Бернард Корнуэлл - Вытащить из петли

В полдень карета с грохотом выкатила на главную улицу Мальборо. Почты дожидалась небольшая толпа, Сандмен протолкался сквозь нее и спросил у носильщика, как добраться до поместья графа Эйвбери. До Карн-Манора рукой подать, ответил тот, прямо через реку. Всего полчаса хода. Сандмен направился на юг, дошел до высокой кирпичной стены, и, следуя вдоль нее, вышел к сторожке и запертым чугунным воротам. Отсюда было видно, что в глубь поместья вела посыпанная гравием дорожка.

У сторожки висел колокол, Сандмен несколько раз позвонил, но не получил ответа. Зубцы по верху ворот выглядели устрашающе, поэтому он вернулся и дошел до росшего впритык к стене вяза, по которому было легко взобраться. Помедлив на миг на стене, он повис на руках и спрыгнул в парк. Он прокрался к дорожке, готовый к тому, что его перехватит лесничий или другой слуга, но никого не увидел и спокойно прошел по дорожке сквозь березовую рощицу.

На другой ее стороне перед ним наконец открылся Карн-Манор — красивый каменный особняк с тремя высокими фронтонами по фасаду и увитыми плющом окнами.

Сандмен пересек посыпанную гравием широкую площадку перед особняком — на ней разворачивались экипажи — и поднялся на крыльцо, украшенное по обеим сторонам высокими застекленными фонарями. В левом фонаре одного стекла не хватало, в чаше подсвечника свили гнездо птицы. Сандмен дернул цепочку звонка и стал ждать.

Резкий стук с правой стороны заставил его отступить. Он увидел человека, который пытался открыть окошко с освинцованными стеклами в ближнем к крыльцу помещении. Раму, видимо, заело, но наконец она со скрежетом распахнулась, в окошко высунулся мужчина лет пятидесяти и сердито объявил:

— Дом закрыт для посещений.

— Я так и предполагал, — сказал Сандмен. — Вы его светлость?

— Разве я на него похож? — произнес мужчина раздраженным тоном.

— У меня к его светлости дело, — объяснил Сандмен.

— Дело? Дело? — переспросил мужчина, будто в жизни не слышал этого слова.

— Дело деликатного свойства, — ответил Сандмен многозначительным тоном. — Я капитан Сандмен.

Мужчина скрылся, а Сандмен принялся ждать.

С другой стороны крыльца со скрипом открылось окошко, выглянул все тот же слуга и требовательным тоном спросил:

— Какого полка капитан?

— Пятьдесят второго пехотного.

Слуга снова исчез.

— Его светлость желает знать, — снова возник он в первом окне, — сражались ли вы со своим полком при Ватерлоо.

— Сражался.

Мужчина пропал, Сандмен услышал лязг отодвигаемых засовов, и дверь наконец со скрипом отворилась.

Слуга небрежно поклонился:

— Капитан Сандмен, прошу сюда, сэр.

За дверью был вестибюль, обшитый панелями темного дерева. Слуга повел Сандмена коридором и длинной галереей, где по одну руку тянулся ряд окон, задернутых бархатными шторами, а по другую висели на стене картины.

Слуга открыл дверь и доложил:

— Капитан Сандмен.

Он оказался в просторной комнате. Солнце заливало своими лучами огромный стол, густо покрытый разноцветными пятнышками, которые Сандмен поначалу принял за цветы или лепестки. Затем он понял, что это тысячи игрушечных солдатиков из свинца. Стол представлял собой макет долины, где разыгралась битва при Ватерлоо. Сандмен в изумлении разглядывал этот макет девяти с лишним метров длиной и шести шириной. За приставным столиком две девушки раскрашивали солдатиков. Тут непонятный скрип заставил его глянуть в сторону южного окна, и он увидел графа. Его светлость сидел в инвалидной коляске, а скрип издала колесная ось, когда слуга развернул кресло лицом к посетителю.

Граф был облачен в старомодное платье, какое носили во времена, когда мужчины еще не обратились к сдержанным черным и темно-синим тонам. На нем был камзол травчатого шелка красного и синего цвета с широкими манжетами и большим воротником, на который низвергался водопад кружев.

— Вы ломаете голову, — писклявым голосом обратился он к Сандмену, — каким образом солдатиков ставят в середину стола, не так ли?

Ни о чем таком Сандмен не думал, но теперь это и вправду его заинтересовало, поскольку дотянуться до середины огромного стола было решительно невозможно.

— Каким, милорд?

— Бетти, милочка, покажи ему, как это делается, — распорядился граф.

Одна из девушек положила кисточку и нырнула под стол. Раздался глухой стук, изрядная часть долины поднялась в воздух, и под ней появилась ухмыляющаяся Бетти.

— Это макет Ватерлоо, — с гордостью объяснил граф.

— Вижу, милорд.

— Мэддокс передал мне, что вы служили в Пятьдесят втором. Покажите, где стоял ваш полк.

Сандмен обогнул стол и указал на батальон красных мундиров на гребне холма.

— Мы были вот тут, милорд.

Макет и вправду был изумителен. Он показывал расположение двух армий перед началом сражения. Сандмен даже различил свою роту и предположил, что крохотный всадник перед шеренгами изображает его самого.

— Чему вы улыбаетесь? — спросил граф резким тоном.

— Только тому, милорд, — Сандмен еще раз поглядел на макет, — что в тот день я не был на коне.

— Что за рота?

— Гренадеры.

Граф согласно кивнул и заметил:

— Поставлю вас вместо конника пехотинцем.

В скрипучей своей коляске он обогнул стол и подъехал к Сандмену:

— Скажите, не потому ли Бонапарт проиграл битву, что затянул с началом?

— Нет, — коротко ответил Сандмен.

Теперь граф был рядом и мог взирать на Сандмена снизу вверх. Глаза у него были темные, печальные, с покрасневшими веками.

— Кто вы такой, черт возьми? — проворчал он.

— Я от виконта Сидмута, милорд, и…

— Кто такой виконт Сидмут, черт возьми?

— Министр внутренних дел, милорд. — Сандмен предъявил доверенность, но граф отмахнулся. — Верно ли мне сказали, милорд, — продолжал Сандмен, — что слуги из вашего дома на Маунт-стрит теперь находятся здесь? Я бы хотел побеседовать с одной служанкой.

— Вы намекаете, — угрожающе произнес граф, — что Блюхер подоспел бы скорее, атакуй Бонапарт раньше?

— Нет, милорд.

— Значит, он бы выиграл битву, если б атаковал раньше, — настаивал граф.

Сандмен посмотрел на макет — впечатляющий, подробный и совершенно неправильный. Начать с того, что утром, еще до атаки французов, все были в грязи с головы до ног, потому что накануне главная часть армии притащилась назад из Катр-Бра и заночевала под открытым небом, с которого лило как из ведра. Сандмен вспомнил раскаты грома, вспышки молний и всеобщий ужас, когда несколько лошадей сорвались с привязи и стали носиться среди насквозь промокшего войска.

— Так почему же Бонапарт проиграл? — сварливо вопросил граф.

— Потому, что бросил кавалеристов в атаку без поддержки пехоты или артиллерии.

— А почему он ввел кавалерию в бой именно тогда, не раньше и не позже? Отвечайте-ка.

— Он сделал ошибку, милорд, даже самые лучшие генералы порой ошибаются.

Граф нетерпеливо похлопал по подлокотникам коляски:

— Бонапарт не совершал бесполезных ошибок. Он, может, и был мерзавцем, но умным мерзавцем. Итак, почему?

Сандмен вздохнул:

— Наш строй был прорежен, мы занимали оборону на противоположном склоне холма. По-моему, нас даже не было видно. С французской стороны могло показаться, что мы просто исчезли. У них перед глазами был пустой косогор, они, должно быть, решили, что мы отступаем, и ринулись в атаку. Могу я спросить вашу светлость, что случилось с горничной вашей жены на Маунт-стрит?

— Жены? У меня нет жены. Мэддокс!

— Милорд? — Слуга шагнул к коляске.

— Принеси-ка, пожалуй, курятины и шампанского, — распорядился граф и сердито взглянул на Сандмена: — Вы там были, когда императорская гвардия пошла в атаку?

— Был, милорд, от залпов, возвестивших о начале первого наступления, до самого последнего выстрела.

Граф поежился и неожиданно произнес:

— Ненавижу французов. Мерзкое племя. При Ватерлоо, капитан, мы стяжали славу!

Сандмену довелось встречать людей, подобных графу, — помешанных на Ватерлоо и стремящихся вызнать о каждом памятном миге того страшного дня. Их всех объединяло одно: никого из них не было на поле битвы.

— Сколько раз французская кавалерия шла в атаку?

— Мне бы всего лишь хотелось узнать, милорд, перебралась ли сюда из Лондона горничная по имени Мег.

— Откуда мне, черт возьми, знать про слуг этой стервы? А вам-то это зачем?

— Один человек, милорд, сидит в тюрьме и ждет казни за убийство вашей жены, тогда как есть серьезные основания считать его невиновным.

Граф начал смеяться. Смех зарождался в глубине его узкой груди и вызывал слезы у него на глазах. Он извлек из-за кружевной манжеты носовой платок, вытер глаза и хриплым голосом произнес:

— Значит, она даже смертью своей причинила зло? О, моя Селия хорошо преуспела во всем дурном. — Он снова сердито посмотрел на Сандмена: — Итак, сколько батальонов императорской гвардии пошли на приступ?