Мария Семенова - Вкус крови
Самарин невольно оглянулся на ребятишек, спешащих с дедушками и бабушками в Зоопарк. Вон мальчуган идет. Может быть, его папа, такой ласковый и внимательный, в другой своей ипостаси – серийный убийца, маньяк-потрошитель. И никто об этом не Догадывается – ни семья, ни сослуживцы, ни соседи. Да, воистину подозреваются все.
Хотя не все, конечно. Слабый пол можно вычеркнуть. Женщины, правда, иногда проявляют повышенную жестокость, но классических серийных убийц среди них пока не появилось. Не в счет идут дети, старики. Короче, Питер суживается до миллиона человек. Вот поди-ка их всех и проверь.
"А может быть, попробовать на ловца. – Дмитрий вспомнил начало фильма «На Дерибасовской хорошая погода». – Приодеть кого-нибудь из милицейских девушек…
Нет, – остановил себя Самарин. – Женщин в это дело нельзя впутывать. Если есть хоть один шанс, что с ней может что-то случиться".
Вместе с Чаком они пробежали уже до самого проспекта Добролюбова.
– Что, дружок, слабо через мост на ту сторону? Пес только подпрыгнул от удовольствия. Человек с собакой пробежали по проспекту Добролюбова, по Тучкову мосту, по Малому проспекту. Пес весело несся вперед, почти не оглядываясь на хозяина, – хорошо знал дорогу.
Они свернули на 3-ю линию, пересекли и Средний, и Большой и, наконец, остановились у красивого четырехэтажного дома. Дмитрий, подняв голову, смотрел на эркер третьего этажа, увитый изнутри лианами и ползучими растениями.
Пес сел рядом и тоже задрал голову, рассматривая ему одному известно что.
Он уже не раз приходил сюда с хозяином и знал, что тут полагается постоять, посмотреть, помолчать. Такой ритуал.
– Занавесили, брат, ничего не увидишь, – вздохнул Дмитрий. – Вот такая икебана.
Эта фраза тоже была ритуальной. Сейчас, насколько знал Чак, последует несколько сдержанных вздохов, потом хозяин скажет: «Ладно», и они потрусят домой.
Но в этот раз все пошло по-другому. Может быть, потому, что из парадной нарисовалась маленькая собачка, белая и кудлатая. Она весело засеменила по тротуару налево к скверу. Чак хотел было броситься к ней, познакомиться, пообнюхиваться, но хозяин железной ладонью схватил его за ошейник.
– Рядом, – приказал он сурово, и вышколенный пес не мог ослушаться. Но одновременно он не мог и отвести глаз от сучки, которая и подстрижена была как-то чудно, не по-собачьи, – задние лапки голые, а на шее грива. Довольно нелепо, если разобраться, но Чак не мог не признать – что-то в этом есть…
Прекрасную незнакомку вела на поводке женщина в голубом плаще. Внимание Чака она не привлекала. Пожалуй, немного необычными были рыжие волосы, которые заставляли вспомнить про соседского кота. К счастью, волосы у женщины вились и казались пушистой шапкой, в то время как шерсть Марса была хоть и пушистой, но совершенно прямой. Это примиряло Чака с хозяйкой прекрасной дамы. Ведь неприятно, когда оказывается, что понравившееся тебе существо связано с кем-то противным. Не дай боже рядом бы вышагивал Марс.
Хозяин, кажется, тоже бы очарован белой пуделицей. Во всяком случае, он не двигался с места, пока представительница прекрасного пола вместе с хозяйкой не перешла улицу и не скрылась в сквере у Академии художеств. Только после этого Дмитрий, как будто очнувшись, сказал псу:
– Ладно, Чак Норрис, пора и домой. Ты видел?
Если бы Чак мог говорить, он бы ответил: "Видел. Очень понравилась.
Особенно голые задние лапы".
Но вслух он этого не сказал.
И они медленно затрусили – на этот раз через Биржевой мост.
– Тебе уже несколько раз звонили с работы, – сказала Агния вместо приветствия. – Разбудили меня.
– Ну вообще-то не такая рань, – ответил Дмитрий, уводя Чака в ванную мыть лапы.
– Я вчера до двух писала статью о Мартине Стайне, очень интересном молодом дирижере. Сегодня у него будет прием в «Астории». Меня, между прочим, тоже пригласили, – объявила сестра.
– Поздравляю.
– Мне дали пригласительный билет на два лица, – торжественно продолжала Агнесса. – Если будешь хорошо себя вести, прилично оденешься и оставишь свои милицейские замашки, то… – она выдержала многозначительную паузу, – я могу…
Агния не договорила, потому что в прихожей зазвонил телефон.
– Самарин? Говорит дежурный по Ладожскому отделению капитан Селезнев. В три часа будет опознание твоего трупа.
– Моего?
– Не валяй дурака. Загрызенной в электричке. Похоже, личность установили.
Носильщик на вокзале паспорт ее нашел. Марина Александровна Сорокина, тысяча девятьсот шестьдесят девятого года рождения, прописана: Фурштатская, двадцать четыре, квартира пятнадцать. Замужем.
– Родственники пытались объявить розыск?
– Ну, Дмитрий Евгеньевич, какой им розыск, когда ее всего четвертые сутки нету.
– Ну да, знаю, – сурово отозвался Самарин. Сколько он пытался доказать, что розыск гораздо легче вести по горячим следам, а не через месяц! И вот снова, пожалуйста! Давно бы установили ее личность.
– Полегче, Дмитрий, ты же понимаешь, сколько будет этих заявлений. Да и не о том речь. В три опознание. Ее муж у нас в отделении. Возможно, подъедут родители. Советую захватить валидол для родственников и что-нибудь покрепче для себя.
– Черт! – выругался Дмитрий, бросив трубку. – Три дня назад уже могли установить личность убитой! Если бы не случайность, она так и осталась бы неопознанной. А эти ублюдки соблаговолили бы принять у родственников заявление через месяц. Идиоты!
– Я бы попросила не выражаться, – заметила Агнесса. – Дмитрий, я тебе просто удивляюсь. Что за язык! Что за выражения! Работа в этой милиции тебя вконец испортила. Ты – Самарин! Слышала бы мама…
– Мама бы меня поняла, – ответил Дмитрий.
Он взглянул на часы. Половина второго.
– Ты мне не ответил, – сказала Агния. – Так ты идешь со мной?
– Хорошо, хорошо, – чтобы отвязаться, бросил Самарин. Он терпеть не мог всех этих банкетов-фуршетов, но времени препираться не было.
Когда Самарин с Сорокиным подъехали к моргу, в гулком, выложенном простой белой плиткой «предбаннике» уже стояла прибывшая на опознание интеллигентная пожилая пара. Костя остановился поодаль и после невнятно произнесенного «здравствуйте» старался не смотреть на стариков. Те стояли прижавшись друг к другу. Женщина беспрерывно вытирала слезы платком, а муж тихим голосом ее успокаивал.
Эти сцены всегда действовали на Дмитрия угнетающе, хотя виду он, разумеется, не подавал, и со стороны могло показаться, что он, следователь с железными нервами, просто не замечает, что у других людей бывают эмоции.
Он взглянул на стариков.
«Родители, – подумал он. – Матери бы лучше не ходить».
Он вернулся к жавшемуся в сторонке молодому человеку.
– Понимаете, тело в таком состоянии… Матери лучше не видеть. Может кончиться нервным срывом – А что я-то могу сделать? Они меня слушать не станут.
«Да, теща и зять. И почему они всегда как кошка с собакой? Закон природы, что ли, такой?» – подумал Дмитрий и подошел к пожилой чете.
– Старший следователь Самарин. Извините, но я думаю, будет целесообразно, если в опознании примете участие только вы, – обратился он к мужчине. На женщину Самарин старался не смотреть. потому что женские слезы действовали на него душераздирающе. Сестра это знала и в критических случаях всегда этим пользовалась.
– Нет, – выкрикнула дама, – я должна видеть свою дочь!
– Мара, милая, – пытался успокоить ее муж, – может быть, это не она.
Скорее всего не она. И не зачем тебе туда ходить, я пойду один, а ты пока-по стой здесь.
– Нет! – всхлипнула дама. – Я знаю, я сердцем, чувствую – она там! Пустите меня к дочери! Вы не имеете права не пустить!
В дверях морга появился Александр Попов. Он окинул взглядом «предбанник», оценил обстановку и решил убраться от греха подальше, оставив за себя санитара.
– Сань, побудь на опознании, а? – попросив приятеля Дмитрий.
– Тогда давай начнем, – мрачно отозвался судмедэксперт.
– Муж, пожалуйста, – спокойно сказал Самарин.
Костя двинулся с места, но плачущая дама опередила его.
– Пойду я! Я имею право!
«Как же ее остановить…» – в отчаянии подумал Дмитрий.
Если бы у него хватило сил справиться с десятком разгневанных пожилых фурий, он все равно бы не смог остановить мать, убитую горем, которая, возможно, потеряла единственную дочь.
– Пусть идет, – махнул рукой Попов. – Лучше поскорее закончить…
Он был совершенно вымотан и находился явно не в своей тарелке.
– Муж проходите, – самым железным голосом, на какой был способен, сказал Дмитрий, надеясь, что его холодный тон возымеет действие. Но мать уже ничего не воспринимала. Она ринулась в открытую дверь. Самарин и Попов последовали за ней.
Маргарита Васильевна, оказавшись в помещении морга, дико заозиралась в поисках трупа. Вокруг было пусто. Только во всю стену почти до самого потолка высился огромный холодильник с выдвижными, как у комода, ящиками, перед которым стояла тележка.