Алистер Маклин - Черный крестоносец
На мгновение воцарилась тишина, потом Мэри сказала:
- И я, - медленно, ошеломленно, словно не веря самой себе. Или вернее, не понимая саму себя. - Ты как считаешь?..
- Это земля, милая моя! - заявил я темпераментно. Голова у меня слегка кружилась: я.испытывал чувство облегчения, хотя и гроша ломаного не дал бы за наше благополучие. - Вероятно, тот остров, что мы заметили.
Имеем шанс воочию узреть сверкающие пески, раскачивающиеся пальмы и смуглых красоток - все, о чем наслушались раньше. Давай руку.
Ни оживления, ни радости в ответ. Она молча приняла мою руку. А я, перехватив одеяло другой рукой, осторожно двинулся вперед по ускользающему отлогому дну. Через минуту мы выбрались на скалистый берег. В другое время я имел бы возможность сказать: на суше - и сухие.
Сейчас правда выглядела по-иному: на суше - но мокрые. Но на суше! Это главное!
Мы вытащили на берег обе канистры. Потом я обмотал одеялом голову Мэри. Да, дождь и впрямь ослабел. Но само понятие "ослабеть" имело в эту ночь сугубо академический, сопоставительный смысл. Дождь по-прежнему свирепствовал и причинял боль, - Пойду осмотрюсь, - сказал я. - Вернусь через пять минут.
- Не возражаю, вяло отозвалась она. Казалось, ей совсем безразлично, ухожу я или прихожу, существую или не существую.
Вернулся я не через пять минут, а через две. Всего только восемь шагов - и я вышел к морю по ту сторону острова, в наикратчайшие сроки установив, что он в длину ненамного больше, чем в ширину: скала посреди океана. Хотелось бы мне увидеть Робинзона Крузо на нашем месте: где бы он занимался своими упражнениями по строительству и агрономии... Мэри сидела все там же.
- Оказывается, это всего скала, - доложил я. - Что ж, зато мы в безопасности. Пока, по меньшей мере.
- Да. - Она ковырнула грунт носком своей сандалии. - Коралл?
- Пожалуй.
Как и для многих других, коралловые острова Тихого океана, утопающие в лучах полуденного солнца, составляли львиную долю моей прежней читательской диеты. Стоило, однако, мне бездумно присесть, как юношеская эйфория мигом испарилась. Этот коралл вполне подошел бы индийскому факиру в качестве очередной ступени после предшествующей более простой - вроде спанья на раскаленных гвоздях. Скала была искрошена, вся в зазубринах, выбоинах, шипах, острых, как лезвие бритвы, она кололась, давила, кромсала, резала. Я быстро вскочил на ноги, дабы не порезаться, потом перетащил наши резервуары на самую макушку рифа, потом отвел туда за ручку Мэри, после чего мы сели рядышком на канистры спиной к дождю и ветру. Она предложила мне краешек одеяла, который я без лишней гордости принял. Хоть и иллюзорный, а все же кров!
Я пытался разговорить ее, но в ответ получал односложные реплики.
Тогда я откопал в канистре пару сигарет, одну из которых предложил ей.
Дар мой она приняла, да что толку, если одеяло протекает, как сито; через минуту обе сигареты раскисли. Еще через десять минут я спросил:
- В чем дело, Мэри? Согласен: это не отель "Гранд-Пасифик", но мы, по крайней мере, живы.
- Да, конечно. - Пауза, затем, как бы констатируя очевидное, она произнесла:
- Я думала, что погибну в эту ночь. Я ждала смерти. Я так уверовала в это, что сейчас... ну, понимаешь, это реакция. Все как бы ненастоящее. Пока... Понимаешь?
- Нет. Почему ты так уверовала в... - Я оборвал себя. - Не убеждай меня, будто и впрямь все еще не можешь избавиться от страшного наваждения.
Она кивнула. То есть в темноте дернулось одеяло.
- Извини. Я виновата. И сознаю это. Но ничего с собой не могу поделать. Такого со мной еще никогда не бывало, - проговорила она беспомощно. - Заглядываешь в будущее - и ничего не видишь. А если и видишь какие-то клочья, они к тебе не относятся. Между тобой и будущим как бы занавес, ты не можешь заглянуть туда, за него. Отсюда чувство, что там ничего нет, то есть нет завтрашнего дня.
- Абсолютнейший бред, - поставил я лаконичный диагноз. - Ты утомлена, выбита из колеи, ты промокла, дрожишь - отсюда все эти дикие фантазии.
Пользы от тебя сейчас мне никакой. Просто никакой. Иногда мне сдается: полковник Рейн прав, из тебя получится первоклассный партнер в нашем проклятом деле. Иногда же ты кажешься балластом, который вот-вот потянет меня ко дну. - Жестокие слова, но в уме - добрые замыслы. - Одному Богу ведомо, как ты просуществовала в нашем бизнесе до сей поры.
- Я ведь сказала тебе, здесь все мне в новинку. - Она прикоснулась к моей руке. - А мои мысли - они на самом деле бред. Обещаю больше не трепать тебе нервы. Это хамство с моей стороны. Ты уж прости меня.
Особой гордости я в этот момент не испытал. И в результате переключился на другую проблему. А именно - на южные широты Тихого океана. Честно говоря, я понял, плевать на южные широты Тихого океана.
Здешний дождь оказался наиотвратительнейшим изо всех ведомых мне дождей.
Коралловый риф оказался мерзейшим наростом на земной поверхности.
Населяли его персонажи, страдающие психическими аномалиями. И, словно бы продолжая тему утраченных иллюзий, ночи на этих широтах оказались холодными. Под липким и мокрым одеялом я вконец окоченел. Нас обоих сотрясали приступы дрожи - чем ближе к утру, тем чаще. В конце концов я начал думать, что наилучший, самый логичный выход из положения - полежать пару часов в теплой морской воде, но экспериментальная проверка этой теории заставила меня отказаться от столь прогрессивной точки зрения. Вода и впрямь была тепла. А изменить своим планам вынудило меня щупальце, вынырнувшее из расселины в скале и обвившее мою щиколотку.
Спрут, которому принадлежало щупальце, весил от силы Два фунта, но все равно он прихватил большую часть моего носка, когда я убрал ногу. В этой связи я образно представил себе впечатления, какие нам сулила бы встреча с его старшим братом.
Изо всех проведенных мною на земле ночей эта выдаласъ самой длинной и самой дрянной. Приблизительно около полуночи ливень пошел на убыль, сменившись ровным мелким дождиком, который упорно моросил до самого рассвета. Порою мне удавалось вздремнуть. Порою засыпала Мэри. Но сон ее был тревожен, дыхание - поверхностно и торопливо, руки - холодны, лоб слишком горяч. Время от времени просыпались мы оба. Поднимались, разминались, восстанавливая кровообращение. А чаще просто сидели, свято блюдя некий заговор молчания.
Я всматривался в темноту, исполосованную дождевыми струями, и всю ночь напролет размышлял. Мысли мои крутились вокруг трех объектов: коралловый остров, капитан Флекк и Мэри Гопман.
Об островах Полинезийского архипелага знал я маловато. Но припоминалось, что бывают они двух типов: атоллы и барьерные рифы вокруг островов побольше. Если мы попали на атолл - кольцевую цепь полуразрушенных и, скорее всего, необитаемых рифов, - наше будущее рисовалось в печальных тонах. Если же наш островок примыкает к лагуне, а та - к большому, а возможно, и заселенному куску суши, значит, нам еще могло улыбнуться счастье.
Я еще думал о капитане Флекке. Я думал, сколь много заплатил бы, чтоб не встречаться с ним вновь, и о том, что произойдет, если мы все-таки встретимся. И я дивился, зачем он делает то, что он делает, и гадал, кто он такой, этот человек, стоящий за нашим похищением - запланированным убийством. Одно не вызывало у меня сомнений: исчезнувшие вместе с женами ученые исчезли навсегда. Меня сочли лишним. Посему мне не дано выяснить, где они или что с ними случилось. Впрочем, в данный момент я не столько волновался за них, сколько мечтал о встрече с Флекком. Это угрожало обратиться в манию... Да, странный человек. Жестокий, безжалостный, беспошадный, но - готов поклясться - не безнадежный. Однако много ли я знал о нем? Ничего! Разве что причину, заставившую его отложить ликвидацию парочки англичан: видимо ему было известно, что шхуна пересекает коралловыв рифы, там наши трупы, того и гляди, кто-нибудь найдет, идентифицирует и свяжет с отелем "Гранд-Пасифик". И придется Флекку объясняться с властями.
А еще я думал о Мэри Гопман. Не как о личности, разумеется, а как о проблеме. Сколь бы жуткие видения ее ни посещали, сами по себе они ничего не значили, зато как симптон значили очень много. Конкретно же они свидетельствовали о тяжком недуге. Не о психическом, нет, о физическом. Трудный перелет из Англии в Суву, ночь на судне, последние испытания, плюс постоянное недосыпание, плюс недоедание, плюс телесное истощение понизили сопротивляемость организма внешним воздействиям. Чего теперь ждать? Лихорадки? Озноба? Старомодного гриппа, того самого, который с эпидемическим размахом провожал нас из Лондона? Страшно себе представить, к чему приведут очередные двадцать четыре часа в промокшей одежде на голой, открытой всем ветрам скале! И даже двенадцать часов.
Посреди ночи перед моими уставшими от напряженного бдения глазами поплыли галлюцинации. Мне примерещились огни в исчерченной дождем морской дали. Когда к этому миражу приплюсовались воображаемые голоса, я решительно смежил веки, пытаясь уснуть. Нелегкая задача, если вы сидите нахохлившись на сосуде с водой под мокрым одеялом! И все-таки я в конце концов с ней справился!
