Н. Борисов - Дело передается в суд
— Ну что ты звонишь мне по пустякам! — взорвался прокурор города. — Неужели ты не в состоянии решить вопрос о каком-то Рязанцеве самостоятельно?
— Но ты же сам мне сказал, чтобы я не давал санкции на его арест.
После небольшой паузы, во время которой Тихонов отчетливо слышал стук своего сердца, Званцев сказал:
— Если ты устал, возьми отпуск и отдохни. Я же еще пока не сумасшедший и эту фамилию слышу первый раз…
Оперативное совещание группы в отделе проводил Кунгурцев. Первым попросил слова я.
— Итак, — сказал я, — вместо одного преступника нам предстоит искать сразу двоих. Хотя мнимый Рязанцев находится вроде бы в компетенции соседнего с нами районного отдела, но, как выяснилось, на совещании у начальника угрозыска города, между ним и Викторовым существует самая прямая, непосредственная связь. Дело в том, что рецепты, предъявленные мнимым Рязанцевым в аптеке, и рецепты, которые Викторов щедро раздавал родственникам умирающих больных, выписаны одной рукой на бланках, украденных в больнице текстильщиков.
— Трудно сейчас решить, какая связь между ними, — сказал мой приятель, оперативный уполномоченный угрозыска Миша Петелин. — Может быть, Викторов, так нагло проникающий в больницы, украл в одной из них бланки рецептов, заполнил их и передал своему сообщнику, а может быть, и просто продал первому подвернувшемуся покупателю. В этом случае они и не обязательно должны быть сообщниками.
— Искать, конечно, надо обоих, — сказал старший группы капитан Кузнецов. — Но я считаю, что сосредоточить наши усилия надо главным образом на Викторове. И хотя, конечно, эта фигура покрупнее той, что выдает себя за Рязанцева, и поймать Викторова будет сложнее, но не забывайте, что о нем нам больше известно — и его запоминающаяся внешность, и хромота, и суковатая палка, и методы «работы».
— Рано или поздно он опять придет в какую-нибудь больницу, — сказал я.
— И наша первая задача оповестить о нем все больницы города, а может быть, даже организовать там дежурства наших сотрудников… — поддержал мою мысль Миша Петелин.
Когда мы все высказались, слово взял Кунгурцев:
— В том, что между так называемым Рязанцевым и так называемым Викторовым есть какая-то связь, сомнений быть не может. Но эта связь лежит на поверхности, а вглубь вы почему-то не заглядываете. Затеянная вами дискуссия о том, кто более опасный и опытный преступник — Викторов или так называемый Рязанцев, на первый взгляд никакого значения не имеет. Но это только на первый взгляд. И вот почему. Безусловно, это большая наглость — представиться ученым консультантом, сделать записи в историях болезни, осмелиться разговаривать с лечащим врачом на профессиональные темы. Но разве менее нагл другой преступник, присвоивший себе чужой паспорт, переклеивший в нем фотографию и предъявивший его потом в милицию. Он рисковал немедленным разоблачением. Ведь, не мог же Рязанцев знать, что ему попадется разиня дежурный. Но он все-таки выдал себя за другого, потому что хотел любой ценой выиграть время, потому что не один раз попадал в подобные ситуации и привык не теряться ни при каких обстоятельствах. Но этого еще мало. Уйдя из милиции, он понимает, что рано или поздно до него докопаются. Скорее рано, чем поздно. Возможно, кстати, что под этой фамилией он совершил что-то, о чем мы еще не знаем. В том, что милиция не бездействует, его убеждают две полученные им повестки. Тогда он решается на отчаянный шаг, наглость которого вообще не идет ни с чем в сравнение, — звонит районному прокурору и выдает себя за прокурора города.
— Простите, Петр Иванович, — рискнул я перебить его, — но зачем же ему было звонить Тихонову и просить за Рязанцева, то есть за другого человека?
— Да потому, что таким образом, ничем, в сущности, не рискуя, он выиграл два дня. Если бы не звонок, его стали бы разыскивать на два дня раньше. Для такого преступника это не так уж мало, как может показаться. Итак, для обоих преступников характерны наглость и решительность, добавьте к этому рецепты, выписанные одной рукой, и…
— Ну, а мотивы, мотивы уж у них безусловно разные, — перебил его капитан Кузнецов.
— Поговорим о мотивах, — охотно согласился Петр Иванович. — Омнопон, который Рязанцев пытался получить в аптеке по подложному рецепту, — сильнейший наркотик. Но и Викторов в одной из больниц почувствовал себя вдруг плохо и попросил срочно сделать ему укол омнопона, якобы от болей в области почек. Кроме того, если вы помните, старшая сестра больницы имени Пирогова заметила, что у него сильно дрожат руки. Значит, в один день в одном городе, даже в одном районе, орудуют два наркомана. Не слишком ли много, товарищи оперативные работники? Слава богу, мы живем не в США и не в Турции, и я бы на вашем месте обратил внимание на такую удивительную эпидемию наркомании.
Мы молчали, хотя уже начинали догадываться, что имел в виду Кунгурцев.
— Итак, — продолжал Петр Иванович, — Рязанцев, высокий, широкоплечий мужчина, лет тридцати — тридцати пяти, украв чужой паспорт, делает попытку добыть наркотики в аптеке, но терпит неудачу. А спустя некоторое время другой мужчина, тоже высокий, широкоплечий, лет тридцати — тридцати пяти, появляется в больнице.
— Но хромой, — сказал я.
— Подумаешь, как трудно напялить на себя ортопедический ботинок и полчаса поволочить ногу, — возразил Кунгурцев. — Кстати, старшая сестра сказала, что больная нога не слишком мешала Викторову передвигаться. А уж она-то в таких вещах разбирается. Это дешевый трюк, и давно известный. С самого начала мне показалось подозрительным, что такой махровый жулик имеет столь запоминающуюся внешность, такое количество, прямо скажем, выдающихся примет. Да его бы давным-давно уже заметили и арестовали, если бы он на самом деле был хромым. Хромота его и палка с набалдашником как будто специально подсовывались всем, с кем он имел дело, чтобы запутать след, исказить показания свидетелей.
— Значит, вы думаете, что Викторов и Рязанцев — одно лицо? — спросил капитан Кузнецов.
— Я уверен в этом, — сказал Кунгурцев.
Уже через час после совещания консультант-профессор медицинского института проанализировал по нашей просьбе рецепты, выписанные Рязанцевым-Викторовым, и записи, сделанные им в историях болезни, побеседовал с врачами и сказал, что интересующий нас субъект безусловно не чужд медицине.
— Однако, — отметил профессор, — некоторые типичные ошибки и неточности, допущенные Рязанцевым-Викторовым, не дают нам права преувеличивать его медицинские познания, которые, с моей точки зрения, находятся примерно на уровне второго-третьего курса института.
— А может быть, он сам долго лежал в больнице? — предположил капитан Кузнецов.
Но профессор решительно отверг эту версию:
— Попадаются, конечно, дотошные больные, которые могут часами разговаривать о своих болезнях. Но писать по-латыни — это уж слишком.
При помощи Кунгурцева мы разработали четкую версию, по которой Рязанцев-Викторов действительно учился в медицинском вузе, скорее всего в нашем городе, так как он подозрительно хорошо знал наши городские больницы, и что он был исключен или сам ушел из института после второго или третьего курса. Мнения всех свидетелей сходились на том, что ему сейчас около тридцати — тридцати пяти лет. Значит, искать интересующего нас человека нам предстояло среди студентов-медиков, обучавшихся в одном из двух медицинских вузов города в начале пятидесятых годов.
В первом институте ничего интересного узнать не удалось. За три-четыре интересующих нас года было отчислено всего пять студентов — трое из них через год вернулись обратно, один окончил другой институт и в настоящее время находился в заграничной командировке, а один после тяжелой болезни умер.
Во втором институте нам повезло больше. Архивариус — толстый, общительный старичок, к которому я обратился за помощью, — с хитрой усмешкой посмотрел на меня и гордо заявил, что даст мне любую справку без всяких архивов.
Он на самом деле обладал памятью электронно-счетной машины: не прошло и минуты, как в моем блокноте появилось восемь фамилий студентов, отчисленных со второго и третьего курсов ровно десять лет назад.
— Может быть, вы даже помните, за что? — спросил я, глядя с восторгом на симпатичного старичка.
— А как же, — ответил он. — Двое по болезни, пятеро перевелись в другие институты, один сел в тюрьму за мошенничество.
Мне захотелось расцеловать чудесного архивариуса, но я сдержал свой порыв, так как не был уверен в том, что это будет ему приятно.
— Ну-ка, ну-ка, расскажите, пожалуйста, мне о мошеннике.
Два раза просить архивариуса не пришлось, и вот что я от него узнал.
Владимир Степанович Греков родился в семье врача-хирурга. После войны семья переехала в Таллин.
