Алексей Рыбин - Последняя игра
Настя посмотрела на затылок Штихеля. Он повернулся, улыбнулся по-детски, – улыбка у него была светлая, такая бывает у очень крупных и физически сильных людей, – и кивнул маленькой головой, вросшей в чудовищные покатые плечи.
– Все путем, Настя. Можно ехать сымать кино.
– Тогда поехали. «Сымать», – повторила она за Штихелем.
Самое интересное, что «сымать» они и вправду собирались. Не сами, конечно, и не было это кино самоцелью, однако через пятнадцать минут машина уже въехала на территорию «Ленфильма», пронеслась под поднятым шлагбаумом по хозяйственному двору мимо столярного цеха, свернула направо, проскочила между двух желтеньких домиков и остановилась рядом с небольшим сквериком в «главном» дворе перед входом в широкий коридор, почти тоннель, из которого вели двери в гигантские залы, именовавшиеся в то благословенное для студии время, когда здесь еще снимали кино, павильонами. Сейчас, Настя знала, в первом, самом большом и наиболее плотно задействованном прежде, павильоне расположился мебельный магазин, в остальных тоже какие-то коммерческие, как принято было теперь говорить, структуры. Парочка павильонов оставалась в первозданном виде, но снимать в них было дорого. Те из творцов, которым удавалось найти деньги на свои проекты, предпочитали работать на натуре или в городских, реальных интерьерах. Это было дешевле и проще по многим причинам, распространяться о которых творцы не любили.
Настя вышла из машины в сопровождении Штихеля и Сани, последний держал в руках небольшой чемоданчик с кодовым замком.
– Ну, где тут кино снимают? – весело спросил у Насти Штихель.
– Этого, Веня, не знает никто. Где-то умудряются, – пожала она плечами.
Двор производил впечатление полного запустения. Кроме них троих во дворе, ограниченном корпусами студии, очень просторном, с заросшим густыми кустами сквериком в центре, не было ни души. И ни одной машины.
– Пошли, – сказала Настя, – в офис.
Они двинулись вглубь коридора-тоннеля, производящего какое-то сюрреалистическое впечатление той же пустотой и ощущением заброшенности, словно вымерли все, кто когда-то бегал здесь с пачками документов, с тележками, на которых стояли камеры, с яуффами, набитыми отснятой и проявленной кинопленкой: режиссеры, актеры, гримеры, костюмеры, светотехники, рабочие, беспрерывно передвигающиеся в студийной суматохе по этому коридору день и ночь, – жизнь на студии не затихала ни на минуту, и в любое время суток здесь царила наполовину деловая, наполовину весело-хмельная суета – все куда-то исчезли, не оставив после себя ни малейшего следа. Исчезли вместе с «важнейшим из искусств…»
Шаги гулко разносились в пустом коридоре, ирреальность окружающего интерьера вдруг в глазах Насти усилилась до наркотического бреда – в конце пустого коридора она увидела обычный торговый лоток, заваленный бананами, и торчащую за ним тетку в белом халате. Это было равносильно тому, как пойти в лес за грибами, углубиться в чащу и там нарваться неожиданно на табачный киоск. Работающий, с продавцом, сидящим за кассовым аппаратом, отмахивающимся от комаров и мошки и пересчитывающим мелочь.
– Кому она, блин, бананы тут продает? – хмыкнул Саня.
– Не знаю, – пожала плечами Настя.
– Тут люди-то есть вообще? – продолжал крутить головой по сторонам шофер. – Как на кладбище… Да и там народу больше, на самом деле…
Они прошли мимо тетки с бананами, скользнувшей по ним равнодушным взглядом, поднялись на два пролета по широкой, неожиданно чистой и красивой лестнице, свернули направо, потом налево, спустились еще по одной лесенке вниз.
– Катакомбы, блин, – констатировал Штихель.
Настя кивнула. Она сама с большим трудом ориентировалась в странной планировке киностудии. Кто-то рассказывал ей, что до революции в этом огромном здании располагался очень дорогой и престижный публичный дом, а на месте первого павильона находился плавательный бассейн со скамьями для публики, развернувшимися амфитеатром. В бассейне плавали полуобнаженные девушки с номерами на спинах, а почтеннейшая публика выбирала «рыбок» на свой вкус, и потом этих рыбок доставляли в номера – бесчисленные комнатки на всех четырех этажах дома, мимо дверей которых и двигалась теперь Настя со своей маленькой свитой. На киностудии в этих комнатках должны были располагаться офисы съемочных групп.
– Сюда, – кивнула наконец Настя, остановившись возле одной из одинаковых дверей без каких-либо табличек и цифр.
– М-да? – хмыкнул Саня. – Небогато живут киношники…
Штихель пихнул ногой дверь, которая открылась с тонким визгом давно не смазанных петель, и они вошли в «группу», как назывались эти бывшие «номера».
– А-а, Настенька, здравствуйте, дорогая моя, здравствуйте… Как ваши дела? Все в порядке?
– Как и ваши, – ответила Настя без улыбки полноватому, лысоватому, улыбчивому, средних лет человечку, вскочившему из-за дешевого письменного стола при виде гостей.
– Сергей Палыч, – протягивая руку поочередно Сане и Штихелю, мурлыкал он, – Сергей Палыч…
– Саня, Веня, – буркнули сопровождающие Настю амбалы. Саня ростом почти не уступал Штихелю и выражение лица имел крайне злобное. Только те, кто знали его поближе, позволяли себе шутить и подначивать этого незлого, в общем, парня. На незнакомых же он производил впечатление чрезвычайно сумрачное.
– Ну что, Венечка, – повернулась к ним Настя. – Вы подождите пока там… В кафе сходите, закажите что-нибудь, а мы подойдем с Сергеем Палычем попозже, ладно?
– О'кей, – ответил за Веню Саня. – Пошли, братан.
Он играл как по нотам, пережимал в своем образе ровно настолько, насколько было предложено Настей. «Надо, чтобы они слегка вас подыспугались, – сказала она в машине. – Так, на всякий случай. Мы им большие деньги даем, конечно, они никуда не денутся, но все же, пусть… Лучше, как говорится, перебздеть, чем недобздеть…»
Она приняла кейс из рук Сани и, оставшись в кабинете вдвоем с Палычем, без приглашения села в мягкое, старинное кресло, обшитое черной кожей, странным образом, казалось, попавшее в этот дешевый казенный интерьер, который составляли письменный стол Палыча, стандартная магазинная «стенка» пятнадцатилетней давности и небольшой холодильник в углу. Покрутив головой по сторонам, откровенно разглядывая кабинет, Настя заметила, что ничего похожего на сейф в комнате не было. Она крепче сжала в руках чемоданчик с полумиллионом долларов и вопросительно глянула на Палыча, суетившегося в углу с электрическим чайником и насыпающего в высокие белые кружки растворимый кофе.
– У нас как, Настенька, время терпит? Сейчас Ася подойдет, и мы начнем о делах… А пока давайте кофейку, вам сколько сахару?
– Нисколько, – ответила Настя. – Я без сахара пью.
– Фигуру бережете?.. Ну у вас еще проблем, Настенька, с фигурой нет, вам бояться нечего… Это мне вот надо задуматься, да, знаете, работа такая, не успеваю ничего…
Настя приняла горячую, неудобную кружку из рук Сергея Палыча, поставила перед собой на стол.
– Курите? – Палыч придвинул к ней пачку «Мальборо».
– Нет, спасибо…
– Молодец. Вот молодец! – искренне воскликнул Палыч и, мгновенно прикурив, задымил сигаретой. – А я вот не могу бросить. Никак!
– А что же так? – спросила Настя.
– Нервы. Нервы не дают… Все на нервах… Студия развалена, все рушится… Денег нет, ничего нет…
«Их и не будет никогда, если вот так на жопе ровно сидеть и кофе жрать целыми днями, – подумала Настя. – Мне бы эту студию, тут же золотые россыпи под ногами…»
– А вот и я! – в открывшуюся дверь влетела в теплом густом облаке хороших французских духов Ася Выдрина, генеральный продюсер какой-то там очередной кинокомпании, Настя все не могла запомнить ее название. То ли КДК, то ли ДТП. Или, может быть, БМВ?..
Асе было лет сорок, но выглядела она для своего возраста очень даже неплохо и, не дойдя еще до возраста, когда, по народному замечанию, «баба ягодка опять», вполне тянула на эту самую «ягодку». Светловолосая, с короткой стрижкой, выгодно подчеркивающей правильные крупные черты ее лица, длинное узкое платье, туфли – все говорило о том, что передвигаться Ася Выдрина привыкла не пешком и, уж точно, не на общественном транспорте. Настя отдала должное ее вкусу. Особенно она одобрила платье, которое едва не дотягивало до настоящего вечернего, но не дотягивало ровно настолько, чтобы в нем можно было ходить на работу и казаться на этой работе определенно самой значимой фигурой в своем окружении. Правда, духов можно было выливать на себя чуть поменьше, отметила Настя, но по легкому дрожанию пальцев, в которых Ася сжимала длинную сигарету, и по красноватым белкам глаз поняла, что духи лишь попытка скрыть следы вчерашнего или, что скорее всего, уже сегодняшнего ночного «отдыха».
