Ольга Трунова - Тайна зеленой таблички. Исторический детектив
– Кстати, зачем тебя звала Кутти?
Ему ничего не оставалось, как рассказать о какой-то странности, которую царевна случайно заметила, но забыла:
– А когда Кутти услышала о том, что вы чудом избежали смерти, вероятно, от сильного потрясения, она вспомнила и послала за мной, чтобы посоветоваться. Правда, она считает это происшествие незначительным.
– Так пойдем сейчас, выясним наконец, в чем там дело, – решительно сказал царь.
Люди жезла, охранявшие покои царевны, вытянулись в струнку, увидев приближающегося государя.
Маленькая горница царевны, освещенная четырьмя серебряными светильниками, была пуста, но в глаза вошедшим сразу бросилась открытая дверь в опочивальню, раскачивающаяся на оси в каменном подпятнике. Предчувствуя недоброе, Табарна кинулся в комнату, Гисахис с замирающим сердцем вбежал следом.
Кутти лежала навзничь возле туалетного столика рядом с опрокинутым стулом. Невидящий взгляд ее больших черных глаз был устремлен ввысь, из-под густых волос царевны струилась алая кровь, растекаясь темным пятном на песочного цвета шерстяном тканом ковре.
Табарна глухо застонал и, став на колени рядом с дочерью, приподнял ее голову. Писец опустился с другой стороны и осторожно дотронулся до руки царевны. В глазах Кутти вдруг появилось осмысленное выражение, ее взгляд остановился на лице Гисахиса. С трудом шевельнув пересохшими губами, она прошептала еле слышно: «уточка…» и закрыла глаза.
Глава 8
– Уточки… – еле слышно прошептала Катя, отвечая на укоризненный взгляд Лыкова, который, открыв хлипкую калитку, застал ее стоящей посреди двора.
– Что – уточки? – не понял Сергей.
Он тревожно озирался по сторонам, хотя в сгущающихся сумерках разглядеть что-либо в саду, окружавшем дом, было невозможно.
– Я только вышла загнать уточек, – объяснила Катя, доверчиво глядя на него заплаканными глазами.
Они вошли в дом, состоящий из сеней и двух небольших комнат, бедно обставленных, но чисто прибранных. Взглянув на белевшие на спинках стульев и стареньком диване салфетки с выцветшей вышивкой, историк почувствовал, как сжалось его сердце, – когда-то это было увлечением и его матери, и воспоминания о детстве всегда вызывали в его памяти большой круглый стол в гостиной, покрытый белоснежной скатертью с аккуратно вышитыми на ней яркими анютиными глазками.
Тем временем Катя приготовила чай и села за стол напротив. Сергей как-то по-новому увидел ее: в тусклом свете люстры пережившая потерю единственного близкого человека девятнадцатилетняя девушка сегодня выглядела старше своих лет, черты лица обострились, опущенные уголки обычно улыбающихся губ придавали ей строгий вид. Он даже несколько растерялся, не зная, с чего начать разговор.
– Похороны состоятся послезавтра, – прервала молчание сама Катя. – Вы придете, Сергей Владимирович?
– Конечно.
– Я так благодарна, что музей взял на себя организацию похорон и все расходы. Мирра Георгиевна мне позвонила, сказала, чтобы я не беспокоилась.
– Мы тебя не оставим, Катюша… – убежденно сказал историк, потом, помолчав, осторожно спросил. – Ты вчера вечером или сегодня никого из наших не видела возле своего дома?
– Нет, – удивилась Катя, – но я и не могла. Мирра Георгиевна сказала, что полиция была у вас почти весь день и сотрудников просили никуда не уходить.
– А ты одна была в доме?
– Нет. Когда мне сообщили… – голос девушки дрогнул, но она взяла себя в руки. – Когда из полиции пришли, у меня как раз была соседка, тетя Тая. Она со мной почти весь день провела, спасибо ей. Потом подруги прибежали, я ни минуты не была одна.
– А вчера, когда бабушка не вернулась с работы, ты что подумала?
– Но я вчера в ночную смену была.
Лыков кивнул, он знал, что Катя работает диспетчером на городской железнодорожной станции и два раза в неделю у нее бывают ночные дежурства.
– Утром в восемь примерно вернулась, смотрю – бабушки нет. Я решила, что она, может, в магазин ушла – она ведь такая неугомонная… была, – с трудом добавила девушка. – Правда, я удивилась, что она уточек не покормила, но как-то не придала значения. Я их выпустила на пруд, а сама прилегла, устала после смены. Проснулась – смотрю, уже почти двенадцать, а бабушка так и не появилась. Тут я забеспокоилась, и только собралась в музей позвонить, как пришел следователь… Костин, кажется, и сказал…
Ее голос прервался. Сергей подлил ей чаю и придвинул поближе чашку.
Катя сделала глоток и, посмотрев на него, добавила:
– Он тоже меня спрашивал, не видела ли я кого-нибудь из музейных работников.
Историк почувствовал некоторую досаду – Костин определенно двигался в том же направлении, на шаг опережая его.
– Кому могло понадобиться убивать ее, Сергей Владимирович? За что? – с горечью воскликнула Катя.
Стараясь подавить в себе ощущение неуместной ревности к следователю (в конце концов, это же не его профессия), Лыков мягко, стараясь не испугать девушку, сказал:
– Катенька, ты извини, если я своими вопросами причиняю тебе боль, заставляя вновь переживать это страшное событие. Понимаешь, твоя бабушка, вероятно, погибла потому, что знала нечто опасное для человека, который совершил кражу в нашем музее. И если она этими сведениями поделилась с тобой, ты должна мне об этом рассказать сейчас же, чтобы мы могли защитить тебя.
Катя внимательно смотрела на него выразительными карими глазами, в которых ясно читалось недоверие.
– Понима-а-ю, – медленно протянула она, – хотя нет, не понимаю.
Девушка решительно тряхнула головой, отчего небрежно собранные на затылке волнистые каштановые волосы рассыпались по плечам:
– Она мне ничего такого не говорила. Да и что бабушка могла знать? Она же простая уборщица, без всякого образования, даже читала по складам.
– В субботу, насколько я понял, она была утром в музее…
– Да, бабушка купила новую лестницу, а то наша деревянная уже совсем старенькая, ступеньки проваливаются, и она боится каждый раз, что я шею себе сверну, когда собираю персики… то есть боялась… Она хранилась у нее в чулане, потому что магазин рядом и ей рабочий из магазина донес до музея, а она договорилась с Русланом – охранником, который живет через два дома, что он на машине ее привезет.
– Но почему в субботу? Разве нельзя было в рабочий день?
– Ну, наверное, можно, но бабушка торопилась. Она говорила, Мирра Георгиевна недовольна, потому что не положено посторонние вещи держать…
– И во сколько привезли лестницу?
– Ой, я точно не вспомню, где-то полдевятого, может, минут двадцать, на машине же быстро.
– А ты не помнишь, в тот день бабушка вела себя как обычно, тебе ничего не показалось странным? Может быть, ей что-то показалось странным? – Лыков сделал ударение на слове «ей».
Катя задумалась:
– Честно говоря, я ее не очень внимательно слушала, потому что записалась в парикмахерскую на девять и спешила. По-моему, ничего особенного.
Сергей вздохнул с сожалением, но Катя вдруг продолжила:
– А вот в понедельник она пришла с работы сама не своя. Я тогда думала, что это из-за кражи. Когда она мне рассказала, я тоже была в шоке. Но теперь, после ваших слов… Не знаю, может, я начинаю додумывать, но помню, она была какая-то беспокойная и задумчивая одновременно. И еще кое-что: у бабушки была привычка постоянно бормотать себе под нос – я уж и не вслушивалась, потому что это обычно было такое старческое ворчание ни о чем. Так вот во вторник она, когда вернулась после беседы со следователем, – ее ведь тоже вызывали, мне-то сказала, что она ничего не знает, поэтому ее долго не держали. Но вечером, когда уже стемнело, я вышла снять белье и услышала бабушкин голос. Она закрыла уток на ночь и возвращалась в дом, разговаривая сама с собой по привычке. Правда, очень тихо, но, мне кажется, она говорила: что же мне теперь делать?.. если человек не виноват?.. подведу под монастырь… Хотя в последнем я не уверена. При чем тут монастырь?
Конец ознакомительного фрагмента.
Примечания
1
Хаппира (хат.) – община.
2
Хафальки (хат.) – железо.
3
Древние народы использовали лунный календарь; в лунном месяце (одна луна) 29,5 суток.
4
Эммер – сорт пшеницы, известный как двузернянка или полба.
