Роберт Райан - Земля мертвецов

Она понимала, что надо бы встать и приготовить чай. Элис бы так и сделала. Но миссис Грегсон позволила себе погреться еще несколько минут. Она помирится с Дженнингс. Хотя лучше бы девушка молчала. У той истории было много последствий, и одно из них вовсе не понравится Элис. А терять подругу не хотелось бы.

Должно быть, она задремала, потому что вздрогнула, услышав голос сестры Спенс:

– Леди?

Сестра, скрестив руки на груди, стояла в ногах кровати мисс Пиппери и выглядела так, будто проспала четырнадцать часов на пуховой перине.

– Простите, сестра, –  отозвалась миссис Грегсон. –  Который час?

– Половина восьмого. Дженнингс уже час как на посту.

– Мы как раз вставали, –  подала голос мисс Пиппери. Ее слипающиеся глаза говорили иное. Девушка протерла их и откинула одеяло.

– Доктор Ватсон сегодня будет занят в другом месте, и я хотела спросить, не могу ли рассчитывать на вашу помощь.

– Да, сестра, –  дружно ответили обе.

– Когда выпьете чаю…

– Спасибо, сестра, –  сказала мисс Пиппери. –  Что вы хотели нам поручить?

– Я, –  объяснила сестра Спенс, –  хотела бы знать, справитесь ли вы с малярной кистью.

Ливень лупил в стены монастыря. С окон, потрескавшихся от грохота обстрелов, вода бежала ручьями, водостоки переполнились. Капли разбивались в пыль, и оттого над подоконниками и парапетами стоял молочный туман.

Идя коридором к офицерскому отделению – в проходе резко пахло свежей краской, –  Майлс объяснял, почему просил Ватсона одеться в штатское.

– Мои обходы любят, потому что, когда раненых обходит майор Торранс, все, кто ниже чином, должны вставать у кровати. Многим этого нельзя, а они пытаются. Рвут швы, сдвигают повязки. Я предпочитаю держаться неофициально.

Бывшая часовня, в которую они вошли, лишилась всех религиозных символов, превратившись в палату для офицеров. Под высоким сводом, между голых каменных стен было холодно, поэтому здесь все время работали большие парафиновые обогреватели. Два плотных ряда стальных кроватей стояли лицом друг к другу. Некоторые были отгорожены ширмами: за ними, конечно, промывали и ирригировали раны. Лавровишневый лосьон забивал привычные медицинские запахи. Сестра Дженнингс и еще одна убирали остатки завтрака. Дженнингс, обернувшись, позволила себе коротко улыбнуться, тут же спрятав улыбку за официальным поклоном.

– Доброе утро, джентльмены, –  проревел Майлс. Многие ответили на приветствие. Другие, скрытые повязками или погрузившиеся в себя, едва ли заметили приход врача. –  Это, джентльмены, доктор Ватсон, он мне сегодня ассистирует. Относитесь к нему как ко мне – только лучше. Так, я беру левую сторону. Посмотрите правых? – Он понизил голос: – Мы теперь оставляем их здесь дольше, не спешим переводить. Такой приказ. Слишком много офицеров покидают войну со сравнительно легкими ранениями. Теперь мы держим их здесь до возвращения в строй. Так что не спешите сплавлять легких в базовый госпиталь. Сестра! – К ним подошла Дженнингс. –  Ознакомите доктора Ватсона с пациентами?

– Конечно, доктор Майлс. Хорошо ли спалось, майор?

– Хорошо. А вам, старшая сестра Дженнингс?

– Да, спасибо. –  Темные полукружья под ее глазами намекали, что еще несколько часов сна не помешали бы. –  Хотя ваши волонтерки – довольно шумная компания. Начнем с капитана Морли? – Она кивнула на ближайшего пациента. –  Поступил к нам десять дней назад. ПРПП – проникающее ранение посторонним предметом.

Обычно речь шла о случайных вещах, вбитых в тело взрывной волной: зачастую это было содержимое карманов пострадавшего.

– У меня в груди пара зубов, –  пояснил капитан. –  Причем даже не моих.

– Мы теперь часто такое видим, –  перебила сестра Дженнингс. –  Снаряды выбрасывают из земли фрагменты костей: животных и человеческих.

Ватсон шагнул ближе. Кожа капитана имела необычный оттенок. И в глазах присутствовал посторонний пигмент. Ватсон тронул его лоб. Прохладный.

– Счастливчик, –  заметил Ватсон, когда они двинулись дальше. –  Могла быть газовая гангрена.

– И была, ма… мне в этой одежде называть вас майором или доктором?

– Как вам удобнее. Но этот оттенок… Желтуха? Камни в желчном пузыре?

– По-видимому, нет.

Ватсон, остановившись, задумался. Он почти ожидал подсказки воображаемого голоса, но тот воздержался от советов. Что ни говори, в этой области доктор больше понимает.

– Что общего между Перси Шелли и Джорджем Бернардом Шоу, сестра?

– Оба писатели?

– Действительно. Но кое-кто нашел бы связь не только через литературу.

Он вернулся к капитану и задал ему тот же вопрос.

– Вегетарианцы, –  радостно догадался Морли.

– Точно. Оба – известные вегетарианцы, –  согласился Ватсон. –  Покажите-ка ваши подошвы. –  Он нетерпеливо выдернул подоткнутый край одеяла. –  Вот, младшая сестра Дженнингс. Оранжевый оттенок. Где вы берете морковь?

– Мой денщик заставляет меня каждое утро пить сок.

– Только морковный?

– И спаржу, если удается достать. В последнее время не удавалось. Не сезон.

– И вы все выпивали?

Капитан поднял брови.

– Да, конечно. Британская армия не слишком заботится о людях моих убеждений. И госпитали тоже – простите, сестра Дженнингс. Мать присылает мне овощи от Хэррода. Я делюсь с другими, но морковку оставляю себе.

– Каротинемия, –  сказал Ватсон. –  Неопасно. Но, если не хотите стать похожим на китайца, сократите потребление моркови, разнообразьте диету. Я бы прописал мясо и ячменное вино, но… сестра, у вас есть мармайт 1?

– Есть.

– Две чашки в день. И жир из тресковой печени. Моркови не давать.

Капитан скривился:

– Доктор, я терпеть не могу дрожжи.

Ватсон уже отошел от него.

– И на всякий случай проверьте еще раз на диабет, –  тихо сказал он. –  Каротинемия может иметь скрытые причины.

На следующей кровати лежал веселый калека – нога ампутирована по колено, рука выше локтя, –  счастливый от предстоящего возвращения домой. Днем его должны были отправить дальше по линии эвакуации, так что Ватсону оставалось только пожелать счастливого пути. Однако у него было чувство, что настанет день, когда его счастье прокиснет. Этого человека ждала нелегкая жизнь инвалида.

Третий пациент был отгорожен ширмой.

– Здесь младший лейтенант Марсден, –  сказала Дженнингс. –  Зайдите к нему. Это самострел.

«Самострел»… люди стреляли себе в руку или в ногу в надежде на списание вчистую. Те, кто поумней, по слухам, делали выстрел сквозь банку говяжьей тушенки, чтобы скрыть след ожога. Результат часто оказывался ужасен: от мяса, попавшего в пулевое отверстие, начиналось заражение. Медики звали таких раненых «Фрей Бетос», по марке аргентинских консервов.

Собравшись с духом, Ватсон отдернул занавеску и шагнул за ширму. Лейтенант, сонный очкарик, сидел, читая «Лорда Джима». Обе руки были целы. Наверное, в ступню, подумал Ватсон.

– Куда ранены? – спросил он.

– В гениталии, доктор, –  мрачно ответствовал лейтенант.

– В гениталии?

Такой вид самокалечения был для него внове. Мало кто решится на подобное.

– Заглянул по дороге сюда в эстаминет.

Эстаминетом назывался местный бар, служивший не только баром.

– Насадил, можно сказать, на штык молодую девицу. Вы меня понимаете… – Лейтенант слабо подмигнул.

– Вполне, Марсден. Я должен смеяться?

Уловив перемену тона, парень сник:

– Нет, сэр.

– Вы после этого мылись?

– Лицо и руки мыл. Тщательно.

Ватсон закатил глаза.

Напускная безмятежность молодого пациента дала трещину.

– Меня, как только станет лучше, отдадут под трибунал. –  При этой мысли он чуть не расплакался. –  Я ведь не нарочно, но никто мне не верит. –  Он понизил голос до хриплого шепота: – Мне плюют в миску с едой.

– Не думаю.

Сифилис, заключил Ватсон, осложненный комплексом вины и жалостью к себе. Венерические заболевания в армии относили к самострелам, подозревая в них предлог вернуться на родину.

– И как вы себя чувствуете?

– Слабость. Тошнота. Ужасные головные боли. Это был maison de tolе€rance – чертов голубой фонарь.

Дом терпимости для офицеров. Красный фонарь обозначал бордели для нижних чинов. Поговаривали – по крайней мере среди нижних чинов, –  что едва у девушки появлялась какая-нибудь сыпь, ее тотчас переводили под красный фонарь.

– Подождите минуту. –  Ватсон отступил за занавеску. Теперь он понимал, что парня отгораживали от остальных не из-за ужасных ран, а как отверженного. Офицеры, залечивающие настоящие ранения, плохо относились к ВЗ любого вида. На каждого солдата, намеренно покалечившего себя, приходились десятки молодых людей, выполнивших свой долг. Понятно, что вторые досадовали, когда первых отправляли домой.

Конечно, этот юноша, может быть, и вправду случайно подцепил болезнь, но находились больные женщины, которые продавали себя трусоватым солдатам, как билет домой.