Эвелин Энтони - Орлы летают высоко
Тогда он узнал из собственного опыта то, что рассудок его принимал как нечто второстепенное - что любовь болезненна, бескорыстна и всепоглощающа, она имеет гораздо меньшую связь с чувственностью, чем это принято думать. Он спал с женщинами в Эрфурте, а когда Мария уезжала за границу, то спал с ними, когда это бывало для него необходимым, но эти отдельные случаи неверности только усиливали то болезненное влечение, которое он испытывал к женщине, занимавшей свое место рядом с ним.
- Александр, о, Александр, - прошептала она.
Он закрыл ее рот поцелуем, не давая ей выговорить ни слова, и его мысли снова вернулись в настоящее, и его охватила страсть... Она ответила ему со всей страстностью, на какую была способна.
Потом она заснула, крепко, как ребенок, уютно положив голову ему на плечо; в темноте он улыбнулся и нежно поцеловал ее.
В отличие от Елизаветы Мария вынашивала ему детей. Она могла бы подарить ему наследника, которого он никак не мог получить от собственной жены, но их совместное счастье не могло быть закреплено браком. Он знал это, да и она тоже. После Петра Великого ни один царь не был официально женат на женщине-простолюдинке, а Елизавета Алексеевна, независимо от того, любил ее царь или не любил, была принцессой Баденского королевского дома.
Он знал, что именно в этом скрывалась причина того, что Мария, обычно такая беззаботная и добродушная, обращалась с императрицей откровенно грубо и всегда лично сообщала ей, что беременна от царя. Жестокой ее делала ревность, и, подобно всем влюбленным женщинам, на чьем пути встает соперница, она старалась причинить боль этой другой. К Елизавете все были жестоки. Он вспомнил убийство корнета Охотникова и ужас Константина, который старался в этот вечер напиться, сидя за императорским столом и ухмыляясь, как дьявол.
Однако государь признавал, что Елизавета была мужественной и преданной женщиной. Ничто не могло раньше и не заставит ее впредь плести против него интриги, он знал это. "Если бы когда-нибудь у вас хватило сердечных сил простить меня, я снова была бы счастливой". Она произнесла эти слова в конце их разговора перед его отъездом в Эрфурт, и на мгновение ему показалось, что это довольно странное для нее замечание... ну, а потом он забыл и о словах и о самой женщине, как делал это всегда.
Мария рядом с ним пошевелилась и прошептала что-то, но не проснулась. Он убрал свою руку у нее из-под плеч и закинул ее за голову, зная, что заснуть ему удастся не скоро. В тишине он стал думать об Эрфурте и Наполеоне.
Испания обескровливала его. Австрия готова напасть на него, но Наполеон все еще достаточно силен, даже слишком силен, чтобы можно было открыто выступить против него. Ему придется выжидать, как он выжидал после Тильзита, следует подождать и понаблюдать, что произойдет между Францией и Австрией. И еще он должен поспешить с реорганизацией своей армии, потому что теперь это будет последняя и решительная схватка.
Он отдернул угол полога и увидел, что в комнате становится светлее. Он медленно повернул голову и посмотрел на Марию Нарышкину, лежавшую в тени собственных волос, с неприкрытой простыней совершенной формы грудью. Он снова опустил полог и стал вслушиваться в птичье щебетание за окном до того момента, когда движение рядом с ним не подсказало ему, что Мария проснулась. Он повернулся и обнял ее.
6
В Испании армия в четверть миллиона человек, возглавляемая самим Наполеоном, противостояла необученным испанским войскам, насчитывавшим всего девяносто тысяч человек.
Бонапарт выставил всю императорскую гвардию, три корпуса ветеранов и четыре кавалерийских дивизиона. Он призвал своих великих маршалов со всех постов в Европе и с холодной яростью послал их на месть за свое поруганное достоинство. Дороги, ведущие в Испанию, содрогались от тяжелой поступи самых лучших солдат Европы, когда ужасный Ней и маршалы-ветераны Лан и Сульт со своими непобедимыми войсками приняли участие в жесточайшей кампании времен Империи.
Под руководством Наполеона был разработан план быстрого уничтожения противника. Грубые просчеты его подчиненных были исправлены с удивительной быстротой, и вся мощь французской военной машины обрушилась на восставших. Обе стороны дрались ожесточенно. Наполеон гнал испанцев через пыльные равнины, разрушенные города и деревни, оставляя позади себя опустошение и болезни.
Целью французов был Мадрид, и силы Наполеона просачивались через горные районы, чтобы вступить в решающую схватку с патриотическими войсками в ущелье Сомо-Сиерры.
Расположившись на горах, испанские стрелки поливали сражавшихся градом из крупной картечи. Пыль, пороховой дым, крики раненых, грохот пушек превратили мирные склоны гор в кромешный ад. Офицеры старались перекричать этот бедлам, заставляя французские войска продвигаться вперед по телам своих товарищей в самое пекло стрельбы испанцев.
Наполеон наблюдал за битвой со стороны, крошечная фигура на белом коне, небритый, покрытый пылью. Забыто было напускное достоинство королей; император опять стал генералом, в ушах его стоял шум битвы, воздух пропитался резким запахом пороха - запахом Маренго, Аустерлица и Иены; запахом пушек, побед и смерти. Прикрывая глаза рукой от солнца, он смотрел на поднимающиеся вверх склоны гор, с которых батареи изрыгали огонь на его армию. Какое-то время он оставался неподвижным, пока испанские нерегулярные войска на склонах не заметили его и не стали в него целиться. Пули посвистывали и зарывались в землю вблизи копыт его коня.
- Они заметили вас, сир! - в беспокойстве закричал его адъютант. - Ради всего святого, отъезжайте назад!
Бонапарт развернул свою лошадь. Болезненный цвет его лица сейчас сменился румянцем, и на какое-то мгновение адъютанту вспомнился молодой генерал времен Революции, которого он любил, за которым готов был следовать куда угодно и которого так трудно было теперь узнать в императоре Франции.
- Скачите к командиру польской кавалерии. Скажите ему, что император приказал вывести из строя эти орудия! Скачите же!
Потом он снова продолжил наблюдение за полем битвы. Через несколько минут после этого он увидел, как польская кавалерия двинулась вперед с развевающимися знаменами, а солнце отразилось в их кирасах. Очень слабо до него долетело позвякивание их сбруи, и он вспомнил, что этот незначительный, казалось бы, звук был самой поразительной чертой каждой атаки, позвякивающий аккомпанемент смерти, более ужасный, чем рев орудий, который усилился, как только первый ряд кавалеристов стал подниматься по склону. Они продолжали скакать вперед, пренебрегая опасностью, огонь обрушился на них, и они не могли уже сохранять стройные ряды, люди и лошади спотыкались, скользили по каменистому склону, убитые и покалеченные животные представляли картину отвратительной мешанины, а оставшиеся в живых наездники все продолжали свой путь наверх, подгоняя лошадей.
Первые всадники обрушились на огневую позицию, сабли засверкали на солнце. Артиллеристов порубили и затоптали еще до того, как их захлестнула с криками и саблями вторая волна польской кавалерии.
Император продолжал спокойно сидеть до тех пор, пока утихающий огонь с гор не прекратился совсем, и вся масса французской пехоты не ринулась вперед через этот проход подобно неудержимому приливу. Он слышал возгласы людей, они приветствовали поляков, медленно возвращавшихся назад, пытавшихся выстроиться в две шеренги.
Они проехали мимо Наполеона, приветствуя его.
Вдруг один раненый кавалерист закачался и упал вперед на шею лошади. Румянец исчез с лица императора, оно опять стало болезненным и усталым. Опять у него что-то заныло в животе, это была ноющая, непрекращающаяся боль, которая возникала после всего, что бы он ни съел, и каким-то странным образом вместе с этой болью пришла уверенность в том, что битва выиграна. Он отсалютовал остаткам легкой кавалерии, а потом развернул лошадь и медленно поехал вперед.
Десятого сентября он вступил в Мадрид. Он настолько привык к победам и к их последствиям, что для него стало полной неожиданностью, когда испанцы не захотели признать королем его брата. Раньше после битв побежденная сторона кротко соглашалась с его условиями и соглашалась с любой формой правления, какую он выбирал для них. Ни одна нация до этого не осмеливалась поступать по-другому, но испанский народ не тронули ни угрозы, ни подкупы. Они отказались стать верноподданными Жозефа Бонапарта и вновь собрали силы для продолжения войны.
Наполеон оставил Мадрид и выступил, чтобы сокрушить двадцатишеститысячный британский экспедиционный корпус под командованием сэра Джона Мура, который осмелился высадиться в самом сердце Лиона. Мур планомерно отступал, увлекая за собой французов, пока обе армии не встретились в Корунье. В последовавшей битве сэр Джон Мур был смертельно ранен в самый последний момент схватки.
