Фридрих Незнанский - Пуля для полпреда
Яковлев, уже спускавшийся по лестнице, остановился, посмотрев на Марину с надеждой, – может, вспомнила что-то важное про Игоря?
– У вас все обязательно получится! У нас же сейчас год Змеи!
4 сентября. А. Б. Турецкий
В Златогорске уже наступила глубокая осень. Солнце слепило глаза, однако эта показуха не могла никого обмануть, как почетный караул и хлеб-соль к трапу для высокого, но нежеланного гостя. Горизонт был обложен плотными, расплющенными собственной тяжестью, по краям взлохмаченными ветром облаками, местами сизыми, местами иссиня-черными, но одинаково угрюмыми и по-осеннему скучными. Раскисшие бурые листья липли к бордюру у выхода на летное поле. Почетного караула не было.
Турецкого вообще никто не встретил. Минут десять он бесцельно перекладывал всякую мелочь в кармане дорожной сумки, стоя на видном месте и глядя в спины торопливо удаляющимся попутчикам, – никто так и не объявился. Конечно, можно было подойти к дежурному или в отделение милиции аэропорта, позвонить в прокуратуру – одним словом, показать себя столичным барином, обидевшимся на то, что ему не оказали подобающего приема. При необходимости он мог сыграть почти любую роль, только не эту, не столичного барина или, хуже того, столичного умника, с элегантной небрежностью зароняющего в иссохшие умы провинциальных лапотников семена цивилизации. Ему и в молодости все это претило, а со временем стало просто передергивать от подобного поведения некоторых коллег. Полчаса ничего не решают, убеждал себя Турецкий, все равно попал бы в прокуратуру к началу перерыва, а если машину не прислали намеренно, не по головотяпству, тогда тем более не следует поднимать хай. Возомнят еще, что меня такой чепухой можно выбить из колеи, – тогда пиши пропало, придется воевать из-за каждой мелочи. Чудненько и на метро доеду.
Когда он вышел из метро, уже вовсю лил дождь.
Областной прокурор Жмаков его ждал.
Турецкий увидел его впервые около двух месяцев назад – в Генпрокуратуре был большой сбор, обсуждали судебную реформу и отношение к ней прокурорского корпуса, и Жмаков с трибуны толкал речь об ущемлении прав, которых прокуратуре и так не хватает. Еще тогда «важняк» поймал себя на мысли: встреть этого человека на улице, догадался бы без особых усилий, кто перед ним. Типаж великолепный, просто сошедший с картинки. Человек, возглавляющий прокуратуру криминально-беспредельного региона. Лучше кого бы то ни было понимающий, что здесь к чему, откуда у беспредела растут ноги, но, несмотря на это, а точнее – благодаря этому, источающий уверенность в себе и в завтрашнем дне.
Сегодня прокурор был совсем другой, дружелюбно-подозрительный и невообразимо сосредоточенно-деловитый. Соответственно и разговор вышел предельно коротким. Прокурор поздоровался и поинтересовался, кивнув на мокрый плащ, не подмочил ли «важняк» порох в пороховницах (из чего Турецкий сделал вывод, что не встретили-таки его в аэропорту не вследствие банального разгильдяйства, а по прямому указанию хозяина кабинета). После этого Жмаков пододвинул к Турецкому несколько папок с личными делами и, уткнувшись в бумаги, пояснил:
– Это сотрудники, которые занимались делом Яковлева. – Мог бы сказать: «делом Вершинина», прокомментировал про себя Турецкий, позиция, дорогой товарищ, знакома до боли: все у нас в ажуре, но в Москве кому-то делать нечего, шлют проверку за проверкой. – Я получил особое указание, – продолжал прокурор, – любое ваше пожелание по кадровому составу группы мне надлежит оформить в виде приказа, так что выбирайте себе в помощники кого хотите и сколько хотите. В пределах разумного, конечно. Следователей, как вы, надеюсь, понимаете, у нас ограниченное число и у каждого дел по горло.
– Буду скромен, – пообещал Турецкий.
– Кабинет вам освободили, чувствуйте себя как дома.
Турецкий сгреб личные дела под мышку, но прокурор его остановил:
– Через десять минут, нет, уже через семь, я обязан доложить генеральному, что приказ о создании следственной группы подписан. Поэтому, Александр Борисович, чувствуйте себя как дома прямо здесь.
Так вот к чему все эти церемонии! – усмехнулся про себя Турецкий. Задержись я еще на семь минут – и мое мнение было бы как «мнение народа»: выявлено и узаконено без всякого моего участия. С намерением взглянуть хотя бы на стаж кандидатов в помощники и на их фотографии он открыл первую папку и понял, что выбор сделан. На снимке старательно хмурилась восхитительная южная красавица. Что-то она Турецкому напоминала, бесконечно далекое, из ранней юности, ему даже показалось, он вспомнил, что именно: иллюстрацию к «Герою нашего времени» – Бэла на берегу ручья… если там была такая иллюстрация. Добрых тридцать лет прошло. Оправдавшись в собственных глазах сроком давности, он бегло изучил анкетные данные: «Циклаури Лия Георгиевна 1974 г. рождения, уроженка Златогорска… в 1996 г. окончила Московский государственный университет…» Ну что ж, наверняка толковая девушка. Правда, работает в прокуратуре всего четыре года, но абы кого на дело об убийстве полпреда президента не поставили бы, даже заворотным бэком, тем более – рабочей лошадкой. А кроме того, некоторый недостаток опыта – это даже неплохо, если рядом есть «старший товарищ». И «старшему товарищу» приятно… Чем моложе, тем неангажированнее, приструнил сам себя Турецкий. Пролистав для виду остальные папки, он вручил прокурору личное дело Лии Циклаури.
– Одного человека будет вполне достаточно. Она работала по делу от начала до самого конца?
– Не помню. А это как-то повлияет на ваш выбор?
Турецкий решил считать вопрос риторическим, кивнул и, быстро развернувшись, чтобы не встречаться со Жмаковым взглядом, вышел из кабинета.
Он не успел не то что обосноваться – осмотреться на своем новом месте: появилась Циклаури, без стука, руки ее были заняты тремя увесистыми томами. У него сложилось впечатление, что она все знала наперед и ждала росчерка пера прокурора как выстрела стартового пистолета. Вообще-то Турецкий собирался запереть в сейфе «резерв главного командования» – бутылочку армянского «Ани», сварить кофе и отправляться в гостиницу приводить себя в порядок – из Москвы он вылетел глубокой ночью, а в самолете проспал в общей сложности минут двадцать. Но теперь – куда деваться – в одно мгновение все переиграл, не отсылать же прелестное юное создание, рвущееся в бой, гулять до завтрашнего утра.
Он поймал себя на том, что застыл с бутылкой коньяка перед закрытым сейфом, в то время как девушка мнется в дверях с тяжелыми папками, – положение самое что ни на есть дурацкое для «старшего товарища».
– Проходите, Лия Георгиевна. – Турецкий поставил коньяк на сейф, подхватил у нее бумаги и, указав взглядом на бутылку, добавил торжественно: – Пока не предлагаю. Выпьем после успешного окончания дела.
– Тогда можете начинать, Александр Борисович. Дело завершено три месяца назад. Успешно, успешней не бывает.
Язва, подумал Турецкий. Чего и следовало ожидать. И выглядит не так шикарно, как на фотографии. Впрочем, все равно здорово. А снимку все-таки четыре года, так что пока все без обмана.
– Будем считать, что мы представлены. Вам следует сказать…
– Можете называть меня просто Лией Георгиевной.
Язва, окончательно удостоверился Турецкий, ощутив при этом небывалый прилив сил.
– Итак, уважаемая Лия Георгиевна, прокурор ничего не смог мне рассказать о вашей роли в расследовании смерти Вершинина, но кое-что сразу бросается в глаза. Это было ваше первое серьезное дело, так? Вы проявили себя с лучшей стороны, заслужили благодарность и поощрение. Но некоторые моменты до сих пор не дают вам покоя. – Турецкий пристроил портативную кофеварку на сложенную вдвое старую папку и выплеснул в нее остатки минералки. – Во-первых, есть мелкие фактики, которые образцово-показательное следствие намеренно проигнорировало, чтобы не портили общей стройной картины. Во-вторых, поощрили вас не только за усердие, но и за лояльность. И теперь вас гложет червячок: это были мелкие недочеты, неизбежные в столь громком деле, или края подводной части айсберга? А может, и надводную часть задрапировали до неузнаваемости? И грыз бы вас этот проклятый червячок еще довольно долго, но буквально пару минут назад вы его растоптали. Из духа противоречия.
Лия мило улыбнулась:
– Будем считать, Александр Борисович, вы его реанимировали. Вопрос позволите?
– Давайте.
– Как вы прозорливо заметили, я могу быть и усердной, и лояльной. Чего именно вы от меня ждете? Иными словами, я хочу понимать конечную цель нашей совместной деятельности.
– У вас остались сомнения по окончании следствия?
– Да.
– Вот и будем считать, Лия Георгиевна, что наша цель их разрешить.
– Допустим. А как насчет ваших сомнений? Вам известно, что-нибудь такое, чего не знаю я? Вы прилетели возмещать ущерб, нанесенный авторитету покойного полпреда нелепыми сплетнями или в Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда России действительно умудрились отыскать в деле какие-то процессуальные нарушения?
