Сергей ГОРОДНИКОВ - РУССКАЯ РУЛЕТКА
– Конечно, – он вынужденно согласился. – Конкретные дела делают конкретные люди. Трудно же всерьёз полагать, кроме Наполеона кто-то другой создал бы наполеоновскую Францию, даже если б смог воспринять все его идеи.
Ведущий глянул в камеру, и мне показалось, прочёл над нею невидимое зрителям замечание. Он опять повернул голову к собеседнику.
– С этим я согласен. Давайте на такой ноте подведём итоги. Во всяком случае, доверие к вашим целям налицо. Фондовый рынок действительно отреагировал на них однозначным доверием инвесторов. Я вместе со зрителями желаю вам успеха, которого так заждалась страна, заждались все мы, простые её граждане.
Першиц безмолвно и небрежно кивнул, и на экране плавно поплыли имена и фамилии участников и создателей передачи. Я досмотрел весь ряд ненужных мне сведений о людях, которых никогда не встречу, затем черноволосая молодая женщина сообщила, что повтор передачи будет на следующий день, в десять часов утра.
Дистанционное управление – удобная вещь, телевизор мигнул и погас. Бублики были съедены, всё хорошее, как известно, имеет свойство быстро заканчиваться. Я некоторое время сидел на диване и соображал, чем бы ещё развлечься, в смысле пожевать. Припоминая, что среди остатков былой роскоши, на кухне можно отыскать соломку, я нехотя поднялся со своего удобного лежбища. Нахально прозвеневший телефонный звонок приостановил меня у порога гостиной. Электронные часы показывали двадцать шесть минут двенадцатого – подходящее время для «совы», не обременённой проблемами дневной жизни. Под телефонные трели я вышел на кухню, открыл одну створку настенной полки, другую. Соломка, действительно, ещё осталась. Вынув пакет с ней, я поднял трубку.
– Алло? – женский голос на другом конце провода был юн и свеж, нетерпелив.
Я пытался сообразить, кому из знакомых барышень мог вдруг понадобиться в такой час, и не без удовольствия вспомнил, наконец-то узнавая интонации.
– Я вас слушаю, – сказал я, переставляя аппарат с холодильника на стол и опускаясь на стул. – Сегодня вы неожиданно прелестны, прямо милое создание.
– Я хорошо выспалась и… – в голосе прозвучало сомнение. – А это вы?
– Кто ж ещё? Конечно, я моя радость.
– Нет, это точно вы?
Я протяжно вздохнул в самый микрофон.
– Теперь слышу, что вы. Что ж это такое? – уже спокойно сказала Вика. – Я звоню-звоню, а вы не берёте трубку. Вас следует проучить.
– За что, моя прелесть? Ты бы видела, как я бежал по лестнице, будто обезьяна на удар гонга. – Она прислушалась, поощряя мой трёп. – У меня дрожали руки от волнения, проклятый замок не сразу признал хозяина, я споткнулся о порог, лбом разбил зеркало. И всё для чего? Чтобы меня проучили?
В последние слова мне, кажется, удалось вложить искреннее огорчение. Она тихонько засмеялась.
– Думаете, я так и поверила?
– Но, моя радость, послушай, как рвётся из груди моё сердце, оно трепещет, как испуганный зайчик. Разве не слышно?
– Н-нет…
Я не дал ей закончить, я был в ударе.
– Это из-за телефонной сети. Вы же знаете, какие у нас паршивые сети, они способны искажать голоса, хрипеть и свистеть, доводить влюблённого до отчаяния.
– А вы что, уже влюблены в меня? – не без оживления заметила она.
– А вы сомневаетесь? – И я с пафосом продекламировал: – «Любил ли тот, кто сразу не влюбился?»
– Чьё это? – спросила она.
– Кажется, Шекспир, моя радость.
– Фи. Он мне никогда не нравился.
– Бедняга Шекспир…
– По-моему, вы сидите в кресле, в халате, вам нечем заняться. Приятно в такие минуты потрепаться с хорошенькой женщиной. И не возражайте, я знаю, что это так.
– С самой красивой, самой очаровательной, самой-самой…
Она тихонько засмеялась.
– А вы кот.
– Ещё какой! Могу выгибать спину и тереться о стройную ножку, мурлыкать от удовольствия. Так что же побудило вас позвонить, и откуда узнали мой номер?
– А я только что пришла, и по автоответчику узнала…
– Да-да-да, – делая вид, что припоминаю, прервал я. – Я же сам звонил и оставил сообщение. Значит, вы заходите, ещё стоите в мокром плаще и прослушиваете автоответчик. И тут же набираете мой номер. Очень мило.
Она фыркнула.
– Конечно же, нет. Я сижу в кресле, в тёплом халате и после ванны.
– И сгораете от любопытства, хотите знать, зачем я звонил?
– В общем да.
– Мне хотелось узнать, успели вы выскочить замуж в третий раз или решили повременить?
– Какой… а-а, ну да, я выхожу замуж.
– И хотите, чтобы я держал ваш шлейф.
– Если не трудно.
– Моя радость, для вас я готов на всё. И когда состоится церемония?
– Завтра. Завтра утром.
– Утром? Во сколько? В девять, десять?...
Я примолк.
– Фи, в это время я ещё сплю, – сказала она. – В одиннадцать. Сможете в одиннадцать? – произнесла она так, словно не сомневалась в моём ответе. – Знаете, как к нам доехать?
– Я помню, – заверил я. – И в одиннадцать меня устроит.
Она всё же беспечно назвала адрес, и я напоследок объяснился с мрачной торжественностью:
– Я приеду, чтобы выполнить ваш жестокий каприз, коварная. Но пусть вам снится всю ночь, что вы разбили мне сердце. Пока.
Она хихикнула, и я положил трубку.
– Что-то здесь не так, – проворчал я себе под нос.
Однако мне было лень думать, вечернюю норму размышлений я давно перевыполнил. Я предпочёл отдаться лёгкому удовольствию от приподнятого настроения, которое испытывал после этого звонка.
8
К утру я сгорал от нетерпения в предвкушении встречи с ночной собеседницей. Но задержался дома, чтобы ещё раз просмотреть передачу с участием экономического советника президента. Хотелось разобраться с подозрениями о связи его программы с тем, что задумал Иван. Повторный просмотр начала передачи мало что добавил к впечатлению, которое сложилось накануне. Удивило и озадачило изменение в самом конце. Вопроса ведущего о возможных последствиях для программы оказания поддержки приоритетным предприятиям в случае несчастного случая с господином Першицем и ответа господина Першица уже не было. То ли сократили передачу, то ли… Я не стал уточнять для себя второе предположение, мне всегда не нравились поиски чёрных замыслов всякий раз, когда наши ожидания не совпадают с действительностью. В жизни полно непредвиденных обстоятельств. Я выключил телевизор и через минуту был больше озабочен тем, что опаздываю. Не люблю опаздывать. До паралича здравомыслия не люблю. Убеждаешь себя: какого лешего волнуешься, мир не перевернётся, не улетит в тартарары. Но что толку! Легче петуха убедить не кукарекать. И когда я эту болезнь подхватил?
Всё равно опоздал. Когда съезжал с шоссе, повернув к рядам невысоких дорогостоящих домов, на часах было четверть двенадцатого. Стоянка перед домом, облепленная ровно подстриженными кустами, за прошедшие сутки ни в чём не изменилась. Разве что иномарок на ней стало меньше, всего парочка, точно все остальные разбежались после крупной ссоры. Я вывернул «шевроле» к краю стоянки. Никто не встречал меня с цветами, только со второго этажа доносилась ритмичная танцевальная музыка. Выйдя из машины, я хотел застегнуть плащ, но передумал и зашагал напрямую к застеклённой парадной двери. В залитом дневным светом вестибюле коричневые пластиковые кадки с высокими декоративными деревцами и кустами показались мне старыми знакомыми. У стола, руки за спиной, стоял жилистый мужчина лет пятидесяти. По выправке, по тому, как на нём сидел тёмный костюм, по светло-серой рубашке и строгому тону галстука в нём угадывался офицер в запасе. Он подождал, пока я приблизился, и спросил невыразительным голосом:
– Вы к кому?
Я объяснил. Он неспешно протянул руку к листку бумаги на столе, повернул его к себе и всё так же невозмутимо задал вопрос:
– У вас есть документы?
Одно за другим я вынул удостоверение личности, лицензию, водительские права и предложил на выбор:
– Что вас больше устроит?
Он взял только удостоверение, сверил данные с записью на листке, после чего вернул мне и показал жестом, дескать, он не возражает, если я пройду внутрь. Я был ему совсем не интересен.
По лестнице я поднялся на второй этаж. Просторная лестничная площадка ласкала глаз светлыми и чистыми стенами. Ритмичная музыка едва слышно прорывалась из-за одной из двух дверей, и как раз на ней была цифра нужной мне квартиры. Я почти ткнулся в дверь носом, прислушался. После чего нажал кнопку звонка. Музыка, очевидно, заглушала его, и звонок с моей помощью охотно трезвонил и трезвонил, стараясь доказать, что он всё же громче. Наконец дверной замок мягко щёлкнул, и дверь широко распахнулась. В полумраке большой прихожей во всей домашней красе предстала Вика. На ней было бежевое трико по колена, а под обтягивающей грудь короткой майкой с глубоким вырезом классно оголялся живот. Она удивлённо вскинула дуги бровей, и я ощутил себя в странном положении. Показав на её живот, как за соломинку, схватился за глупую мысль.
