Лев Корнешов - Последний полет «Ангела»
— Тебе сколько лет? — спросил он.
— Семнадцать. А вам?
— Двадцать четыре.
— И уже капитан? — изумилась Ирма.
Как же в них въелось, вросло почитание чинов и званий! Адабаш в который раз подивился этой черте характера, так тщательно культивируемой фашистским режимом.
— Я давно воюю. Что же касается будущего… Мы молоды и будем надеяться, что проживем еще долго.
Он ошибался в своих надеждах, хотя и не мог знать этого. Девушка, которая стояла сейчас перед ним, беспомощным и отяжелевшим от трех сквозных пулевых ранений, проживет еще несколько трудных лет, а у него счет жизни шел уже на месяцы. Но он не мог ничего знать о том, что произойдет, сейчас для него было важнее всего на свете одно: где наши и добрался ли к ним с картой сержант Орлик.
— А мама говорит, — вдруг улыбнулась Ирма, — что пока Красная Армия возьмет Берлин, мы уже захватили в плен русского капитана.
Улыбка красила девушку, она не казалась такой испуганной.
— Ты давно видела своего отца? — неожиданно спросил Адабаш. А вдруг этот эсэсовец тоже где-то здесь?
Ирма недолго колебалась.
— Сказать тебе правду?
Выяснив, что капитан не намного старше ее, она незаметно для себя тоже перешла на «ты».
— Конечно.
— Но об этом не знает даже Вилли…
— Если ты не считаешь нужным, не отвечай мне. Ты здесь хозяйка.
— Хозяйка здесь мама, — уточнила деловито Ирма. — Совсем недавно, ночью, папа приходил домой. Переоделся в штатский костюм, забрал остатки консервов и ушел.
«Драпанул эсэсман на запад, навстречу американцам, — подумал Адабаш, — многие из них бегут сейчас туда, на что-то рассчитывают». Он решил уточнить немаловажный для себя вопрос:
— Тебе ничего не говорит название русского города Таврийск?
Ирма, недолго поразмышляв, отрицательно покачала головой.
— Помню, мы писали отцу в Киев, Полтаву, Винницу. А Таврийск… Первый раз слышу.
Поразбойничал же ее папенька на нашей земле, с внезапно нахлынувшей ненавистью подумал капитан. Он взял себя в руки, проговорил почти спокойно.
— Это хорошо, что ты ничего не слышала о Таврийске.
— Почему? — удивилась Ирма.
— Под этим городом находилась моя родная деревня Адабаши. Ее сжег какой-то эсэсовец Гайер.
Ирма вспыхнула румянцем, в глазах ее мелькнул испуг:
— Фамилия моего отца — Раабе! Понимаете, Раабе! — Она произнесла это как заклинание. — И я никогда ничего не слышала о вашем Таврийске!
— Что же, тем лучше. У тебя отец — полковник, а Гайер был майором — совпадение исключается.
И все-таки сомнения не покидали Адабаша, хотя ему и хотелось побыстрее закончить этот разговор. Он все-таки уточнил, указав на фотографию эсэсовца:
— Давно он фотографировался?
Девушка быстро ответила:
— Да. По-моему, еще в сорок третьем.
— Тогда тем более это не он. А того, Гайера, я все равно найду!
Адабаш этими словами закончил тяжелый разговор.
Вошла фрау Раабе с подносом, на котором дымилась чашка бульона и лежал тоненький ломтик серого, вязкого, словно глина, хлеба.
— Неразумная девочка совсем вас заговорила, — фрау Раабе вполне освоилась с ролью спасительницы русского офицера. — Но ее можно понять и простить — вы первый русский, с которым она встретилась в жизни. И при таких драматических обстоятельствах! А сейчас — обедать!
Фрау умела командовать в своем доме. Вскоре пришел Вилли.
— Господин капитан… — начал он.
— Меня зовут Егором, — перебил Адабаш.
— Господин капитан, — не принял поправку Вилли, — я посоветовал женщинам вывесить на балкончике флаг со свастикой. Пусть эсэсовцы видят, что в доме живут люди, преданные фюреру до конца. — Он произнес это с явной иронией.
Вилли, разговаривая с Адабашем, стоял так, как перед командиром взвода на плацу.
— Слушай, Вилли, перестань тянуться, возьми стул, присядь.
— Хорошо, — подчинился Вилли.
— Эту тряпку уже вывесили? — Адабаша обеспокоило сообщение парня.
— Мотается на свежем ветерке.
— А ты не подумал, что наши солдаты, увидев ее, разнесут домишко вдребезги?
— Черт возьми! — воскликнул Вилли. — Именно, так и будет!
— Твоя «охранная грамота» действительна только для одной стороны, — пошутил Адабаш.
— Когда стемнеет, мы ее снимем, — вмешалась фрау Раабе. — Я уже приготовила белую простыню.
Фрау оказалась предусмотрительной. Адабаш заметил ироническую ухмылку Вилли.
— А как же с призывом доктора Геббельса умереть за фюрера? — спросил он.
Фрау Раабе ответила рассудительным тоном:
— Мы не знаем, где сейчас фюрер и что с ним. Это освобождает нас от обязательств. Может, он уже мертв.
…Гитлер покончит с собой через несколько дней…
— Как ты думаешь, — с надеждой спросил Адабаш, — я смог бы выбраться отсюда?
Вилли решительно сказал:
— Исключено. И нет в этом смысла. Ваши сейчас притихли, но временно, ненадолго. Я не офицер, но понимаю, что это затишье перед решающим штурмом. На месте немецкого командования я бы капитулировал, чтобы избежать бессмысленных жертв. А они…
— Что они? — спросил Адабаш.
— Затопили метро.
— Но там же люди! — в ужасе воскликнула Ирма. — Там тысячи людей! Женщины, дети, старики! И еще масса раненых, мы… нас посылали их перевязывать!
«Так вот откуда у тебя такая сноровка в обращении с бинтами», — отметил Адабаш.
— Метро приказал затопить фюрер, — бесстрастно продолжал Вилли.
— Майн готт! — фрау Раабе всплеснула руками. — Этот бывший фельдфебель плохо кончит, так всегда говорил мой отец, генерал Лемперт, так говорю и я!
— Я тоже бывший фельдфебель, но остался человеком, — почему-то обиделся Вилли. — А что касается Адольфа, то сегодня его судьбу несложно предсказать.
«Вот и отец фрау — генерал… Нет, ты явно не туда попал, капитан», — Адабаш попытался с иронией отнестись к этой новой семейной информации.
— Вилли, как ты думаешь, когда это… кончится?
— Старики и подростки, которых они погнали против ваших танков, не продержатся и часа. Думаю, завтра утром русские будут уже здесь.
— Почему завтра, а не сегодня?
— Бои, судя по канонаде, идут левее от нас. Мы не на главном направлении удара. Ваши пробиваются к рейхстагу и к рейхсканцелярии.
Да, так оно и есть, Адабаш знал о таких планах командования, а Вилли, фронтовик, по своим приметам, исходя из опыта, догадался о них. Вот оно как получилось: всю войну мечтал добраться до Берлина, и ведь вошел в него одним из первых, а теперь лежит в коттедже эсэсовца и беседует с его домочадцами.
Вилли с гневом произнес:
— Бегут… Все золоченые фазаны бегут… И еще вешают… На чем попало и кто попадется — вешают. Словно хотят унести с собою на тот свет как можно больше человеческих жизней. Меня спасает деревяшка, — он показал на протез, — человек на кленовой ноге не может быть дезертиром.
— Господин капитан, — вмешалась фрау Раабе, — советую вам не разговаривать так много, это противопоказано при вашем состоянии, поверьте мне, я недаром была сестрой милосердия, и у меня есть опыт еще той, первой войны.
«Что она еще сообщит о себе?» — с любопытством подумал Адабаш.
— Да-да, я знаю, что главное для раненого — покой, — убежденно заявила хозяйка дома, бывшая сестра милосердия, дочь генерала и жена эсэсовского полковника.
— Еще один вопрос, Вилли, точнее, два вопроса… Может, я все-таки сумею выбраться отсюда к своим? Насколько я понимаю, кругом хаос и неразбериха.
— Выбросьте это из головы. Вам не пройти линию обороны, она сжата, как пружина. А потом, у вас просто не хватит сил выползти даже за порог этого дома. Бессмысленная гибель, только и всего. Самое разумное — дождаться, когда ваши придут сюда. Это произойдет очень скоро.
— Тогда второй вопрос: с какой стати ты помогаешь мне, ведь ты воевал против нас, был ранен. Я понимаю, хозяйки дома заботятся о своем завтрашнем дне…
Ирма покраснела и хотела что-то возразить, но ее опередила фрау Раабе:
— Господин капитан прав, и с нашей стороны было бы глупо это скрывать.
Девушка опустила голову: что уж тут скрывать.
— Ну а ты, Вилли?
— Фрау Раабе сообщила вам, господин капитан, что я сын красного… Да, сегодня я уже могу сказать открыто: мой отец был коммунистом еще до захвата власти Гитлером. Он погиб в стычке со штурмовиками, которую фашисты выдали за уличную драку. Это было в 32-м. Может, это и спасло мою мать и меня от концлагеря — отца не было в живых, когда начался фашистский террор. Я мог бы вам сказать сейчас, что радуюсь концу «третьего рейха» и считаю, что любая новая жизнь будет лучше той, которая у нас была и пока еще есть.
Фрау Раабе пожала плечами и возмущенно отвернулась от капитана и Вилли. Ирма слушала очень внимательно, чувствовалось, она доверяет Вилли и ценит его мнение.
