Сергей Асанов - Тринадцать
Менее категоричный и скромный Саша, по обыкновению, попытался его урезонить:
— Ну, тут ты не прав. Макс хороший парень, и ему, кстати, давно пора решиться на что-нибудь такое. Кстати, щас можно сразу и отметить.
Саша открыл дверцу своей «девяносто девятой», порылся там на заднем сиденье и вытащил большой пакет с красноречиво оттопыренными боками.
— И то верно! — согласился дядя Петя. — Эй, Макс! Айда сюда, брателло!
Максим приветственно махнул рукой в ответ, остановился в паре шагов от крыльца подъезда. Душа его уже разрывалась на части.
— Иди, иди, мы долго не задержим! — успокоил дядя Петя.
Максим кивнул. Он не был большим поклонником спиртного, но пропустить рюмочку на свежем воздухе, возле гаражей и в неплохой компании — тут и трезвенник сломается.
Он подошел к мужикам, с каждым поздоровался за руку.
— Надушился-то! — отметил Иван. — Пить будешь, маэстро?
Максим втянул носом воздух, зачем-то посмотрел по сторонам. Солнце еще не зашло, во дворе гуляли дети, Оля вообще его сегодня не ждала… но он же шел сюда не за этим.
— Думаете, будет круто, если я с перегаром подойду к ее родителям? — улыбнулся он.
— Так ты сразу к родителям?! — засмеялся Иван. — Силен, братан! А Ольге-то самой для начала предлагал?
— Конечно. Мы уже давно с ней это обсудили.
Дядя Петя похлопал его по плечу.
— Ладно, сынок, ты к этому делу сильно не торопись. К родителям ты всегда успеешь, туда никогда поздно не бывает. А иной раз, знаешь, чем позже, тем лучше. Вот я тебе скажу, у меня в свое время…
— Всё, Гитлер капут! — оборвал его Иван. — Петра понесло по волнам его памяти. Потом расскажешь, архивариус! Держи вон тару!
Саша раздал всем по пластиковому стаканчику. Никто не отверг подношение.
— Водка? — спросил Максим.
— Нет, блин, минералка! — гаркнул Ваня.
Парень вздохнул. Когда все выпили и даже закусили, он все еще стоял и смотрел на дно своей посуды.
— Задаешься гамлетовским вопросом? — спросил дядя Петя. — Не мучайся, нет в нем ничего такого, над чем стоило бы думать.
— Разве? — спросил Макс.
— Конечно. Ты ее любишь?
Максим не ответил. Очевидно, его смущало присутствие посторонних — Саши и особенно Ивана. С дядей Петей он уже давно подружился, а вот эти двое его настораживали.
— Ты не парься, — сказал скромный Саша. — Если любишь, так и говори. Тут все свои, мы ж всё понимаем.
— Ага, — кивнул Иван, жуя большой кусок ветчины. Максима это не убедило, и он продолжал молчать и вертеть в руках стакан с водкой.
— Что-то не так, браток? — спросил дядя Петя.
Парень пожал плечами:
— Да как тебе сказать… Пойдем покурим.
Он не стал отдавать стакан, чтобы не обижать мужиков, но Петра все же отвел в сторонку. Они вышли на тротуар, не спеша направились за угол.
— Что тебя смущает? — спросил дядя Петя, разминая папиросу. Впрочем, он уже знал ответ.
— Предки.
— Ясно.
— Ты их знаешь?
Петя пожал плечами.
— Понимаешь, старик, сейчас в таких домах все друг друга знают постольку-поскольку, плюс-минус и тому подобное. Ничего плохого про них тебе не скажу… но и хорошего не слышал.
— То-то и оно, — вздохнул Максим. Он обернулся к мужикам, приветственно приподнял стаканчик с водкой и залпом его выпил. Закусывать не стал — занюхал букетом роз. Саша и Ваня зааплодировали. Иван даже заулюлюкал и зачем-то изобразил, как одна большая собака засаживает сзади другой большой собаке.
— Идиот! — улыбаясь в ответ, процедил сквозь зубы дядя Петя. — Сорок лет уже, а мозгов меньше, чем у моей кошки Варвары. Ей-богу, ему бы самому так засадить, чтобы изо рта вылезло…
— Да бог с ним, Петь, — отмахнулся Максим. — Чего мне с ее стариками-то делать? Они меня на дух не переносят.
— Уверен?
— На все сто. Они ей вообще запретили думать о шашнях, пока не закончит университет. «Шашнях»! Тьфу, блин… Они повернулись на ее образовании, ничего больше не видят и не слышат. Они всю жизнь пытались вырастить оранжерейный цветок и даже не понимают, что у них ни черта не получилось, что выросла живая и непосредственная девчонка…
— Да я ж знаю твою Ольгу, Макс, можешь не рассказывать.
Максим снова вздохнул. Как-то не очень монтировались его печальные вздохи с цветами и горлышком бутылки шампанского, торчащим из пакета.
— Почему родители бывают такими кретинами? — бросил он, подняв взгляд в небо. — А, дядь Петь? У тебя дети есть?
Петр не ответил. Он закончил теребить папиросу, сунул ее в зубы, примял, не спеша поджег спичку.
Но не прикурил.
— Есть.
— И как они?
Спичка погасла. Дядя Петя, так же не торопясь, вынул из коробка вторую, но зажигать не стал.
— Доча, наверно, в порядке.
Максим опустил голову и только сейчас заметил, что зашел со своим вопросом не в ту степь. Петр, кажется, сглатывал слезы, хотя лицо пыталось держать улыбку.
— Слушай, извини, если что не так.
— Да все нормально, Макс! — замахал руками дядя Петя. — Все в порядке. Просто я о них ничего не знаю. Жена забрала их и уехала, когда им было… пять и три. Да, Машке было пять, а Витьку — три. Я их видел потом только один раз, когда Виктор лежал в гробу, а Машка ревела вместе с матерью рядом…
— О господи, прости, Петь…
— Да брось, Макс. У всех свои истории, чего ж теперь — устраивать коллективный вой сирен гражданской обороны?..
Дядя Петя все же закурил. Он уже справился с собой и мог вполне адекватно отвечать на вопросы.
— Витьку в драке порезали, когда ему двадцать стукнуло. Пил сильно, потом, кажется, колоться начал. Не уберегли парня… Марья замуж вышла, вроде даже внуки у меня есть, хотя точно сказать не могу, потому что меня для них для всех как не было, так и нет. Я даже о похоронах-то сына случайно узнал от общих знакомых. Постоял в сторонке, горсть земли бросил и ушел. А зачем я им? Машка на меня даже не глянула. Пусть живут и пусть не парятся, не такое уж я украшение биографии для них…
Максим предпочел промолчать. Они развернулись на углу дома и побрели назад. Увидев двери подъезда, в котором жила возлюбленная, парень снова напрягся.
— Может, и мне развернуться и не мешать ей жить? А?
— Глупо.
— Почему?
— Потому что ты ее любишь. Любишь ведь?
Максим кивнул.
— Помнишь, что Иван Грозный по этому поводу сказал?
— Не-а.
— «Чего ж тебе надо, собака?!»
Они рассмеялись, дядя Петя шлепнул его по затылку.
— А насчет ее родителей не заморачивайся. Не надо потакать их комплексам. Слышал ведь, наверно, что предки отрываются на детях за все свои несбывшиеся мечты и невысказанные желания. Не позволяй им мстить дочери за свою просранную жизнь, а то и она всё просрет в конечном счете.
Максим выслушал это молча, потом сунул под мышку букет и тихо поаплодировал.
— Пять баллов, дядь Петь. Ты не философ, часом?
— Нет, физик-ядерщик! Вали уже к своей девке!
— Валю, валю!
Они остановились у подъезда. Максим снова вздохнул, но на этот раз уже с заметным облегчением. Похоже, старый грешник в камуфляжной куртке и тельняшке вытянул гной из его занозы. Хотя ничего гениального, по сути, не сказал.
— Удачи, брателло! — бросил напоследок дядя Петя.
— Пасиб!
— На свадьбу пригласишь?
— Свидетелем будешь.
— Договорились.
— Все, пока.
— Бывай.
Максим махнул рукой и пошел к двери. Дядя Петя не торопился возвращаться к мужикам и их зимним шинам, стоял докуривал замученную папиросу и наблюдал, как Макс набирает номер квартиры на панели домофона.
У парня вспотели подмышки, ладони, похолодела спина, желудок ввалился в кишечник, а с губ непрерывно слетали какие-то тарабарские заклинания. Словом, его жутко колбасило.
С ее родителями он сталкивался дважды. Оба раза крайне неудачно. Первый раз отец застал его на собственной кухне, жующего бутерброд со здоровенным куском мяса — очень дорогого мяса, которое он, папаша, позволял себе кушать исключительно по утрам и не более чем миниатюрными ресторанными порциями.
— Папа, познакомься, это Максим… мой друг, — представила его покрасневшая Оля. Максим пытался привстать и кивнуть, но поскольку он еще не закончил предыдущее действие — то есть не прожевал кусок, — то получилось, прямо скажем, не фонтан. А если учесть, что папаша в этот момент был похож на директора колбасного цеха, поймавшего здоровенную крысу, то парень едва не подавился.
— Польщен… — все-таки выдавил отец, слегка коснулся пальцами протянутой руки Макса и убрался в свой кабинет.
С тех пор у них, собственно, и не пошло. Второй раз уже оба родителя застукали его в прихожей — страшно подумать! — при страстном прощальном поцелуе. Он целовал ее прямо взасос, запрокинув голову и тиская попку!
