очень удобно — лежать на гримерном столике. Тем более что мои длинные ноги свешивались с него не слишком-то ловко. Однако тело его, голое, неутомимое, — кстати, почему-то в красном галстуке — говорило мне красноречиво и долго-долго: «Не цепляйся к мелочам, у каждого свой вкус, приноровись и лови кайф». И я его ловила. Сладкие волны наслаждения так и захлестывали меня. Жажда получить свое росла во мне, как огненный ком, посылая частые, могучие импульсы во все нервные окончания моего разгоряченного тела. А его толстые, крепкие, варварские губы тем временем пробирались все напористее, чувственно-беспощаднее, в глубь моего рта, а потом их сменил его горячий, мокроватый, жестковатый язык, который полизал мои десны, потом зубы, потом достал даже до маленького язычка, отчего я немножко поперхнулась, а на ресницах у меня тотчас выступили слезы оглушительного, полноценного женского счастья.
Его красный галстук между тем, свисая с плотной шоколадной шеи, изредка задевал за кончики моих отзывчивых, трепещущих грудей, и они млели и таяли, и я поняла, наконец, почему моя «бас-гитара» голая, но в галстуке, какой это божественный кайф!
Вскоре, однако, ему поднадоело трахать меня на гримерном столике, и он хрипло, просительно, властно проговорил:
— Спустимся ниже!
И тотчас его сильные руки с чуткими пальцами музыканта опрокинули меня на пол, и эти чуткие, гибкие пальцы принялись так умело наигрывать что-то свое, достаточно причудливое на моих грудях, бедрах, между бедер, а потом как-то разом скакнули к моему заветному плоду, бутону, дырочке…
Правда, какое-то время эти его длинные, уверенные пальцы замерли в некотором недоумении у меня на лобке, потому что запутались в моем густом, светло-каштановом руне… А когда, когда они отыскали то, что хотели, и двинулись… двинулись внутрь — вглубь, в мои заветнейшие закоулочки-переулочки, из моей груди вырвался непроизвольный крик восторга.
А далее… далее… Он. Эта моя шоколадная, удивительная, неординарная «бас-гитара», на этот раз стал играть на собственной «флейте»… Он так внезапно и резко… отдал её моему телу… пробив ею вздрагивающий, торжествующий бутон моей онемевшей от восторга плоти, что слезы неподдельного, глубокого, беспредельного счастья тотчас оросили все мое лицо.
— Ах, какая прелесть… — стону, и благодарю, и, конечно же, прошу: Еще… еще…
И мой отзывчивый дикарь тотчас всаживает свою «флейту-копье» точно в мою жаждущую, изнемогающую дырочку, и мне невероятно сладко ощущать себя бабочкой, приколотой к полу и не имеющей права на какой-то самостоятельный, мелодичный полет.
О, этот протяжный, дикий, сумасшедший стон осчастливленной плоти, какой исторгла я и следом исторг мой неукротимый партнер, проливая свое горячее, изобильное семя аккуратно в презерватив, согласно всем правилам безопасного секса…
А потом он немного смущенно спросил меня:
— Я не сделал тебе больно, дорогая моя козочка?
— О нет, нет! — ответила я ему совершенно искренне. — Совсем даже наоборот.
— Тогда пора сыграть ещё одну вариацию на тему… но уже там, где все наоборот, — произнес мой музыкант что-то загадочное и оттого ужасно волнующее взял меня за руку и абсолютно голый, в красном галстуке на шее, провел по закулисным, мрачноватым без света лабиринтам и вывел на сцену, утонувшую в каком-то вовсе безысходном, космическом мраке.
— Не бойся, — сказал он тихо и, как мне показалось, торжественно. Никого уже нет. Ушли все — артисты и работники концертного зала, и здесь все принадлежит только нам двоим. Приступим к увертюре…
Я, конечно же, и предположить не могла, что собирается делать с моим телом эта изобретательная и, конечно же, изысканная «бас-гитара»… Но то, что произошло потом, — звучит и звенит во мне до сих пор как самая могучая, бесподобная, оригинальнейшая симфония…
Внезапно, с яростью пантеры, он схватил меня за плечи, за талию, за бедра и бросил поверх полированной поверхности черного концертного рояля и прорычал сладострастно, упоительно и жутко:
— Я люблю трахать розовое женское тело на черном рояле! Тебе это подходит или нет?
И это было столь непохоже ни на что другое, столь феерически, столь небанально, что я задохнулась от восторга и вместо ответных слов тотчас в невольном порыве протянула свою чуткую руку и нежно-нежно прикоснулась к его достаточно длинной и уж, конечно же, по-мужски крепкой «флейте»… А он сейчас же, вероятно, под глубоким впечатлением от этого моего королевски-женского жеста, принялся всасывать в себя мой сосок, попутно постанывая и рыча от удовольствия. Но так как, видимо. Действовал в пылу страсти не слишком расчетливо, вдруг стал задыхаться — ну никак, никак у него не получалось сделать необходимый вдох-выдох — ведь грудь у меня большая, полновесная, ничего не скажешь, и когда он по неосмотрительности всосал её в себя всю, она, естественно, забила ему и рот, и горло, и гортань…
Но я тотчас поняла размер нависшей над ним опасности и, выйдя из сладкого сексуального забытья, помогла ему освободиться от моей груди…
