Владимир Зарев - Гончая. Гончая против Гончей

Наверное, мои суждения кажутся отвлеченными и сумбурными, но я буду вам признателен, если вы мне позволите продолжить. Итак, гражданин Евтимов, нас мучит проблема выбора, она открывает перед нами два отличных друг от друга пути — мы должны поставить на себе крест, обезличиться или дать возможность проявиться своим отдельным задаткам; поддержать изначальное зло или стимулировать существующее добро.

Говорят, человек — венец природы. Он наделен разумом, поэтому, как никто другой, способен понять и изменить самого себя, а следовательно — понять и изменить окружающий мир. Но какой же я «венец»? Простите, но неужели венец природы — это вы? Мы, люди, полны неразрешимых противоречий, которые тревожат нас и угнетают, принижают в собственных глазах и делают из нас жертв или насильников. Животное живет красиво и просто, ему знакомы удовольствия и физические страдания, но ему неведомо мучительное чувство раздвоения. Оно не умеет играть в шахматы с самим собой, мысленно подчиняться добру и злу, придумывать с умилением тысячи ходов во имя примирения, в то время как они сами, подобно черной и белой армии, жаждут лишь одного — воевать и уничтожать друг друга. Человек самое несчастное и каверзное существо в этом мире, и только потому, что у него есть принципы и он воспитал в себе почти благоговейное отношение к собственной несвободе!

Даже христианский догматизм со всеми его формами насилия не сумел разрешить самый простой конфликт — несоответствие между надменным величием духа и непритязательностью нашей бренной плоти. Любое физическое наслаждение принижает дух, а скучное закаливание духа подавляет наше жизнелюбие. Как я могу избрать добро, если зло сулит мне жизнестойкость и наслаждения? Материализм как философия исходит из того, что мир материален. У вас никогда не возникало тревожной мысли, что именно материализм способен сделать нас циниками? О каком сознании может идти речь, если сейчас я здесь, в этой жизни, а потом буду никем и нигде?

Мои суждения не свидетельство счастливого детства. В детстве я мечтал о душевной красоте, меня восхищали фильмы о всепобеждающем добре, еще в Кюстендиле я был членом тимуровской дружины. Мы навещали старушек в нашем районе и надоедали им своей нерадивой, смехотворной помощью. Но вскоре я столкнулся с несовершенством жизни и смог убедиться, что все люди делятся не просто на хороших и плохих, а в первую очередь — на избранных и рядовых. У нас в классе учился один болван, с головой-шаром, он всегда получал пятерки, потому что его отец был школьным инспектором. Щедро наделенные физическими достоинствами, мои красивые однокашницы повыходили замуж в Софии, одна из них даже вышла в двадцать два года за профессора. А что же, спросите вы, стало с некрасивыми однокашницами?

В принципе человек — существо, одаренное вечной жаждой насаждать неравенство! В своей слепой агрессивности он посягает даже на природу и сеет там неравенство. Обратите внимание: есть собаки избалованные, питающиеся куриным мясом и привыкшие жить в квартирах с паровым отоплением, но есть и жалкие дворняги, которые рыщут по помойкам в поисках пищевых отходов, грязные, ободранные, отовсюду гонимые. Кто нам дал право делить собачий род на две половины, любезничать с одной и с отвращением отворачиваться от другой?

Я чувствую ваше желание прервать меня. Вы скажете, что есть люди, которые не имеют привилегий. Мне их по-настоящему жаль!.. Но жизнь так устроена, что каждый ищет для себя варианты или по крайней мере минимальную возможность, которая бы позволила ему утолить не только чувство голода, но и жажду познания. Один поддерживает легенду о своей исключительности, раздавая посты бездельникам, другой водит машину на краденом бензине, третий сколачивает себе состояние на скороспелых помидорах, четвертый может зачислить вашего сына в университет… Взять хотя бы вас, гражданин следователь. Если бы вам пришлось нарушить какое-нибудь незначительное правило дорожного движения, я бы сказал нарушеньице (ибо человек с вашим престижем и благородством навряд ли позволил бы себе вызывающий произвол), то неужто вы бы не показали сотрудникам ГАИ свое служебное удостоверение? Это не упрек, гражданин Евтимов; прошу вас, не поймите меня превратно. Я буду чувствовать себя неловко, если вы воспримете мои слова как попытку оправдать себя; хотя, если рассуждать здраво, я делал то же самое, что продолжают делать многие люди, облагодетельствованные свободой! Кто из нас действительно невиновен? Кто не использовал свое служебное положение, чтобы иметь уважение, власть или в крайнем случае свежую баранину? Мне трудно ответить, и я рассчитываю на вашу интеллигентность. Верно, есть разница в масштабах каждого преступления, но это дело характера, душевного склада. Свидетельством тому — классическая литература. По-моему, трагедия Раскольникова заключается в том, что он не созрел для величия, ибо он был морален. В принципе любое проявление величия (за исключением самопожертвования) безнравственно!

Кажется, я снова увлекся, мой кофе остыл, но удовольствие от встреч с вами ни с чем не сравнимо. Просто я хотел объяснить, почему я так безмерно одинок в камере, почему стал неинтересен самому себе, почему мне недостает воображения и душевных сил, чтобы разыграть партию в своей жизни, не оказывая предпочтения ни белым, ни черным фигурам, чтобы предаться приятным, сентиментальным воспоминаниям или оптимистичным мыслям о будущем. Я внутренне опустошен, гражданин Евтимов: раньше я был принц, а сейчас — нищий. Я облачен в жалкое тряпье, ибо в силу трагических обстоятельств потерял все свои привилегии! Человек без привилегий подобен зарытому и забытому кладу. А золото, не излучающее живительного сияния, напоминает бессмысленное, слепое Бессмертие.

И вот сегодня на меня снизошло просветление, я нашел спасительный выход из одиночества. Надеюсь, вы из милосердия позаботитесь обо мне, постараетесь ускорить дело и побыстрее препроводите меня в обычную тюрьму. Там я буду среди людей. И мне, думаю, удастся вернуть свое привилегированное положение. Вынужденное равенство заключенных окрыляет мою душу; это чудесно, что мы все будем ходить с остриженными головами, в обезличивающей тюремной одежде и все будем окружены несвободой. Чтобы в подобных условиях возвыситься, требуются особый душевный настрой, тонкая наблюдательность и смелость. Я предвкушаю возможность перебороть себя, блеснуть перед теми кретинами… Да, только суд и приговор меня спасут!

Вы меня почти не слушаете, гражданин Евтимов; может, вам нездоровится? Вы чем-то встревожены, я чувствую вашу грусть и смятение. Боль, будь она физическая или душевная, делает нас более терпимыми к безнравственности других; однако ваша терпимость смущает меня, не предрасполагает сейчас к размышлениям и самоанализу, а сковывает. Не думайте, что я так поглощен собой, что лишен способности замечать страдание ближнего. Как вы догадываетесь, я — гедонист, сторонник безрассудных наслаждений; вот почему мне приятно наблюдать терзания других. Других, но только не ваши, гражданин следователь! Вы сумели приблизить меня к себе, и я вам искренне сочувствую. Ваш пакетик с питьевой содой лежит во втором ящике письменного стола. Постоянное общение с мошенниками самых разных рангов и категорий приучило меня быть наблюдательным. Дать вам немного воды? Пожалуйста. Я счастлив, что мне удалось вам услужить.

Как ни странно, но я добрый и отзывчивый человек; я помог стольким людям… и делал это иногда бескорыстно. Оказывать услуги особенно приятно по нескольким причинам. Прежде всего это способ возвеличить себя, овеществить собственную власть, высказать свое молчаливое презрение к бытию. Ты доказываешь себе, что ты — человек, который стоит выше морали и закона, а следовательно, сам становится моралью и законом. И потом любопытно следить за реакцией того, кто воспользовался твоей помощью. Люди так устроены, что они или торопятся отблагодарить (что их ставит в определенную от вас зависимость), или происходит нечто очень забавное: они начинают вас ненавидеть! Я всегда предпочитаю, чтобы меня ненавидели, потому что только тогда услуга, которую я оказал, обретает подлинную ценность. Дать кому-то взаймы сто левов и после забыть про долг — скучная филантропия, постная похлебка в сравнении с духовной пищей. Я это делал много раз, но удовольствие получал платоническое. По небезызвестным вам причинам я не испытывал недостатка в деньгах, да и презрением к ближнему бог меня не оделил. Сто или двести левов были для меня сущие крохи, а крохами питаются голуби. Другое дело — действительно сделать кому-то добро; заняться, например, каким-нибудь прохвостом и, повысив его, сбить с него спесь. Чтобы почувствовать его душевные корчи, желание добраться до тебя, а также лесть или умышленное пренебрежение, которое по своей сути является искаженной разновидностью лести. Такая игра увлекает, гражданин Евтимов, попробуйте!